Николай Кочин - Князь Святослав
Дружинники зашумели, зашикали:
— Не сносить тебе, парень, головы.
Янко отпустил руки князя.
— Ты — молодчина — сказал князь, тряся кистями рук. — Я тебя в дружину возьму. Будешь жить в моей гриднице, вместе с «отроками». А там, смотришь, опять махнём в поход. Какое-нибудь ремесло знаешь?
— Я древодел.
— О, это — клад. Что ты умеешь?
— Мосты возвожу, крепостные стены, могу и лодки.
— Поедем со мной к кривичам. Надобны новые лодки для моих людей, что остались на Дунае.
— Это мне сподручно.
На другой день князь с Янкой уже умчались в Будутино. Заночевали у Малуши и отправились в лес к лодейщикам. Ладьи выделывались испокон веку кривичами в верховьях Днепра. Тому всё подходило: обилие леса, речек, по которым можно сплавлять судна, близость матерых городов — Новгорода, Смоленска, Киева.
Судна ладили осенью и весной. Князь торопился, потому что окончательную отделку судна получали только в Киеве: тут ставились уключины, снасти. Святославу было любо это занятие, происходившее в таком месте, где от ягод в чащобе рдел человеческий след на траве, дебри были полны зверя, а речки — рыбы. Из дупел деревьев духмяный сочился мёд. Утки и гуси, когда поднимались над озером, то заслоняли небо, лодейщики их били палками.
Лоси подходили к кострам и стояли в недоумении, уткнув морды в землю, образовав вокруг людей частокол из ветвистых рогов. Они мешали валить деревья. Лосей хлыстали лозами по крупу, чтобы пошевелились и отошли. Звери сами лезли в сети, но не каждого из них брали; вевериц, куниц, лисиц прогоняли в лес: мелочь! Работяги ели больше медвежатину и кабанов, мясо пекли на угольях.
Святославу по нраву была эта привольная жизнь: она напоминала раздолье бивуаков. Спали на лосиных шкурах, распростёртых на пышной траве, под толстенными осокорями и дубами. Вольный воздух, прохлада, крепкий сон и обильная здоровая еда, восстанавливали силы мгновенно. Схватки с медведями превращались в забаву. Медведи тут были матерые, непуганые.
Святослав брал Янку и шёл в чащобу. Неуклюжие медведи спокойно проходили мимо навязчивых людей. Но люди назойливо их дразнили и доводили добродушных зверей до ярости. Этого-то и добивался князь. Когда мишка вставал на дыбы, рычал и с разинутой пастью надвигался на князя, и готов был вскинуть ему на плечи передние лапы, князь ловко втыкал ему рогатину в живот. И потом хвалился перед лодейщиками своей удалью.
Дело катилось колесом, суда приумножались на глазах. Князь вообще любил вникать во все мелочи лодейщиков. Сам выдалбливал преогромные колоды, отделывал их теслом, распаривал, разводил бока до нужной широты. Мастера похлопывали его по заднице, говоря:
— Примем в артель тебя, князюшка, выдюжишь, и рукомеслом достиг.
В Киеве однодерёвки, предназначенные для морского похода получат ещё обшивку, станут вместительными, пригодными провезти по морю десяток лошадей и полсотни воинов каждая. Отец Игорь делал хуже суда и не столь устойчивы, зато и терпел урон. Святослав всё это учёл.
Ещё не успел князь закончить сезон осенних работ, как прибыл гонец из Киева, — с княгиней плохо. Святослав тут же снялся с места и прибыл в терем Ольги. Она лежала в постели с восковым высохшим лицом, со впалыми глазами. Не поднималась, и не оборачивая головы, она сказала:
— Видишь, я умираю…
— Что ты, матушка! Как же я без тебя…
— Лицемерием нечего бога гневить. Ты вот выслушай старуху и утешь. Моё последнее слово: не ходи на войну. Останься дома.
— Ох, матушка, это мне горше смерти…
— Не перечь. Молод ещё учить старых. Помни: легче одолеть врага, чем удержать его землю. Мир велик, а жизнь коротка: сделай свой Киев вторым Царьградом, и Русь тебя не забудет.
— А если сделаю больше того, то и ещё дольше попомнят…
— Не балагурь, и без тебя скоморохов не мало на нашей земле, пьянчужек и пустомелей… Страна наша превелика, а распорядок худ. Вот тебе о чём надо всё время помнить. Куда ты глядишь, чего хочешь? Лесов, рек, земель, народу — тьма темь. Будь всему этому хозяином. А войны? Грабёж, пепел, кровь да слезы. Да и к чему воевать. Всё равно всех не покоришь. Да и надо ли это?
— Весь мир трудно покорить. Хоть бы полмира…
Княгиня конвульсивно вздрогнула.
— Как? Ты всё-таки собираешься туда опять?
Святослав опустил голову, чтобы мать не видела его лица.
