Николай Дмитриев - Казна императора
— Точно! — Яницкий тихонько выругался. — Только я думал переиграть можно, а там, Аля, уже ничего не выйдет…
— Как не выйдет?
Алекс внезапно осознал, что, несмотря ни на что, надежда на возврат прошлого еще жива…
— А так, Аля… — Яницкий сжался. — Я-то, дурак, надеялся, придем, и все!…
— Погоди, погоди… — догадавшись, в чем дело, Тешевич вздрогнул. — Ты что, снова был там?
— В том-то и дело, Аля, что был! И не сам, а с отрядом! И ничего не вышло! Ни-че-го!… И я понял почему, Аля… Понял!
— Что же ты понял, Шур? — тихо спросил Тешевич.
— Как они это сделали…
Яницкий пару секунд крутил в руке вилку с серебряной монограммой и вдруг, отбросив ее в сторону, случайно задел бокал, отчего тонкий, хрустальный звон повис в комнате.
— Мы, Шура, все поняли… — Тешевич сжал кулаки. — «Грабь награбленное»! На такой призыв всегда рвани достаточно…
— Не только это, Аля, не только… — недавнее благодушие напрочь исчезло с лица Яницкого, и казалось, он вот-вот начнет скрежетать зубами. — Сначала аристократов — вон! Остальные, сдуру: «Ура!», ан и их всех — вон! Только по очереди! Офицеров — р-раз! Фабрикантов — р-раз! Буржуев, помещиков, кровопийцов-исплу-а-таторов — р-р-раз! А на деле, всех к ногтю!… По очереди!
— Постой, постой… — От Шуркиной горячности Алекса взяла оторопь. — Все ж говорили, восстали мужички…
— Говорили, — Яницкий так же внезапно успокоился и кивнул головой. — Отступила коммуния! Теперь там НЭП, продналог, землю мужички пашут, только вот для нас с тобой, Аля, места там больше нет…
Шурка внезапно всхлипнул и, закрыв руками лицо, ткнулся головой в стол, а Тешевич, чувствуя в душе такую же опустошенность, лишь молча гладил взъерошенные волосы брата, пытаясь хоть как-то успокоить и его и себя…
* * *Свадьбу, как и предлагал Яницкий, сыграли в Варшаве, обвенчавшись без лишнего шума в православном храме неподалеку от форта Совиньского. Шафером конечно же был Шурка, который, к удивлению Алекса, воспринял это торжество почти как свое.
По выходе из храма Тешевич не удержался и, улучив момент, наклонился к Яницкому:
— Спасибо, Шур. Я, признаться, не ожидал…
— Я сам не ожидал, Аля… — Яницкий весело подтолкнул Тешевича в бок и быстро оглядел выстроившийся вдоль тротуара небольшой свадебный кортеж. — Ну, вроде бы все в порядке… А ты как, держишься?
— Держусь, — улыбнулся Тешевич.
— Ну держись… Еще часика два посидишь с гостями, а потом вы с Хеленкой к себе отправитесь. Я вам на втором этаже отвел комнаты. Отдохнете…
— Да, не мешало б… — устало согласился Тешевич.
Алекса и впрямь утомила церемония, не вызывавшая у него ничего, кроме досады и усталости. Как-то уловив это, Шурка встревожился.
— Что, что-то не так?
— Нет, нет, что ты… — успокоил его Тешевич.
— Ладно, — облегченно вздохнул Шурка. — А вообще, чтоб знал, Хеленка у тебя — высший класс!
Тешевич хотел было ответить, но Яницкий, заметив какой-то одному ему видимый непорядок, заторопился:
— Подожди, Аля! Наговоримся еще…
Тешевич посмотрел ему вслед, поймал под вуалью ждущий взгляд Хеленки, галантно помог ей сесть в экипаж, и, едва сам Алекс опустился на сиденье рядом с новобрачной, как кортеж стронулся с места, наполняя узкую улицу цоканьем подков, фырканьем лошадей и шинным шорохом…
За свадебным столом было всего человек двадцать, но Тешевич, сидевший рядом с Хеленкой, нарекать на Шурку не имел оснований. Рядом с Пенжонеком обосновался такой же пожилой и пышноусый полковник в полной парадной форме, а за ним — вперемежку с дамами — еще несколько старших офицеров в сверкающих шитьем мундирах.
Другую сторону стола занимали русские, и здесь главным был полковник Чеботарев, приехавший, как понял Тешевич, специально из Парижа чуть ли не по Шуркиному вызову. И так же рядом с ним разместились офицеры в старых русских мундирах, по всей вероятности — соратники Шурки по его походу.
Кто они, Тешевич не знал, но выглядели гости весьма респектабельно и, видимо наслышанные от хозяина о виновнике торжества, глядели в сторону новобрачных весьма благосклонно. Замыкал стол вечно улыбавшийся капитан Вавер, и хотя его присутствие было Тешевичу несколько неприятно, он понимал, что не пригласить его Шурка просто не мог.
Полковник Чеботарев, бывший на свадьбе за посаженого отца, проявил себя с самой неожиданной стороны и не только веселил всю честную компанию, но и подтрунивал над Пенжонеком, выясняя у пышноусого толстяка, как ему удалось так сохраниться со времен, но меньшей мере, Речи Посполитой.
