Альфред Дагген - Деус Вульт!
Арбалетчики умолкли, сердясь на рыцаря, прервавшего их беседу на самом интересном месте. Но спорить с ним было бы глупо и нарушило бы воинскую дисциплину. Рожер же решил, что ободрил своих слушателей, хотя, судя по всему, напрасно приплел сюда весьма сомнительно обретенное Священное Копье.
В лунном свете мелькали мальчики, разносившие винные мехи и корзины с кусочками хлеба. Каждый воин успел сделать по глотку и набить рот. Некоторые счастливчики, умудрившиеся не испортить себе пищеварение, облегчились в канаву для нечистот, но большинство страдало запорами от плохого и нерегулярного питания. Затем показались слуги и принялись подтягивать подпруги на исхудавших боевых скакунах, а к Рожеру подошел его последний арбалетчик и проверил завязки на кольчуге и оберке. Когда забрезжили первые утренние лучи, на каждом перекрестке появились священники и пробормотали короткую мессу. А потом встало солнце, с громким скрипом петель распахнулись огромные Мостовые ворота, и армия двинулась вниз по улице.
Рожер хромал — распухшие ноги страшно болели, но надеялся, что от ходьбы и возбуждения ему полегчает. Юноша заметил, что ножны бестолково колотятся о конец щита, который он по всем правилам нес на левой руке, и мешают ему идти. Тогда он решил закинуть щит на спину. Все равно враг еще далеко, и стрелы ему пока не угрожали. Он впервые шел пешком в полных доспехах, в середине плотной колонны и, хотя находился на правом краю, нашел такой способ передвижения чертовски неудобным. Его злило, что передние шли то слишком медленно, то слишком быстро, а он не видел выбоин в мостовой и то и дело спотыкался.
Но вскоре ворота остались позади, и они оказались на мосту. Их обдал ветерок, дувший со стороны брошенного лагеря. И хотя он нес не совсем приятные запахи, но по сравнению с душным, застоявшимся воздухом города казался удивительно бодрящим. Рожер шел в середине колонны нормандцев; маршировавшие впереди французы из Иль-де-Франса [49] уже должны были начать выстраиваться на северном берегу. Выходя на мост, все дружно прибавляли шагу, свежий ветерок уносил прочь и головную боль, и сонливость: один-два человека завели строевую походную, и все захохотали, когда под ехавшим сзади хромым рыцарем вдруг неистово заревел осел. Пожалуй, они шли в битву с неплохим настроением, чего едва ли можно было ожидать после долгой ночи, проведенной в душном городе.
Они миновали Кладбищенский замок и прошли позади крошечного отряда конных рыцарей из французского подразделения, которые стояли позади своих пехотинцев. Врага по-прежнему не было ни видно, ни слышно. Пройдя еще немного, они поравнялись с фламандцами, которые тоже заняли позицию без лишней толчеи. Настроение у нормандцев с каждым шагом улучшалось, потому что противник до сих пор не разгадал их хитрого маневра, но Рожер все же повернул щит и приладил его на руке: неверные могли появиться в любой момент. Колонна изогнулась, обходя уже построившиеся отряды, и Рожер увидел, что герцогское знамя замерло у левого фланга. Миновав последнего фламандца, он бросил взгляд направо, где лежал турецкий лагерь, и обмер. Вся равнина от реки до холмов была заполнена вражескими конниками, и тучи пыли затмевали солнце. Однако враг, хотя и не был захвачен врасплох, не только не атаковал, но и подскакать вплотную к рядам и засыпать их стрелами не успел. Турки бешено носились туда и сюда, сбивались в отряды и неожиданно рассыпались снова, но ничего не предпринимали, только выкрикивали свои военные кличи и размахивали руками, пытаясь напугать пилигримов. Внезапно в голове колонны раздалась какая-то громкая команда, запела труба, и отряд нормандцев остановился. Тут же каждый развернулся вправо, как им растолковали еще в городе. Оглядев строй, Рожер увидел, что они встали в один ряд с фламандцами, и облегченно вздохнул: этот неуклюжий маневр, столь трудный для необученного войска, завершился успешно, они заняли боевой порядок и готовы отбить вражескую атаку.
Оставалось спокойно дождаться, пока другие отряды спустятся с моста и займут свое место. Рожер поднял голову, и его мгновенно взмокшая ладонь инстинктивно схватилась за эфес: в трехстах ярдах от них стояли неверные. Он почувствовал себя голым и беспомощным, оказавшись пешим в переднем ряду, и вновь задрожал от страха и возбуждения, как год назад, во время своей первой битвы. Сзади слышались топот и ржание, и ему ужасно захотелось сесть в седло и очутиться на своем законном месте в заднем ряду. Медленно надвигавшиеся турки казались слишком далекими и неуязвимыми, чтобы их можно было поразить мечом; теперь он понял, почему пехотинцы с такой безнадежностью говорили об исходе битвы. Как только слева встали лотарингцы, бургундцы и сводный отряд французов, не пожелавших воевать под знаменами брата короля, турки пошли в атаку. Огромная толпа всадников двинулась на них вдоль холмов и выстроилась напротив левого фланга пилигримов, развернутого лицом к реке. Арбалетчик Фома, заинтересованно следивший за происходящим, буркнул Рожеру:
— Им надо было сделать это сразу. Тогда мы не смогли бы спуститься с моста. Похоже, они думают, что в любой момент могут окружить нас, но если левое крыло вступит в битву, мы развернемся от холмов до берега реки и они смогут атаковать нас только в лоб. Не скажете, сир, что за нация обходит нас сзади? Похоже, сейчас все зависит от них!
Рожер не знал и обернулся через плечо. К ним приближался большой отряд, и одно из развевавшихся над ним знамен было знаменем папского легата.
— Не знаю, кто эти люди, — сказал он. — Кажется, они подчиняются епископу Пюискому; значит, среди них должны быть прованцы. Да, вижу! Они проходят мимо фламандцев, и те становятся на колени; должно быть, на древко насажено Священное Копье. Что ж, сегодня нам не обойтись без его помощи. Оно приведет нас к победе, если мы сделаем невозможное. Когда его будут проносить мимо нас, надо будет преклонить колени!
Юноша забыл о своих сомнениях, и его затопила волна любви к гонимой и угнетаемой церкви Христовой; он воочию увидел, как она сражается, спасая его маленькую родину, называемую Западной Европой, от опустошения маврами и литовцами, и в нем вспыхнуло желание броситься на неверных, осквернивших Гроб Господень. Когда легат проходил мимо, Рожер опустился на колени, потом вскочил и присоединился к могучему кличу «Deus vult!», несшемуся над цепью. Он взмахнул мечом, набрал в грудь побольше воздуха и вновь закричал во все горло. Казалось, слабость отступила: ноги больше не болели, утихли схватки в пустом желудке и даже ломота в плече отпустила. Казалось, вся усталая и голодная армия преисполнилась чудесной отваги и жажды битвы. Как и многие другие, Рожер повернулся спиной к врагу, следя за тем, встанут ли в строй люди епископа. Он видел, что все конные рыцари на левом фланге стянулись в кулак и с громкой молитвой бросились на турок, что стояли у подножия холмов. Неверные сделали слабую попытку встретить эту атаку в мечи, но тут же отступили, стреляя назад, с разворота. А затем легатская пехота заняла свое место в цепи, сделав это куда четче, чем ожидал Рожер, и христианская армия, обезопасив свой фланг, заполнила всю равнину от берега до цепи гор. Большой отряд турок оказался отрезанным от главных сил и остался в тылу у пилигримов, но их отогнали итальянские норманны, стоявшие во второй линии обороны. У графа Тарентского благодаря Танкреду, захватившему немало турецких лошадей в своих северных владениях, осталось больше конных рыцарей, чем у прочих военачальников, и он легко справился с этой угрозой.
Солнце стояло высоко, но утренний воздух был еще прохладен и свеж, когда трубачи герцога протрубили наконец генеральную атаку. Вся длинная шеренга, развернувшаяся на две с лишним мили, двинулась вперед, снова вскричав: «Deus vult!» Огромная масса необученных людей не могла идеально держать строй, и Рожер видел, как с обеих сторон воины то вырывались вперед, то снова выравнивались, как неуклонно и неизбежно утрачивались правильные интервалы между отрядами, из-за чего фронт атаки то расширялся, то сужался… Да ему и самому не удавалось шагать прямо вперед. Но всеми владело воодушевление, все ощущали незримое присутствие сопровождавшего их Священного Копья, все надеялись взять хорошую добычу в раскинувшемся перед ними турецком лагере, и сплошная стена пехотинцев, над которой словно башни возвышались группы конных рыцарей, неудержимо шла вперед.
Подойдя к врагу на расстояние полета стрелы, пехотинцы разрядили арбалеты, но не остановились, чтобы перезарядить их, а продолжали двигаться вперед, навстречу туче турецких стрел. Рожер поднял щит, опустил голову и, спотыкаясь о неровную почву, ринулся вперед со всей скоростью, с какой только мог двигаться под тяжестью доспехов. Не защищенные латами пехотинцы могли двигаться быстрее, но не лезли вперед, подчиняясь естественному желанию уступить тяжеловооруженным рыцарям право первыми схватиться с врагом, а потому все войско достигло турецкого авангарда в удивительно четком строю. Он заметил грузного турка, увешанного овечьими шкурами. Пригнувшись к лошадиной шее, тот накладывал стрелу на тетиву. Надо было опередить его, иначе стрела попала бы юноше прямо в лицо. Рожер занес меч, но неверный коленями заставил коня повернуться и стремглав ускакал, оглядываясь и грозя пилигримам луком. В последнюю минуту вся турецкая передовая линия отступила и вышла из-под удара, избегая столкновения с пехотой!
