Лев Демин - Глеб Белозерский
- Вот ведь какая история получилась… - повторил ту же фразу Кирилл. - Ноги отнялись. Словно прирос к постели. Не то что до Сарая, до нужника не доберусь.
- Отдохни, владыка. Не утруждай себя, - остановил его Афанасий. - Велено мне было сопровождать тебя в Орду. Вижу, что это невозможно при твоих хворях. Поплыву один.
- Поговори, Афанасьюшка, с князем Глебом. Он бывал в Орде, долго жил там, к тому же женат на ордынке, ханской родственнице. Он тебе много расскажет полезного.
Кирилл закрыл глаза, давая понять, что хотел бы отдохнуть.
Братья Васильковичи с игуменом Афанасием тихо вышли в просторную комнату, служившую приемной, и здесь продолжили разговор.
- Я знаю, что об открытии в Орде православной епархии говорил Александр Ярославич, - вспомнил князь Глеб. - Хан выслушал доводы Невского, не отказал, но долго тянул с разрешением.
- Это нам известно, - ответил Афанасий. - Недавно хан Берке дал свое милостивейшее согласие на открытие епархии. Нас интересует, каково вообще отношение ханского окружения к нашей церкви, к ее служителям.
- Большой вопрос. Отвечать на него можно долго, - протянул Глеб.
- Вот и ответь не спеша.
- Хан проводит политику веротерпимости, хотя он и его близкие родственники исповедуют мусульманство. Православным не препятствует. Среди ханского окружения есть отдельные влиятельные люди, принявшие православие, но пока таких немного. Если Сарай-Берке посещает какой-либо русский князь со свитой, в которой имеется священник, ставится церковь-времянка, в ней совершаются обряды.
Глеб вспомнил и рассказал, как князь Александр Ярославич приказал поставить в своем лагере юрту, в которой разместилась походная церковь. В ней, кстати, происходило крещение княгини Феодоры и венчание ее с белозерским князем. Иногда на богослужения собиралось немало богомольцев. Это были не только спутники Александра Яросла-вича, но и русские купцы, оказавшиеся в ордынской столице, русские полоняне. Малая юрта не вмещала всех молящихся, многие толпились на воле, вокруг. А теперь еще среди богомольцев будут и ордынцы, принявшие православие, так называемые «выкресты». Их будет все больше и больше.
- Ты полагаешь, князь, отношение ханской власти к епархии будет дружелюбным?
- Что дружелюбным, затрудняюсь сказать. Но уверен, что терпимым. Александр Ярославич уверен, что епархия принесет ханской власти свои выгоды.
- Какие же это выгоды?
- При посредничестве епархии возможны связи Золотой Орды с Византией.
- Любопытно. А с ярыми противниками православия мы столкнемся?
- Как только Магометова вера пустила корни в Золотой Орде и стала распространяться среди ордынцев, стали высказываться крайние взгляды. Некоторые объявили ислам единственно правильной верой и стали призывать к гонениям на приверженцев всех других религий. Официальная ханская власть не поддерживает их и придерживается веротерпимости.
- Сейчас придерживается, пока жив хан Берке. А мы можем поручиться, что, когда придет к власти новый хан, он не станет симпатизировать лишь последователям Магометовой веры?
- Затрудняюсь ответить на твой вопрос, игумен. Не знаю, кто будет нашим следующим ханом, будет ли он таким же, как и Берке.
- Вот и я не знаю, князь.
- Где же ты видишь выход?
- В активном укреплении наших позиций в Орде, в строительстве храмов на их земле, в вовлечении в лоно церкви Христовой всех тех, кто тянется к нам.
Князь Глеб поделился с игуменом Афанасием своим намерением вновь послать в Сарай-Берке своего человека для выкупа полонян. Пусть трудятся на белозерской земле.
- Не взял бы меня твой человек, чтобы я оказался в ордынской столице? - попросил игумен Афанасий.
- Конечно, возьмет. Почтет за честь; - ответил ему Глеб. После разговора с игуменом Глеб вызвал к себе Власия Григорьева.
- Поплывешь снова в Сарай-Берке выкупать полонян.
- Прямо сейчас, из Ростова?
- Какой прыткий. Нет, не из Ростова. Сперва вернемся на Белоозеро. Повидаешься с родными, снарядишь два дощаника, получишь от меня деньги и поплывешь.
- Не мало два дощаника?
- Нет, на этот раз хватит двух. Выбирай полонян помоложе, сведующих в ремеслах. Наберешь человек с полсотни.
- Можно и поболе.