Пенжонек в свою очередь отшучивался, ссылаясь на климат, а потом, пустив на радостях слезу, прокричал: «Горько!» Гости его вежливо поддержали, и Тешевич в первый раз поцеловал Хеленку, ощутив мягкую податливость ее губ.
Некоторая чопорность быстро исчезла, никакой натянутости за столом не ощущалось, скорее наоборот, гости чувствовали себя непринужденно, не забывая время от времени отпускать пышные комплименты Хеленке. Даже Пенжонек сумел привлечь к себе внимание польской стороны во главе с важным полковником, продемонстрировав прекрасное знание своей и Хеленкиной родословной, начиная ее чуть ли не со времен Пястов.
Где-то через час Яницкий поднял гостей из-за стола и, пустив горластый граммофон, заставил Тешевича открыть танцы, пройдя с Хеленкой первый тур вальса. И уж коли так получилось, что с девушкой, ставшей в силу обстоятельств его женой, Тешевич знакомился только сейчас, он постарался, по крайней мере, при гостях, уделить ей максимум внимания.
Правда, порой глухое раздражение от всего происходившего закипало где-то в душе, но Тешевич усилием воли гасил эту вспышку, да и Хеленка, надо отдать ей должное, вела себя так, что вызывала только всеобщее восхищение.
Веселье между тем продолжалось, расходившиеся гости лихо отплясывали под граммофон, не забывая, впрочем, время от времени возвращаться к столу. В один из таких перерывов, воспользовавшись моментом, когда Тешевич с Хеленкой остались несколько в стороне, Яницкий подошел к ним и с заговорщическим видом достал из кармана свежеотлакированную, похожую на деревянную табакерку коробочку.
— Вот, Аля, это подарок от меня твоей жене…
Хеленка тотчас хотела открыть крышку, но Яницкий придержал ее пальцами.
— Потом, наша несравненная, потом… — и повернувшись к Тешевичу, добавил: — Аля, вы как вдвоем останетесь, в эту коробочку вместе и загляните…
Заинтригованный Тешевич тоже покрутил подарок в руках. Вне всякого сомнения, это был новодел. Алекс даже уловил еще не выветрившийся запах лака, но просьба была высказана, и он с усмешкой ответил:
— Ой, Шура, я смотрю, твоя щедрость безмерна…
И хотя внешне фраза прозвучала весьма иронично, Яницкий уловил ее смысл, полуобнял Тешевича и Хеленку за плечи и так, чтоб никто из гостей ничего не услышал, тихо сказал:
— Нет, Аля, ты даже не догадываешься, какой подарок вы мне сделали своей свадьбой…
Что Шурка имел в виду, Тешевич не понял, но, глядя на вновь рассаживающихся за столом гостей, связал все с делами Яницкого и только молча кивнул головой.
Все шло своим чередом, и когда наконец новобрачные поднялись в свои апартаменты, Алекс, как бы завершая свадебный ритуал, благодарно поцеловал жене руку и торжественно произнес:
— Дорогая, вы были сегодня великолепны!
Хеленка посмотрела на него долгим, чего-то ждущим взглядом и негромко ответила:
— Я сегодня такая счастливая…
— Понимаю, — отозвался Тешевич и, заметив на тумбочке Шуркин подарок, предложил: — Что, посмотрим?
Хеленка потянулась к коробочке, открыла крышку и радостно ахнула. Внутри, на бархатной подушечке, лежала сверкающая, старинной работы диадема[63]. Не в силах удержаться от соблазна, Хеленка достала ее и, вертясь перед зеркалом, начала прикладывать к волосам.
От каждого движения камни, вделанные в оправу, засверкали гранями, рассыпая вокруг себя искристое сияние, а завороженная этой игрой света Хеленка то опускала голову, то поднимала вверх и только потом, спохватившись, посмотрела на мужа.
— Ну, как?
Слегка помрачневший Тешевич молча взял у Хеленки украшение и, повернув тыльной стороной к свету, начал внимательно рассматривать. По мере изучения лицо его мрачнело все больше, и мгновенно уловив эту перемену, Хеленка встревожилась.
— Что?… Что-то не так?
— Да нет, все так… — Тешевич тоже полюбовался игрой камней и тихо сказал: — А вещица эта давно у нас… Она принадлежала еще моей прабабке и последний раз я видел ее, когда моя мама собиралась на губернаторский бал…
— Да? — изумилась Хеленка.
— Да, — вздохнул Тешевич и после секундного колебания, словно решая, отдавать или не отдавать, вернул жене украшение.
Надо сказать, что, едва Тешевич увидел диадему, его состояние резко переменилось. Но это была не прежняя апатия, а какое-то странное смятение. И хотя Алекс не мог понять, каким непостижимым образом Шурке Яницкому удалось вернуть их фамильную драгоценность, вместе с удивлением накатила волна воспоминаний. А возникший оттуда же, из прошлого, образ матери почему-то связался с никак не укладывающимся в голове сознанием того, что отныне владелицей столь значимой для него вещицы будет молодая, малознакомая женщина, его жена…
