Михаил Веллер - В одно дыхание
Сложилось же для его желаний намного удачнее. Действительно, когда решаешься твердо любой ценой — судьба поворачивает навстречу.
Жестокое испытание обнаружилось, главная трудность. Любил — сильней законов божеских и люд ских. Подушку грыз и плакал — двадцати четырехлетний мужик, который в двадцать старшим лейтенантом был и на фронте ротой командовал. И — прикосновение первое, поцелуй первый, первая ночь. Сознание отрывается. От касаний ее плавился, от наготы слеп.
А волю любви дать не смей! Себя теряй — помни! Поймет — гибель!
Кара и истязание.
Превозмог.
(Ситуация: балансирование на проволоке. И так-то чужая любовь ей тяжка, и догадаться может, — и чтоб уверилась в покое за собственный обман.)
Месяцами; годами. Не скоро бросил беречься, раскрепостился: со временем, мол, полюбил так; и она уже привыкла…
Оттого и любил всю жизнь так сильно, что первый жар не изгорел, калился?..
Ладно в заботливости мог не сдерживаться — на характер, склонный к порядку, спишется: семья — значит заботиться надо.
Но вот сомнение: таким макаром себя давить, ломать, — что хочешь задавить можно. Уже не медовый месяц, не первый годок — столько напряжения по укоренившейся привычке постоянно, что и вправду незаметно для самого любви уже может не оказаться…
Но прожил. С любовью, и с тайной захороненной.
Все же кремень… Кремень.
По сути — изверг, чего там… Убийца, и не просто… Друга — накануне свадьбы. Девушку любил — своей рукой обездолил. Ребенка — осиротил.
Но это — любил!.. Подумать — и жуть оказаться на ее месте… и не одна, наверное, замерла сладко, чтоб ее кто настолько любил…
7
— Нет у меня ощущения свершившейся катастрофы. Странно: естественность и закономерность. Пережил заранее?.. Только не раскаянье. (Глупцы каются. Человек всегда поступает единственно возможным именно для него во всей совокупности данных обстоятельств образом. Кается — из иного положения, и будучи сам иным, изменчив. Кающийся неадекватен совершающему поступок: свидетельство изменения; и свидетельство забывчивости и непонимания человеческой природы, в первую очередь собственной; если есть хорошая память, развитое воображение и честность с собой — сознаешь абсолютную неизбежность прошлого.)
С собой не хитрю. Даже сейчас — я горжусь тем, что сделал: хотел и смог! Самоутверждение?.. Тщеславие перед собой как зрителем?.. О боже — и наедине с собой, силясь быть честным — насколько трудно, если вообще возможно, отделаться от роли, которую играешь перед собой же! Несовпадение личности с идеалом?.. «Оно», «Я», «Сверх Я»… Что надумано? Что истинно? Как отделить одно от другого? и возможно ли?.. Мы формируем себя на основе импульсов, эмоций, которые в свою очередь зависят обратной связью от образа мыслей и убеждений, — где определить сердцевину истины, вожделенную точку верного отсчета? И существует ли она?
По здравом размышлении я отвечал себе — нет. Нет. Лишь степени приближения к ней. Проще: до конца себя не познаешь, но можно достаточно глубоко.
Почему я не покончил с собой? Незачем. Взвешено, отмечено, отрезано… Подбита черта. Что под ней? Восемь лет заключения и потеря всего в жизни (да хоть бы и самой жизни) — нет, недорогая цена за женитьбу на единственно любимой женщине и четверть века счастливой жизни с ней. Счастье… соответствие всех условий жизни твоим истинным потребностям… Я жаждал — и получил. Единственное: так ли? Если был счастлив и потерял все — зачем остался жить?..
Вот какая штука — с каждым серьезным поступком меняешься ты, и меняется мир для тебя. Поэтому ты никогда не получаешь именно то, чего добивался. В самом лучшем случае — получаешь близкое (в собственном восприятии, разумеется, а не как нечто объективное). Но поскольку любовь, ценность духовная, субъективна, именно здесь цель менее всего оправдывает средства. Платишь дорого — можешь возненавидеть, или разочароваться добившись; платишь дешево — можешь охладеть… Добиваясь — перестаешь быть собой! Вплоть до парадоксального рассуждения: любить — желание обладания и одновременно желание ей счастья; но счастлив любящий; любовь редко взаимна — разлюби, пусть ломая себя, чтоб легче и вернее добиться любви, — и исполнишь долг любящего: дашь ей счастье любви, причем овладеешь ею; да только, разлюбив, не пошлешь ли все к чертям за ненадобностью?.. Нет; задача не имеет решения.
