Альфред Дагген - Деус Вульт!
— Будь я проклят, если поверю в эту лживую церковную сказку! — покраснев, крикнул Роберт. — Вся эта история — дело рук лентяя, саботажника и симулянта графа Раймунда. Он думает, раз папский легат — его вассал, то и вся церковь у него в руках. Как Священное Копье оказалось в Антиохии, вместо того чтобы лежать в Иерусалиме, и почему святой Андрей явился к двуличному прованцу, когда в войске есть столько честных норманнов? А прованцам здесь вообще нечего делать. Все знают, что Антиохия обещана нам, итальянским норманнам. Недалек тот час, когда мы турнем отсюда этих идиотов-рогоносцев, а заодно и их ханжу графа!
Роберт говорил все тише, пока голос не превратился в сердитое ворчание, но Рожер услышал достаточно, чтобы встревожиться. Прованские дамы пользовались большей свободой, чем все прочие, и считались мастерицами по части любовных делишек, но это делало их мужей особенно чувствительными к насмешкам, и стоило им услышать слово «рогоносец», как в городе началась бы страшная драка. К счастью, в этой таверне собрались одни норманны, и Рожер обрадовался, что его новые друзья собрались уходить и больше никого не смогут оскорбить. Как бы то ни было, ему предоставилась редкая возможность хорошенько выпить. Повод был подходящий, а в последние несколько месяцев ему никак не удавалось отвести душу.
За неполных два года службы в войске паломников юноша настолько освоился, что ноги сами неели его на пост. Слава богу, когда компания начала разбредаться, кто-то вспомнил о нем и догадался повесить ему на шею забытый щит.
Назавтра Рожер стоял на смотровой площадке и обдумывал давешний разговор в таверне. Смену командования саму по себе можно было только одобрить: единый вождь лучше военного совета, а граф Тарентский был для этого наилучшей кандидатурой. Однако сейчас не все зависело от искусства полководца. Он был злейшим врагом византийского императора, а это означало, что помощи от греков ждать нечего. Должно быть, вожди решили, что на нее и так рассчитывать не приходится.
Оскорбление Священного Копья было делом более серьезным. Он чувствовал, что должен разобраться во всей этой истории прежде, чем начнется новая битва. Если они пойдут в бой, ведомые чудотворной реликвией, посланной им во знамение, то победа гарантирована, а посему не следует особенно рисковать шкурой; если же вся эта история — мошенничество, которое граф Тулузский устроил с какой-то тайной собственной целью, то драться придется изо всех сил. Его это так беспокоило, что пришлось попросить принесшего обед слугу найти отца Ива и передать ему просьбу прийти днем в Кладбищенский замок.
В городе было не так уж много священников, а оставшиеся облачились в доспехи и по очереди дежурили на стенах. Отец Ив был занят и пришел только после ужина, чтобы никто не подумал, будто он напрашивается на кормежку. Он с серьезным видом выслушал Рожера и улыбнулся, только приступив к ответу.
— Да здравствует норманнская логика! Значит, вы считаете, что чудо дает воину право сражаться не в полную силу? Если так, я не знаю, что вам ответить. Епископ Адемар Пюиский все это одобрил, а он папский легат, однако считать его мнение истиной в последней инстанции я бы не стал. Лучше подождать окончательного решения Римской курии, которая во всем разберется. По мне, все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. А раньше никогда не слышал об этом Петре-Варфоломее, и он не кажется мне мужем высокой святости. Хотя Господь иногда выбирает весьма странные способы изъявлять свою волю. Ни у кого больше не было видения, да и оно могло оказаться обычным сном.
— Нет, не могло оказаться! — быстро возразил Рожер. — Он знал, где следует копать, знал, что он ищет, и нашел реликвию именно там, где и искал ее. Копье оказалось на месте, и либо это доказывает истинность видения, либо вся история лжива от начала до конца. Вы считаете, что отец Петр способен на такую подлость?
— Трудный вопрос, — признался священник. — Я видел его только в последние дни. Он относится к своему возвышению довольно спокойно; похоже, он не слишком развращен. Мне бы хотелось больше доверять графу Тулузскому. Ему прямая выгода от этой реликвии, и если это мошенничество, то он безусловно приложил к нему руку. Меня смущает еще одно: этот город стал христианским только во времена Константина [47] и перешел в руки неверных всего пятнадцать лет назад. Копье могли зарыть лишь после строительства церкви Святого Петра, но греки никогда не упоминали, что оно находится в Антиохии. Это сильно отличает его от других реликвий Страстей Господних, обнаруженных святой Еленой и хранящихся в Иерусалиме.
