Николай Дмитриев - Казна императора
— Сударыня… Разрешите предложить вам руку и сердце…
— Что?… — Каменно молчавшая Хеленка вскинулась, и уже знакомо-распахнутые глаза как бы уперлись в Тешевича. — Вы что? Правда?… Делаете мне предложение?
— Да, — коротко выдохнул Тешевич и добавил: — Я понимаю… Мне нет оправдания…
— Не надо! — Хеленка схватила Тешевича за руку. — Это… Это я виновата! Я знаю… Вам было так тяжело… А вы… Вы просто сорвались! И я… Я недостойна….
Тешевич вздрогнул и, явно только сейчас сумев разглядеть удивительную красоту сидевшей с ним рядом девушки, тихо спросил:
— Вы мне отказываете?
— Нет, пан Алекс… — Хеленка осторожно, словно с опаской, прижалась к плечу Тешевича. — Нет… Я не могу отказать вам… Ни в чем… Пусть будет как вы хотите… И если вы не передумаете… То я… Я… Согласна…
* * *Мокрый холод пробирал до костей, но Шурка, как мог, терпел, а на давно ожидаемом слиянии двух речек даже перестал подгребать ногами и замер, отдавшись целиком на волю течения. Здесь крутой излучиной оно уходило к западу, и по всем законам должно было вынести Шурку прямо к польскому берегу.
Час назад, не доходя до линии пограничных постов, Шурка отыскал укромное местечко и принялся мастерить импровизированный плот. Еще на лесной тропе он подобрал крепкую палку, груз в двух резиновых мешках, тех самых, с которыми они с полковником плыли через Пачихезу, был распределен заранее, и теперь оставалось только позаботиться о маскировке.
Чеботарев, наставлявший Яницкого, хорошо знал эти места и объяснил, как лучше всего перейти кордон в одиночку. Полковник не ошибся. Уже минут через десять Шурка заприметил плывущий по воде травяной островок и, зацепив его палкой, притянул к берегу.
На всякий случай, прислушавшись, Шурка быстро разделся, затолкал одежду в мешки, после чего крепко привязал их к концам палки с таким расчетом, чтобы можно было плыть, держась за оставшуюся свободной середину. Потом, заведя мешки под травяной островок, Шурка посмотрел, что у него вышло. Мешки выступали из воды, и Яницкий было расстроился, но потом сообразил, что если он сам устроится посередине, то они опустятся ниже, и надо будет только как-то спрятать голову.
Шурка залез в воду, отвел травяной островок от берега и, замаскировав голову водяной зеленью, попробовал плыть, держась за палку. Получалось вроде неплохо, особенно если, обняв мешки руками, лечь на спину и держать над водой только лицо.
Впрочем, оценить его старания было некому, и, заметив, что солнце уже садится, Шурка перекрестился, вывел островок на стрежень и, слегка подгребая ногами, поплыл к слиянию речек, одна из которых была пограничной, и уж там-то наверняка есть или пост или хотя бы секрет…
Шурка подгадал хорошо. Травяной островок выплыл к опасному месту как раз в начинающихся сумерках, когда очертания предметов уже видны плохо, но то, что по воде плывет просто трава, определялось еще легко.
На всякий случай Яницкий не только перестал грести, но и осторожно перевернулся на спину, глядя через травяное переплетение вверх на еще светлое небо и напряженно прислушиваясь к тому, что делается на сопредельном берегу.
Ничего необычного вроде не доносилось, но Шурка не решался даже плеснуться, хотя у него было сильнейшее желание бросить свой травяной островок и махнуть напрямик, саженками. Впрочем, призвав на помощь всю свою выдержку, Яницкий, помня четкие наставления Чеботарева, заставил себя отказаться от такого решения.
Однако желанного берега все не было, и Шурке уже начинало казаться, что он так и доплывет до самой Припяти, когда ноги сначала стали путаться в водорослях, а потом и коснулись дна. На всякий случай, придерживая островок на месте, Шурка осторожно поднял голову, и огляделся.
Похоже, его удачно вынесло под самый берег, заросший хилым кустарником. Теперь, ощущая несильное течение, Шурка смог убедиться, что это именно нужный ему правый берег и, наконец-то оставив свою водную маскировку, ползком, волоча за собой резиновые мешки, выбрался на сушу.
Тут, когда напряжение чуть отпустило, холод взялся за Шурку, и мокрое белье, которое так спасало в воде, здесь, на воздухе, заставляло его прямо-таки «давать дрогаля». Поэтому, едва убедившись, что с другого берега его вроде не видно, Шурка бросил свою ношу на землю и принялся торопливо отвязывать мешки.
Он так увлекся, что поднял голову лишь тогда, когда ствол «Маузера» буквально уперся ему в бок.
