Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

Прошла неделя, а от падре Арнальдо не было никаких вестей.

Арианна потеряла сон и отказалась пить настои, которые готовил фра Кристофоро. Фра Кристофоро старался успокоить ее, объясняя, что у монсиньора много дел, что, может быть, он поехал в Неаполь к архиепископу…

— Но он же сказал, что вернется очень скоро, — сердилась Арианна, все более тревожась.

— Ты ведь понимаешь, всякое бывает. Лучше давай попробуем приготовить ему сюрприз. Закончим изучение немецкой грамматики к его возвращению.

— Хорошо, — согласилась девушка и расплакалась.

— Но что с тобой? — встревожился фра Кристофоро. — Что с тобой? Отчего плачешь? Мне совсем не нравится, как ты себя ведешь. Не надо плакать. Это дурная примета.

Сальваторе, услышав эти слова, подошел ближе:

— Падре Арнальдо обещал, что будет в отъезде дня два. Но я знаю, как много у него дел, и думаю, приедет не раньше чем через неделю.

— Не верю! Не верю! Ты тоже лжешь!

— Поверьте, синьорина, — сказал Сальваторе, взяв девушку за руку, — через девять дней он будет здесь. И чтобы время не пропадало даром, давайте займемся немецким языком.

— А когда я смогу наконец встать? — обратилась она к фра Кристофоро.

— Совсем скоро. Может быть, завтра сниму бинты. Начнем упражнения, и через несколько дней сможешь сделать первые шаги.

Фра Кристофоро перевязал Арианне ногу, заменив деревянные шины очень тугим бинтом, и через несколько дней она смогла встать и сделать с помощью фра Кристофоро и Сальваторе несколько шагов. Рука тоже была еще на перевязи. Девушка приходила в отчаяние, видя, что еле держится на ногах. Сальваторе и фра Кристофоро всячески ободряли ее, объясняли, что после стольких недель неподвижности ее ноги просто ослабели. Неделю им удавалось кое-как отвлекать больную.

Но прошло восемь дней, и едва проснувшись, она тотчас напомнила Сальваторе, что время прошло.

— День еще только начался, давайте подождем до вечера, — сказал Сальваторе, расстегивая рубашку и направляясь к умывальнику. В душе он умолял Господа совершить чудо.

И тут в комнату вошла сияющая Марта.

— Посмотри, Арианна, — весело проговорила она, показывая большой пакет, — что тебе прислали. Это от падре Арнальдо.

— Но… когда он вернется?

— Внизу у причала появился какой-то моряк, — продолжала Марта, — передал мне этот пакет и сообщил, что падре Арнальдо вернется через неделю. А пока прислал тебе подарок. Ты бы только видела, что в нем!.. Какие чудесные ткани! Я сошью тебе замечательные платья. Куда красивее, чем у этих кривляк на балу, — она стала прикладывать ткани к лицу Арианны. — Как они идут тебе! Сальваторе, принеси-ка зеркало!

Арианна увидела шелестящий шелк и роскошную парчу, и речь о нарядах изменила ее настроение, она заулыбалась и оживилась. В восторге она обняла Марту, расцеловала, и они стали оживленно обсуждать фасоны платьев, которые предстоит сшить. Сальваторе радовался, что Арианна наконец-то улыбается.

Марта принялась снимать мерки, приговаривая:

— Посмотрим, посмотрим… Талия сделалась тоньше. Около пятидесяти сантиметров. А затянешь корсажем, будет всего сорок пять. У тебя самая тонкая талия на свете, с кем угодно готова поспорить. Вот увидишь, какой станешь красавицей! Я сделаю из тебя светскую даму, — пообещала она.

Теперь Арианна и Сальваторе целыми днями занимались немецким языком. А Марта по ночам кроила и сметывала платья для Арианны, потом дошивала их дома, беспокоясь, чтобы ее работу не увидели любопытные соседки.

ИНТЕРМЕЦЦО

После рассказа Виргилии о подземельях аббатства мне приснился очень путаный сон, в котором было перемешано все: моя дочь, Стефано и бесконечное блуждание по каким-то темным коридорам и многое другое — полный сумбур.

Проснулась я в тревоге.

Позавтракав, решила прогуляться к Бриллиантовому мысу. С высоты утеса хорошо видны были острова Кретаччо и Сан-Никола. И тут я сообразила, что подземелье, где скрывалась Арианна, находится, наверное, примерно там, где мне пришло в голову остановиться. Я достала из сумочки карту острова и провела прямую линию, соединив бухту Тонда с Кретаччо, а Кретаччо с аббатством.