Но если б только в этом было дело… Если б я мог сейчас с уверенностью сказать себе, что да, любил ее настолько, и отсюда все последующее…
Брянцев был блестящ. Умен, остер, обаятелен, красив. В молодости не понимаешь исключительности ближних. Для юнца знакомая красавица — просто симпатичная девчонка, гений-сосед — просто способный человек, герой — просто не трус. Наживая долгий опыт, сознаешь им цену. Им и себе.
Он был легок. Я никогда не был легок. Может ли быть тяжелый человек счастлив? Почему нет. Но обычно счастливы легкие. Два человека — жизнь их одинакова: один полагает себя счастливым, а второй — несчастным. Претензии мешают? Характер, характер!..
Он был счастлив. Удачлив. Меня воспринимали при нем, не самого по себе. Причем — он меня в такое положение не ставил. Отнюдь — великодушен был, добр; благороден, черт возьми. Да если всем наделен и никакая конкуренция не опасна — чего же не быть благородным. Все равно первый — да еще и благородный. Сильному просто быть добрым, его самолюбие лишь выигрывает. Он от этого еще больше на свету, а ты — в тени. А он и на тебя посветит — его не убудет.
И это — не заслуженно, не горбом, а — облагодетельствован природой. Я занимался ночами — он слыл корифеем. Я был умнее — он блистал. Я был глубже — он вешал лапшу на уши. И все его любили, — меня же принимали как его друга.
Мог ли я в глубине души не желать ему низведения с высот до надлежащего уровня — ниже моего: и чем ниже, тем лучше!.. Зависть? Зависть. Даже — я желал его гибели. Даже — ненавидел. Несправедливо, несправедливо! ему быть таким, а мне таким! Его дружба мне льстила: я ненавидел и за то, что воспринимаю лестным его благоволение: что же, я ниже его? Почему, за что?
Но — другу — вряд ли я много сильнее желал ему бед, чем любой — ближнему. Редко ли люди, сочувствуя словами и лицом, да и поступками, и переживая искренне — в глубине души испытывают удовлетворение от неудач и несчастий ближнего: тем удачливее и значительнее воспринимают они собственное существование. Инстинкт самоутверждения?.. (Отчего мелькают иногда противоестественные мысли об убийстве самых родных людей? Фрейдизм, мазохизм… убого сознание, глубоки его колодцы.)
Возможно, я просто низкий завистник. Элементарный подлец. Подлец с волей и крепкими нервами. И с фронта с умением убить человека деловито и без истерик. А убил бы я его, не будь на фронте? Трудно ответить. В жизни каждое лыко в строку.
Как искренне он делился своими успехами! Как подкупающе, заразительно полагал, что я тоже должен радоваться его радостям! Откуда этот животный эгоцентризм жизнерадостных людей?
Мы познакомились одновременно, я полюбил — она уже влюбилась в него, конечно… я не подавал виду — я не имел шансов. Я любил — а он рассказывал мне, как продвигаются дела. И я поддакивал поощрительно!
Флюиды, говорят, флюиды… Чушь! Он бы умер на месте от одних моих флюидов — он здравствовал, и все шло ему в руки само. Он таскал девок — я любил один раз. Я становился как стеклянный от звука ее голоса — он с ней спал и передавал мне подробности. Я встречал ее в институте — доверчивая девочка, ясное сияние, — и представлял, что они делают вдвоем, и как делают, ее лицо и тело, и жил отдельно от себя, отмечая со стороны, что это я и я живу.
Да я бы сжег этот институт, весь этот город со всеми обитателями, чтоб ничего этого не было и она любила меня! Чего мне было бояться? Я воевал, я видел, сколько стоит человеческая жизнь. Жениться на любимой — что, меньше смысла чем взять высоту или держать рубеж?
Я рассчитал правильно. Гарантий не было — но я получал максимальные шансы. Я сделал все что мог.
Но дальше… Убийство из ревности — старо как мир. Смягчающее обстоятельство. Кто не стремится устранить соперника. Во многие времена подобное числилось в порядке вещей. Но если б и сейчас это было в порядке вещей…
Когда я убил его — как-то сместилась система ценностей. Я продолжал ненавидеть его — за то, что она все равно его любила, все равно он был ее первым, все равно она, полуребенок, моя любимая, была от него беременна. И — мне было его и ее жаль. И — я чувствовал себя и здесь униженным: он вынудил убить друга в затылок, а сам никогда не поступил бы так! но сам никогда не попал бы и в подобное положение, удачливый красавец! А попал бы? проиграл бы благородно… Но от чего в силах отказаться — того не хотел по-настоящему.