- Пока Фатулла, ирод окаянный, в Ростовской земле ба-скачит, придется прибедняться. Пустишь потом слушок, что хотел бы, мол, князь Глеб и поболе людишек выкупить, да пуста его казна. У новгородских купцов деньжонок подзанял да и снарядил два дощаника. На большее не хватило. Если когда-нибудь допрос баскак тебе учинит, говори ему то же самое. С грабителями и разбойниками только так и обходиться следует.
Перед отъездом из Ростова Глеб вместе с Феодорой посетил больного владыку Кирилла. На этот раз владыка, встав с постели и опираясь на палку, пытался ходить по келье, превозмогая боль. Слова Глеба он воспринимал как-то безучастно и только, когда белозерский князь с женой решили уходить, видя, что разговора не получилось, сказал:
- Деток рожайте. Не тяните с этим…
В келье было душно, воздух был спертым. Пахло свечным воском, настоем каких-то трав. Глеб пожелал владыке выздоровления, хотя и не очень верил в это.
Игумен Афанасий оказался человеком общительным, разговорчивым. Он рассказал Глебу о своих делах, митрополите Кирилле, тезке ростовского владыки…
Митрополит Кирилл возглавлял Киевскую митрополию после почти столетнего пребывания в митрополичьем качестве чужеземцев-греков. На Руси этот период назывался «грековластьем». Известный историк русской церкви А. В. Карташев так объясняет эту перемену: «Вероятно, эта уступка русскому национализму прежде всего объясняется простой боязнью греков идти на Русь опустошенную и угнетенную азиатскими завоевателями».
Близкий к князю галицкому Даниилу Романовичу, Кирилл (бывший до этого игуменом или архимандритом), обязанный этому князю своим выдвижением, был утвержден Константинопольским патриархом в роли митрополита Киевского примерно в 1248 году. В отличие от своих предшественников-греков, почти безвыездно остававшихся в кафедральном Киеве, новый митрополит оказался человеком непоседливым. Он часто появлялся во Владимире и других городах Северо-Восточной Руси. Как пишет А. В. Карташев: «Киев после своего умаления в политическом смысле и оскуднении во всех других отношениях, после опустошения 1240 года превратился в жалкий поселок, малоудобный даже для простого проживания по своей беззащитности. Оставаться здесь митрополиту стало неуютно, да и установившиеся традиции тянули митрополичью кафедру к столу великого князя».
Перенесение митрополичьей кафедры из Киева во Владимир произошло уже после кончины митрополита Кирилла, но он подготовил это перенесение. В летописных источниках мы находим свидетельства о том, что он посещал не только Владимир, но и Новгород, Суздаль и другие земли северо-востока Руси. Вместе с тем летописи не содержат упоминаний о посещении митрополитом Кириллом Юго-Западной Руси, Галиции. Это можно объяснить охлаждением отношений Кирилла с Даниилом Галицким. Даниил проводил политику лавирования между православием и католицизмом, одно время явно склонялся к союзу с папским престолом. А. В. Карташов так объясняет эти колебания в политике Даниила: «Очевидно, великий князь Юго-Западной Руси делал ошибочную ставку в борьбе за свою независимость от татарской власти на союз с Западом, включая сюда и признание римского первосвященника». Эти колебания Даниила в сторону папского Рима оттолкнули митрополита Кирилла от галицкого князя и усилили его стремление перенести митрополичью кафедру во Владимир.
…Выслушав пространный рассказ игумена Афанасия о делах церковных, князь Глеб спросил:
- Почему после гибели владимирского епископа Митрофана митрополит в течение многих лет не назначал ему преемника?
Афанасий подумал.
- Полагаю, что эта медлительность владыки связана с его намерением перенести митрополичью кафедру во Владимир. Митрополит считает, что было бы благоразумнее, если б град Владимир стал его резиденцией, а не местопребыванием епархиального владыки.
Перед отплытием в Белоозеро Глеб договорился с игуменом Афанасием, что тот будет ожидать в Ярославле дощаника Власия Григорьева и вместе с ним отплывет в Сарай-Берке.
Во время обратного плавания до Белоозера князь Глеб, притомившийся на свадебных торжествах в Ярославле, спал на протяжении почти всей дороги. Иногда вспоминал, как прощаясь с сыном, сетовала мать-инокиня.
- Так и останешься бесплодной смоковницей, сынок? Что женушка твоя не в состоянии родить жизнеспособного наследника?
- Не знаю, матушка. Какая-то она болезненная, Феодора.
- Посмотри на семью брата твоего Бориса. Растут сынки здоровенькие, озорные. Глядеть любо.
