Ведуньи из Житковой - Тучкова Катержина
Уважаемая госпожа Идесова,
на Ваш запрос от 18 октября 1998 г. относительно возможности ознакомиться с личным делом агента Государственной безопасности имеем честь сообщить, что ознакомиться с личным делом агента ШВАНЦА ИНДРЖИХА в настоящее время Вы не можете, так как на основании закона № 140/1996 Свода законов к ознакомлению с такими делами, если они велись в отношении тайных оперативных сотрудников ГБ, допускаются лишь так наз. правомочные заявители. Это означает, что выдачи личного дела агента ГБ может требовать только лицо, в отношении которого велось расследование.
Им в случае дела под шифром СУРМЕНА является исключительно Терезия Сурменова. После смерти такового лица в соответствии с § 4 п. 1 закона № 140/1996 Свода законов правом ознакомления с личным делом агента ГБ может воспользоваться только лицо, правомочное защищать личность покойного. Этому требованию закона Вы, к сожалению, не соответствуете.
Те же требования касаются ознакомления с делом под шифром ВЕДУНЬИ, в отношении которого, однако, мы можем Вам сообщить, что оно в 1974 г. было уничтожено.
Магистр Карел Долейши,
заведующий Отделом архивного делопроизводства и службы документации Министерства внутренних дел ЧР.
Прага, 20 ноября 1998 г.
Прекрасно! Не задавшиеся изначально выходные не могли закончиться хуже.
Дора еще раз перечитала письмо, разочарованно засунула его обратно в конверт и стала медленно подниматься по лестнице, к дверям своей квартиры.
Значит, она не является лицом, правомочным защищать Сурмену! Но если не она, тогда уже больше никто.
Ее залило чувство горечи, отчаяния и бессилия — и не успела за ней бесшумно захлопнуться дверь с поролоновой прокладкой, как она совсем пала духом.
Вскоре по ее телу застучали капли горячей воды, сильной струей льющейся из крана. Гусиная кожа, которой она покрылась, когда, раздевшись, коснулась холодного края ванны, исчезала по мере того, как уровень воды в ванне поднимался.
Дора напряженно думала.
Из письма следовало, что таким путем она больше ничего не узнает. И что именно те, в чьи должностные обязанности входила помощь в раскрытии преступлений прошлого, своим чиновничьим декалогом связали ей руки и вставили в колеса палки, которые невозможно было вытащить.
Она задумчиво нагоняла себе на округлый живот горячую воду, которая образовала во впадине у пупка мелкое озерцо, и смотрела на свои руки, что, подобно неуклюжим рыбам, прокладывали себе путь в водной толще. Запястье одной из них было перехвачено поблекшим красным браслетом, который ей когда-то подарила Сурмена. Ее родная тетя. А что, если имелась еще какая-то причина, почему ей, близкой родственнице, племяннице, не дали продолжить выяснение судьбы ее тетки, спрашивала она себя, и на ум ей приходили обрывки слышанных прежде историй о неразоблачении бывших агентов ГБ, которые и поныне пребывают во властных структурах. Но, убеждала она себя, в случае какого-то регионального референта это наверняка не так, нельзя поддаваться параноидальным фантазиям.
И словно чтобы разогнать их, Дора, повинуясь внезапному порыву, удивившему ее самоё, принялась изо всех сил взвихривать водную гладь. Над ней постепенно вырастали горки пены и поднимался лавандовый аромат. Дора не перестала работать руками до тех пор, пока все ее тело не покрыл снежный кожух. Только после этого она застыла, переводя усталый взгляд с одного предмета на другой. Успокаивающая эмульсия — значилось на этикетке пластикового флакона, стоявшего на углу ванны. Именно это мне и нужно, шептала она про себя пару дней назад в хозяйственном магазине, кладя флакон в корзинку. Сегодня она вылила оттуда остаток, но успокоившейся себя не почувствовала.
Дора тихо, с закрытыми глазами лежала в пене. В ванной было слышно лишь ее ритмичное дыхание.
При очередном глубоком вдохе она резко нырнула под воду — ее лицо и волосы скрылись в шапке пены, а колени поднялись повыше. Что ж, если не получается с помощью тех, которые призваны были протянуть ей руку помощи, то получится иначе, решила Дора, прежде чем, шумно отфыркиваясь, опять вынырнуть на поверхность. Она сама разыщет человека, который, по ее мнению, был в ответе за то, как Сурмена окончила свои дни!
ЙОЗЕФИНА МАГДАЛОВА
Весна уже давно сменилась жарким летом, когда Доре снова удалось застать Багларку дома.
— Куда вы запропастились, тетенька? Я вас уже обыскалась! — спросила она, усаживаясь в прохладной тени липы за Багларкиным домом.
— Всё эти доктора, для них самое милое дело — искромсать человека вдоль и поперек. Почитай месяц продержали меня в больнице! Но сейчас они наконец-то от меня отстали. Ирма дала мне еще каких-то трав, и заживает вроде как неплохо, — объяснила хозяйка, похлопывая себя по левому боку под застиранным фартуком.
Когда Дора была у Багларки и Ирмы осенью, то заметила, что ни одна из них не хотела распространяться о женщине, которая воспитала Фуксену. Они выкручивались, как могли, вспоминали все новые и новые истории, но на вопросы Доры не отвечали. Что за тайна такая окружала Магдалку — тайна, завесу которой никто не желал приподнять? Дора еще пару минут поразмышляла на эту тему, а потом напрямую спросила об этом у Багларки.
— Магдалка? — протянула Багларка. — Что, Ирма намекнула тебе, будто Фуксена доводилась им с Юстиной родственницей?
