Олдос Хаксли - Луденские бесы
Таким образом, если доказательством бесовской одержимости являются экстрасенсорные способности и телекинез, то получается, что луденские урсулинки были просто истеричками, попавшими под влияние суеверных и жадных до славы монахов, некоторые из которых были мошенниками или сводили личные счеты.
В отсутствие явных доказательств, экзорцистам пришлось опираться на менее убедительные аргументы. Например, такой: монахини безусловно одержимы бесами, иначе чем объяснить бесстыдство их поведения, а также непристойность их речи. «Среди каких распутников и атеистов обучались они всем этим кощунствам и мерзостям?» — вопрошает отец Транкиль. Де Нион, чуть ли не бахвалясь, уверяет нас, что добрые сестры «использовали выражения настолько грязные, что они вогнали бы в краску любого распутника, а поступки этих дев, обнажавшихся самым срамным образом и призывавших свидетелей ко всяким непотребствам, заставили бы устыдиться обитательниц любого борделя1». Что же до божбы и кощунств, то «они были столь чудовищны, что нормальному человеческому рассудку до такого додуматься мудрено».
1 Когда экзорцист приказал сестре Клэр (чтобы проверить ее экстрасенсорные способности) выполнить приказ, которого она слышать не могла, монахиня покатилась по полу в судорогах, «задирая юбку и рубашку, так что заголились ее срамные части, сама же она при этом выкрикивала непотребные слова. Жесты ее становились все более похабными, и многие из свидетелей стыдливо закрывали лица. Монахиня кричала, показывая руками: «Ну же, кидайтесь на меня!», а в другой раз та же самая Клэр де Сазийи «до того захотела переспать со своим дружком (по ее уверению, его звали Грандье), что схватила Святые Дары, убежала к себе в келью, и сестры, преследовавшие ее, увидели, как она распятием совершает акт, описать который не позволяет целомудрие». (Примеч. авт.).
Какая трогательная наивность! Давно известно, что человеческий мозг способен додуматься до чего угодно. Офелия говорит: «Мы знаем, кто мы есть, но кто знает, кем мы можем стать?» Да, любой из нас способен почти на любые поступки. Это относится даже к людям, воспитанным в самых строгих правилах. Так называемый закон индукции распространяется на всю нервно-мозговую деятельность. Любое сильное чувство сопровождается своим антиподом. На всякий позитив находится соответствующий негатив. Когда мы видим что-то красное, вокруг возникает зеленый ореол. Когда задействована некая группа мышц, автоматически реагирует и противоположная. На высших уровнях мозговой деятельности мы сталкиваемся с тем, что ненависть часто сопровождается любовью, а презрение — уважением и даже страхом. Процессы индукции имеют двустороннюю направленность.
Сестра Иоанна и прочие монахини с детства воспитывались в целомудрии и благочестии. Однако именно поэтому в их психике не могли не угнездиться святотатство и непристойность. (В религиозной литературе содержится множество упоминаний о чудовищных искушениях против веры и целомудрия, которым подвергаются ищущие духовного совершенства. Мудрые наставники указывают, что такие соблазны — естественная и даже неизбежная принадлежность духовной жизни, поэтому нельзя впадать из-за них в отчаяние1). В обычном состоянии человек подавляет в себе подобные негативные мысли и чувства, не позволяя им проявиться в словах или действиях. Но настоятельница, ослабленная психической болезнью и развращенная своими необузданными, запретными фантазиями, утратила власть над своими эмоциями. Истери-
1 В письме, датированном 26 января 1923 года, Джон Чэпмен пишет следующее: «В семнадцатом-восемнадцатом веках многие из благочестивых прошли через период сомнений, когда им казалось, что Бог покинул их… Сегодня такого, кажется, уже не происходит. Но нашим современникам приходится выдерживать испытания другого рода: им вдруг кажется, что они утратили веру, то есть они, как правило, сомневаются не в какой-то частной стороне веры, а в истинности всей религии… Единственное спасение здесь — отнестись с презрением к этим сомнениям, не обращать на них внимания и лишь уверять нашего Господа, что ты готов страдать ради Него, сколько Ему будет угодно; с такими словами нельзя обращаться к Тому, в Кого ты не веришь». (Примеч. авт.).