— Если ты уедешь, ты меня убьёшь. С меня достаточно и того одного удара — ужасной смерти твоего отца, который дважды пытался покорять сильных и мудрых греков. Один раз он оставил трупы своей дружины в Русском море. Это не угомонило его. Через три года, собрав новую дружину и новые суда, он пошёл на Дунай, разбил греков и возвращался на Русь с богатой дружиной — землёю уличей и тиверцев. Он и с них взял богатую дань, всю её отдал своему любимому отважному Свенельду. Потом он проходил землями древлян и с них взял дань. Кажется довольно бы! Но он хотел, чтобы его дружина была богаче всех… Ему показалось, что он взял мало, пошёл опять… Древляне полонили его, привязали к двум пригнутым верхушкам к земле деревьев и… опустили… Он был разорван на части…
— Я слышал… Надоело.
— Я не хотела смущать твою душу, сын. А теперь нашла нужным напомнить. Если вдруг нечто подобное случится с тобой… Этот Дунай, куда все стремятся… Эта хитрая Романия, которой все завидуют. Нет! Нет! Живи в покое…
— Стоящий на краю могилы думает о покое, матушка. А живой и отважный о подвигах, о расширении земель, о славе оружия, о славе, о богатстве… Ах, матушка, не поймёшь! Сильный да смекалистый не может довольствоваться тем, что выпало на его долю при рождении… Мне Калокир говорил: Александр Македонский всё кругом полонил, и тем не был доволен… Вот муж…
Вдруг она оборвала его и спросила жёстко:
— Всю ли дружину ты привёл с Дуная?
Она захватила его врасплох. Отмалчиваться сейчас было невозможно.
— Нет, матушка, не всю. Воевода Волк остался в Переяславце…
Он увидел, как затряслась её губа, из полузакрытых век выкатилась слеза и поползла по подушке. Ему стало нестерпимо жалко матери, он захотел как-то заглушить её боль и оправдаться. Он не мог на неё глядеть и говорил в сторону:
— Видишь ли, матушка… Сразу уйти, это значит дать повод думать, что мы — трусы, боимся Никифора, этого лже-царя.
При воспоминании о Никифоре, закипела его душа, он поднялся и зашагал по комнате:
— Этот ехидный старик натравил на нас Курю! Да — это он… он… До тех пор, пока жив, я не успокоюсь… Должен его сбросить с трона. Я не так глуп, как он думает. Я оставил на Дунае Волка… А в самом Царьграде у меня — Калокир. Он зорко следит за этим честолюбцем, укравшим трон у законного царя. Пока я жив, я не отступлю ни на шаг от своего помыла. Ни на шаг! Русское оружие узрят на Босфоре.
Ему послышалось, что мать всхлипнула и смолкла. И чтобы она не помешала ему высказаться, он продолжал уже более горячо и откровенно:
— Вот ты говоришь, что у меня много земли, лесов и добра. Но что в том толку, если мы заперты на железный замок в этих тучных землях… Заперты со всех сторон, матушка. Мы в овраге. Море Варяжское не наше и новгородцы на замке, как и мы здесь. К Понту ведь все дороги перекрыты. Печенеги преследуют нас на каждом пороге. Корсунцы стерегут нас в устьях Днепра. Босфор во власти ромеев. Мы задыхаемся без морей, матушка… А что за держава без морей! Ни торговли, ни дружбы с великими державами. Доколе, доколе, матушка, мы будем сжимаемы со всех сторон. Нет! Нет! Этому не быть! Русь издавна любит море, знает море, может по нему плавать! Нам ли в таком случае не быть морской державой…
Абсолютная тишина была ему ответом. Он оглянулся на мать, она лежала неподвижно. Он взял её за руку, рука была холодна. Он сел у её ног и заплакал. Потом вышел на крыльцо, собрал челядь и дружину и сказал:
— Великая княгиня Ольга скончалась. Об остальном я сам распоряжусь…
Женщины принялись громко рыдать и причитать.
Ольга не приказывала хоронить её по-язычески. По ней не справляли тризну. Её отпевал священник Григорий, который смолоду был при ней и в Киеве состарился. И похоронена она была недалеко от терема, в ограде церкви святого Ильи.
После этого Святослав отбыл в леса к кривичам, чтобы докончить постройку судов.
Глава XVIII.
БОЯРСКАЯ ДУМА
Только что прибыл князь к лодейщикам, как прискакал Асмуд и доложил, что народ в Киеве волнуется:
— На Подоле каждый день драки, поножовщина, да разбой. Галдят: осиротела земля. Князь чужие земли полюбил. Думают даже вече собирать.
— Я вот угомоню головорезов. А вече не надо, — сказал князь. — Шуму и мордобития будет много, а толку никакого. Лучше собрать Боярскую думу, и пригласить туда самых знатных старцев градских, часть отроков.
Так и сделали. Когда князь приехал в Киеве, гридница была уже полна бояр-дружинников, именитого купечества, отроков. И споры были в полном разгаре. Князь понял, что большинство недовольно его приготовлениями к новой войне. И все беспокоились, на кого же Святослав оставит княжество.