Дора убедительно кивнула.
— Гм, это, может, и правда, но я не уверена, девочка моя, что так уж хорошо все помню…
— Ну тетенька! — сказала уже чуть ли не с досадой Дора. — Я Юстине внучка и имею право знать свою родню. А кому как не вам, крестная, тоже ее знать?
Багларка растерянно пожала плечами, а потом выпалила:
— Что ж, я думаю… думаю, что Магдалка была ваша тетя.
Дора широко раскрыла глаза: неожиданная новость ее ошарашила.
— Тетя?!
Багларка испуганно замолчала.
— Гм, ну да, старшая сестра Сурмены, — уточнила она потом неуверенно. — Только вы не могли ее знать. Она еще совсем молодой ущла туда, на словацкую сторону, до того, как родилась ваша мама, которая была младшей из них. Ушла к жениху, которого потом будто бы и угробила, но трудно сказать, правда ли это. Вышла замуж в Поточную за Магдала, потому ее и прозвали Магдалкой… и стала там ведуньей.
— А вы ее помните, тетенька? — спросила озадаченная Дора.
Багларка поколебалась, но затем подтвердила:
— Да, помню.
— Какая она была?
Старая женщина отвернулась.
— О мертвых или хорошо, или ничего, — ответила она в конце концов, и было похоже, что больше она ничего не скажет. Но Дора, недовольно откашлявшись, не отставала:
— Ирма говорила, что она была ведьмой. Это правда?
— Неужто Ирма так говорила? В самом деле? — Багларка удивленно покачала головой и раздраженно продолжила: — Ну да, про Йосифчену ходили нехорошие слухи. Жалко, что Сурмена сама тебе об этом не рассказала. Думаю, ей стоило это сделать.
Багларка явно почувствовала, что, раз уж Дора напала на след, то и не даст ей так запросто увильнуть.
— Поговаривали, что в Йосифчене сидит злая сила, — пустилась она в объяснения. — Ее даже и называли не ведуньей, а ведьмой. Правда, так люди бранили и других, если им не понравилось, как те наведовали. Но со старой Магдалкой было иначе. Говорили, будто она умеет наслать на человека одержимость злым духом, умеет навести сглаз, а если кого невзлюбит — то и накликать болезнь. Верно ли это было — не знаю. Помню только то, что пережили мы с Сурменой. Дело было после войны, может, в начале пятидесятых, когда я привела к ней какую-то чужую женщину, которую встретила внизу у кладбища. Она брела вдоль дороги, пошатываясь, то вперед пройдет, то назад вернется, так что я подумала: должно, ищет дорогу к кому-то из наших ведуний. И я готова была проводить ее к Ирме, к Годулихе или к Сурмене, смотря кого она назовет. И знаешь, что эта женщина рассказала? Что она из Земьянского Подградья и что Маг-далка ее испортила. И так странно она выглядела, растрепанная была, белая как мел, в общем, сама не своя… Схватила я ее под руку и недолго думая потащила в Бедовую. Решила, что если Магдалка на нее что-то навела, то помочь ей сумеет только Сурмена, которая училась тому же от их матери, Юстины Рухарки. И я не ошиблась. Стоило этой женщине сказать, что она не сошлась с Магдалкой в цене за какую-то ворожбу, как Сурмена сразу поняла, в чем дело. Быстро поставила воду для отвара, уложила женщину на кровать, под ноги ей подоткнула подушку, а мне велела снять с нее все, что может давить на тело. Я развязала ей платок, стащила с нее юбку, расшнуровала ботинки, чтобы она чувствовала себя свободнее, после чего Сурмена дала мне какую-то тряпку, которую я должна была накинуть бедолаге на лицо. Та, хотя была слаба как комар, вдруг заерзала и никак не хотела лежать спокойно, словно эта тряпка на лице ее жгла. Какое-то время я с ней боролась, в ужасе оглядываясь на Сурмену, которая все также стояла у разогретой печи над глиняным горшком, куда набросала, должно быть, с дюжину разных трав, и бормотала какие-то слова. Я их не понимала, но звучали они сурово и жутко. Тогда я еще не знала, что худшее только впереди! Ты бы видела, что началось, когда она заставила женщину пить приготовленный отвар, когда макала туда ее руки и разбрызгивала капли этой жидкости по ее телу! Сперва я думала, что она кричит потому, что отвар слишком горячий, а потом поняла, что и Сурмена опускает в горшок свои руки, но не издает ни звука. А та женщина орала так, будто на нее сыпали раскаленные угли. Орала и визжала, дергалась, как дикая кобылица, но при этом словно бы прилипла к соломенному тюфяку — не вскочила с него и не убежала, как можно было ждать. Все это было похоже на обряд изгнания беса, который священники в старые времена проделывали над ведьмами. Только сейчас это делала Сурмена в своем доме в Бедовой. Когда она закончила, эта женщина лежала без сил, вся в поту, а Сурмена пооткрывала настежь все окна и двери. С ума сошла, говорю я ей, она же простынет, а Сурмена — пускай, главное, чтобы это ушло. Что «это», я спросить не посмела. Та женщина осталась в Бедовой на ночь, я побежала домой, к своим, а к Сурмене зашла на другой день. Она была уже одна — и страшно мрачная. В чем дело, говорю, она что, мало тебе заплатила? Сурмена только рукой махнула: это не важно, плохо то, что она не захотела еще подождать. Чего подождать? — спрашиваю. А она — ну, пока злой дух не попытается в нее вернуться! Злой дух? — удивилась я.