ческое поведение заразительно, поэтому примеру Иоанны последовали другие монахини. Вскоре весь монастырь впал в вакханалию истерических припадков, богохульств и непристойностей. Экзорцисты же, нуждавшиеся в рекламе своих монашеских орденов и церкви в целом, поспешили воспользоваться болезненным состоянием монахинь, чтобы всемерно раздуть скандал, а заодно и погубить ненавистного Грандье. Монахинь заставляли демонстрировать свои припадки при публике, поощряли святотатственные выкрики и похабство, ибо это всегда возбуждало зрителей. Мы уже знаем, что вначале настоятельница не верила в собственную одержимость. Лишь после того, как духовник и прочие экзорцисты уверили ее, что она стала вместилищем дьяволов, сестра Иоанна поверила святым отцам и стала вести себя так, как положено одержимой. То же самое произошло и с некоторыми другими монахинями. Из памфлета, опубликованного в 1634 году, нам известно, что сестра Агнесса во время экзорцизма не раз заявляла, что в ней нет никаких бесов, однако монахини настаивали на своем. «26 июня прошлого года экзорцист по ошибке уронил горящую серу на губу сестре Клэр, и бедная девушка, разрыдавшись, воскликнула: «Мне говорили, что я одержима, и я поверила, но это еще не значит, что со мной можно обращаться подобным образом!»
То, что начиналось как простая истерика, при содействии Миньона, Барре, Транкиля и остальных, превратилось в грандиозное шоу. Многие из современников понимали это. «Предположим, здесь нет мошенничества, — пишет автор упомянутого выше анонимного памфлета. — Но следует ли из этого, что монахини действительно одержимы? А может быть, поддавшись глупости и игре воображения, они выдумали свою одержимость?» Далее автор пишет, что такое происходит вследствие трех причин. Во-первых, монахини слишком много постятся, слишком много размышляют об аде и Сатане. Во-вторых, толчок воображению нередко дает духовник, уверяющий своих подопечных, что их искушают дьяволы. И в-третьих, когда духовник видит, что монахини ведут себя странно, то по своему невежеству может вообразить, будто они околдованы, а затем немедленно убеждает в том же самом и своих духовных дочерей». Наша история явно относится к последнему из этих трех разрядов. Подобно отравлениям вследствие лечения ртутью или сулемой, или же отравлению лекарствами, частому, явлению наших дней, луденская эпидемия стала своего рода «ятрогеничной» болезнью, то есть была вызвана лекарями, слишком усердно пекшимися о здоровье больного. Вина экзорцистов тем более велика, если вспомнить, что их методы находились в прямом противоречии к правилам, установленным самой церковью. Согласно этим правилам, экзорцизм следовало производить без посторонних, причем запрещалось предоставлять слово самим бесам. Если же они заговорят, им не следовало верить, любые их утверждения следовало воспринимать с презрением. В Лудене же монахинь выставляли на потеху толпе, демонов выслушивали самым подробным образом, о чем бы они ни говорили, будь то секс или духовные материи. Все заявления бесов протоколировались и воспринимались как святая правда. Возникает ощущение, что дьяволов в Лудене принимали, словно знатных гостей из иного мира, а словам их верили, как Библии. Если же бесы святотатствовали или говорили непристойности, зрители относились к этому с пониманием: что ж, такой уж у них, нечистых, обычай. К тому же святотатства и непристойности привлекали публику. Верующие впитывали их как губка, а на следующий день зрителей приходило еще больше.
Аттракцион и в самом деле удался на славу: чудовищные кощунства, грязнейшая ругань, а к тому же еще невероятные конвульсии, при исполнении которых монахини достигли поистине акробатического совершенства. С левитацией ничего не вышло, поскольку взлетать в воздух добрым сестрам не удавалось, но зато на полу они показывали чудеса мастерства. Де Нион пишет, что иногда «они могли завернуть левую ногу через плечо и коснуться щеки. Иные же дотрагивались кончиком ноги до носу. Были и такие, кто растягивал конечности, садился на пол, и было видно, что между их чреслами и полом нет ни малейшего зазора. Однажды мать-настоятельница так растянула ноги, сев на пол, что при росте немногим более четырех футов расстояние между кончиками ее ног составило целых семь футов». Когда читаешь подобные описания, приходишь к заключению, что в женской душе религиозность преспокойно уживается с эксгибиционизмом. Для Вечной Женственности свойственно желание выставлять себя напоказ; жадное внимание публики стимулирует энтузиазм лицедейства. Надо полагать, что у монахинь, заточенных в стенах обители и не избалованных всеобщим вниманием, эта амбиция была особенно развита. Благодаря семи бесам и стараниям каноника Миньона, мать-настоятельница запросто демонстрировала гимнастический шпагат.