Сомнений нет. Я стояла точно над подземным ходом и отчетливо представила, где именно он пролегает. Не знаю почему, но я вдруг почувствовала, как у меня изменилось настроение — сделалось приподнятым, едва ли не радостным. И мне захотелось посмотреть, сохранился ли тот выход из подземелья в ров у наружной стены аббатства, куда выбрался Сальваторе.

Ребяческое желание, я понимала, но не могла удержаться. Я вернулась в гостиницу и попросила Стефано проводить меня в аббатство. Через час мы уже подошли к этому рву. Слева оказался крутой обрыв, я спустилась и обнаружила, что огромный оползень завалил большую часть рва. Я безумно огорчилась. Может, именно тут выбрался на поверхность Сальваторе, и мне теперь уже никогда не увидеть это место.

Я внимательно осмотрела ров возле стены. Он весь зарос сорной травой, лишь кое-где виднелись руины старинных конструкций. Передо мной возвышалась стена аббатства, а справа — Анжуйская башня. Я поняла, что ничего не найду.

Волнение понемногу улеглось, на какой-то момент я закрыла глаза. И тут со мной произошло нечто странное. Когда я слушала рассказ Виргилии, мне казалось, что отчетливо представляю себе эту пещеру под островом Кретаччо. Теперь же я вдруг поняла, что ошибалась. Сейчас, закрыв глаза, я словно увидела ее воочию, точно перенеслась в нее. И прежде всего меня поразил невероятный мрак, в тысячи раз более глубокий, чем представлялось. Слабый тлеющий огонек лампы оставлял почти все пространство во тьме. Постель была такая жалкая и убогая, что у меня комок подступил к горлу. Стоял там стол, и с трудом различался стул — тот, на котором сидела Марта.

Чем внимательнее я всматривалась в обстановку, тем сильнее становилось ощущение, будто на самом деле я когда-то уже бывала здесь. И все, что там происходило, действительно происходило со мной, а не виделось в воображении. Я, несомненно, вспоминала нечто совершенно реальное. Меня охватил страх, и я открыла глаза. Видение исчезло. И мне не захотелось его возвращать.

Я направилась в гостиницу. В мое отсутствие мне несколько раз звонили, всё по поводу дочери. Оставались кое-какие проблемы по работе. С ними, решила я, разберусь потом, вернувшись в Рим. Ни к чему они мне сейчас.

Мне захотелось немного отойти от всего, отдохнуть. У меня в комнате на столе лежало несколько номеров «Тайм мэгэзин». Взяв наугад одну из газет, я прилегла на кровать и принялась рассеянно просматривать ее. Случайно попалась на глаза фотография Рут Беренсон, получившей Пулитцеровскую премию. Этот снимок разбередил рану.

Я убеждена, что пишу ничуть не хуже нее, но не только Пулице-ровскую премию — вообще никаких поощрений никогда не получала. В нашей профессии нередко бывает, что публика постепенно привыкает к какому-то автору и считает его едва ли не своей собственностью. Даже «Оскара» в кино гораздо легче получить какому-нибудь совсем молодому, начинающему актеру, нежели более талантливому, но уже известному. Словно его время уже прошло.

Так случилось и со мной. Я чувствовала себя обделенной. Вечером, продолжая размышлять обо всем этом, я поднялась к церкви и пересекла первый дворик. Виргилии там не оказалось. Я взглянула на часы и поняла, что пришла немного раньше.

Решив прогуляться, я вышла из Рыцарской башни и увидела на крепостной стене Виргилию. На плечи накинута желтая шаль. Она жестом позвала меня, и я молча направилась к некрополю, хотя нам предстояло спуститься во дворик. Очевидно, Виргилия вдруг почему-то передумала. Я последовала за ней.

Неожиданно она сказала:

— Ты слишком занята мыслями о себе. Слишком озабочена собственной персоной! Постоянно ищешь всё новые поводы для волнений. И в центре забот всегда стоишь ты, Серена Видали.

Я хотела было ответить, что она ошибается. Если уж на то пошло, то больше всего я тревожусь о других. О своей дочери, например. О ее жизни я волновалась, ее смерти страшилась. Этими заботами полна моя голова, а не мыслями о себе.