— Этот священник свидетельствует, что сам святой Андрей указал ему, где зарыто копье, — напомнил Рожер, — а Антиохия находится не так уж далеко от Иерусалима. После распятия Лонгин [48] мог поселиться здесь. Ведь сделал же так святой Петр! Во время гонений он мог зарыть его, а впоследствии над этим местом построили церковь… А что греки ничего об этом не знали… Зачем Господу было даровать драгоценную реликвию схизматикам, которые не признают папу римского и не могут защитить себя от неверных? Они не были достойны ее, а войско пилигримов заслужило право обладать святыней. Если посмотреть на всю историю с этой точки зрения, то все очень просто.
— Действительно, это самое простое объяснение, — с улыбкой ответил отец Ив. — Хотя мне и жаль слышать, как яростно вы нападаете на греков и их предков. Сами знаете, они не еретики. Но спорить с чудесами не приходится: на то они и чудеса, что не подчиняются голосу рассудка. Просто вы должны помнить, что происхождение этой реликвии сомнительно, а посему расслабляться в битве с неверными, надеясь на чудо, не следует. Но мне пора возвращаться в город: в полночь я заступаю на пост. Да благословит вас Господь, и бейтесь с врагом что есть силы!
Оставшись один, Рожер поднялся на помост, пытаясь обдумать услышанное. Было бы очень удобно, если бы Господь посылал знамение всякий раз, когда христианское войско оказывалось в критическом положении, но до сих пор этого, кажется, не случалось. Они проникли в самые глубины Азии только благодаря собственной отваге. Хотя в известном смысле Господь не оставлял их своим провидением, и дважды они спасались от неминуемой гибели: впервые это случилось у Дорилея, когда колонна норманнов оказалась под угрозой полного истребления и прованцы вовремя пришли к ним на выручку; во второй раз их зажали между непокоренным городом и «армией избавления», и Боэмунд буквально в последний момент воспользовался услугами предателя. Он вспомнил, как представлял себе паломничество, будучи в Суссексе: ему грезился долгий поход, поскольку на путешествие в Иерусалим уходил по меньшей мере год, и одна-две отчаянные битвы у границ неверных. Но он никак не ожидал, что их ждут бесконечные осады, долгие месяцы голода, огромные каменные стены вокруг каждого города и деревни, неисчислимые орды турок, ускользающих от христианских мечей и днем и ночью осыпающих паломников стрелами, и угрюмая враждебность или настороженное равнодушие местных христиан, которым они пришли на выручку…
Этой ночью турки были особенно настырны, и один из дозорных рыцарей был убит: стрела угодила ему в рот и вышла через шею. Враги шумели, кричали, подходили вплотную к стене, но на штурм не отваживались. На следующий день в обед воинам принесли лишь по кусочку ослиного мяса, и доставивший еду слуга рассказал, что предыдущей ночью, пользуясь темнотой, гарнизон оставил замок Боэмунда у ворот Святого Павла. Официальное объяснение гласило, что его не скрепленные известью каменные стены недостаточно надежны и что турки начали рыть под него подкоп, однако тут же распространился слух, что защитники просто отказались держать там оборону и вернулись в город самовольно. Как бы там ни было, этот форт стал первым укреплением, которое паломники сдали врагу, пусть даже дорога на Алеппо, которую он прикрывал, и потеряла всякое значение после взятия города. Это могло стать началом конца, и у рыцарей Кладбищенского замка вытянулись лица. Весь вечер его защитники клялись, что уж они-то будут удерживать свой пост до последнего человека, но звучало это чересчур напыщенно, чтобы выглядеть убедительным.
К счастью, турки не желали вести уличные бои с закованными в доспехи воинами, иначе они давно могли войти в цитадель со стороны южной стены и атаковать город сверху. Этой возможностью они не пользовались, но многим пилигримам приходилось денно и нощно дежурить на импровизированных баррикадах, отделявших цитадель от остального города. Стало ясно, что долго им не протянуть, и число дезертиров множилось день ото дня.
VI. ХРИСТИАНСКАЯ АНТИОХИЯ, 1098
Двадцать седьмого июня защитники Кладбищенского замка тщетно ждали обеда. Порции становились все меньше и меньше, но до этого дня их кормили хотя бы дважды в сутки. Часа в три надежда вспыхнула вновь, когда они увидели человека, короткими перебежками пробиравшегося по захламленному, обстреливаемому мосту. Наконец он добрался до южной калитки, где голодные воины встретили его насмешливыми аплодисментами. Это был один из клириков герцога. Он заперся с комендантом замка, а затем забрался на наиболее безопасное место в углу южного помоста. Прозвучал сигнал трубы, и внизу начали скапливаться недовольные, — праздные, скучающие и голодные люди. Они злобно роптали, но когда опытный проповедник несколько раз кашлянул и осенил себя крестом, словно был на амвоне, воцарилась относительная тишина. Первые же его слова заставили замолчать всех.