— А-а-а, скурвий сыну, попался…
Жолнеж пограничной стражи, выросший вроде как из-под земли, довольно осклабился, но Шурка, едва разглядев польскую форму, поспешно затеребил мешок и обрадовано бросил:
— Да погоди ты… Дай переоденусь…
— Цо?… Ты цо мувишь, болшевик! — не давая развязывать, солдат наступил на мешок ногой.
— Какой я тебе большевик? — рассердился Шурка и, бросив завязки, потянул через голову холодившую его мокрую нижнюю рубаху.
Едва с ней справившись, Шурка повернул голову и увидел, как от ближайшего куста к ним подходит второй солдат. Жолнеж остановился возле товарища и подозрительно оглядел Шурку.
— Болшевик?
— Ну заладили, большевик, большевик! — рассвирепел Шурка. — Черти вы лысые, переодеться дайте!
Солдаты переглянулись, и второй, подошедший, раздумчиво сказал.
— А, може, той…
— Не вем[58], — отозвался напарник и ткнул Шурку винтовкой. — Ну, ты, куда шел?
— Да в стражницу вашу, куда еще…
Плюнув на солдат, Шурка принялся стаскивать с себя кальсоны. Оставшись совсем голым, он скрутил мокрое белье в жгут и потянулся к мешку.
— Дайте же одеться, одежда у меня там…
— Ага, и еще револьвер…
Первый солдат, видимо старший, решительно откинул мешок ногой подальше и кивнул второму:
— Дай ему ковдру. Hex так йде, а то сбежит…
Напарник послушно сбегал в кусты и, притащив оттуда простое солдатское одеяло, подал его Шурке.
— На, прикройся…
Поручик поспешно замотался в приятно пахнувшее сухой травой одеяло и, наконец-то перестав стучать зубами, миролюбиво спросил:
— Ну, куда идти?
Солдаты молча, но дружно махнули руками в темноту. Шурка плюнул и, держа в одной руке смятое в комок мокрое белье, а второй придерживая спадающее одеяло, так босиком и зашагал в указанном направлении. Солдаты, оставшись сзади, еще немного пошептались и только потом, подхватив Шуркины мешки, двинулись вслед за уходившим по едва различимой тропке Яницким.
В стражнице дежурный капрал дремал, сидя за столом. Заметив вошедших, он встряхнулся, мотнул головой и недоуменно воззрился на замотанного в одеяло Шурку.
— Это что за чучело?
— Задержали, пан капрал… Только из воды вылез…
Старший жолнеж выступил вперед и положил на пол японские прорезиненные мешки.
— Вот. При нем было, может быть, тот…
Капрал какое-то время рассматривал непривычную экипировку, потом встал и, приоткрыв дверь в соседнюю комнату, позвал:
— Пане полковнику! Ходзь ту[59]…
Шурку поразила интонация, с которой была произнесена эта фраза. В ней звучало то ли пренебрежение, то ли еще что, но в таком тоне такие слова никак не могли быть адресованы старшему офицеру, да еще и такого ранга.
Тем временем за дверью послышался шум, и к величайшему Шуркиному удивлению из соседней комнаты вышел не кто иной, как полковник Чеботарев. Увидев Яницкого, он сначала удивленно раскрыл глаза, а потом, разглядев дикое одеяние, расхохотался.
— Шурик, откуда ты в таком виде?
— Из речки… — Яницкий показал скомканное белье и улыбнулся. — Эти черти к мешку не подпустили, чтоб переодеться. Испугались, что я оттуда шпалер[60] достану.
— Значит молодцы, — усмехнулся Чеботарев. — Службу знают.
Внимательно слушавший их капрал удовлетворенно покивал головой и быстро спросил:
— Пан полковник, так это тот человек, которого вы ждали?
— Тот самый, — повернулся к нему Чеботарев и со звонким щелчком положил на край стола золотую монету. — Это вам, чтоб было, на что встречу отметить…
При виде такой щедрости солдаты дружно щелкнули каблуками, а капрал довольно осклабился:
— Всегда до послуг пана…
Уже не слушая его, Чеботарев подхватил с пола мешки и провел Шурку в соседнюю комнату. Здесь был стол, пара стульев, и у стены стоял старый продавленный диван. Не говоря ни слова, полковник вытащил из-за дивана начатую бутылку водки, налил полный стакан и подал Яницкому.
— На, пей, путешественник…
Шурка залпом выпил, водка огнем прошлась по жилам, и почти сразу давившее его нервное напряжение начало понемногу отпускать. Скинув на пол ставшее почему-то колючим одеяло, Шурка развязал мешок и начал доставать сухую одежду.
Какое-то время Чеботарев внимательно следил за Яницким, потом, подтянув себе стул, сел и спросил:
