Садриддин Айни - Рабы
Камил сложил топливо и зажег.
Шакир, потеряв надежду что-нибудь объяснить этому «невежественному» пастуху, отвернулся к востоку и любовался на расплывающийся по небу румянец утренней зари.
Когда поднялось солнце, он пошел посмотреть лошадь. Она каталась по земле. Седло сдвинулось набок.
Шакир снял седло. Положил на лошадь потники, затянул подпругу, а седло с чересседельником и уздечкой принес и положил у возвышения.
Он умылся из кувшина, вытерся концом кушака, расстелил переметную суму, сел на нее и задумался, твердя с досадой: — Невежды, невежды…
5
Солнце взошло.
Степь засияла красноватым отсветом, а даль лежала в прозрачной голубой мгле.
Овцы проснулись в загонах, вскочили и с блеяньем просились на пастбище.
Собака, отсторожив ночь, теперь крепко и спокойно спала, положив голову между лапами.
Четыре плотные лепешки испеклись на раскаленном песке, и Кулмурад положил их, не имея скатерти, на какой-то застиранной тряпке.
Шакир, глядя на румяные лепешки, почувствовал голод, но терпеливо ждал, когда сядут за трапезу пастухи и разломят свой хлеб. А пока переливал чай из кувшина в чашу, из чаши в кувшин, чтобы получше заварился.
Кулмурад и Камил принесли парное овечье молоко.
Кулмурад подсел к завтраку, а Камил сперва накрошил половину лепешки в собачью чашку, залил ее молоком и, только отдав чашку собаке, сел сам, разломил лепешку и предложил гостю.
Шакир налил почти совсем остывший чай, но, едва отхлебнул глоток, спросил, поморщившись:
— Разве вы в чай добавили соль?
— Он сам по себе соленый.
— Как же так? Разве в чае есть соль?
— Не в чае, а в колодцах. Тут по всем колодцам вода соленая. Эта еще не очень, бывает крепче. По эту воду мы ходим версты за четыре, а из нашего колодца воду в рот нельзя взять.
В это время Юсуф подошел к очагу с большим глиняным кувшином на спине.
— Вот он принес воду из того же «пресного» колодца. Иди, Юсуф, поешь.
Теперь все были в сборе.
Пастухи ели лепешку с удовольствием, но Шакир, поковырявшись в своем куске, ел ее неохотно.
— Почему у вас солома в хлебе?
— Это не солома, а ячменные отруби.
— Почему ж вы не просеяли?
— Хозяйская воля. Так приказано. Хозяин говорит, что, если ее просеять, половина муки отсеется.
— А сам-то хозяин такой хлеб ест?
— Нет, когда он приезжает, он для себя привозит пшеничные лепешки.
Кулмурад поломал вторую лепешку, а крошки собрал и положил в рот.
— Хлеб лучше ножом резать, — сказал Шакир, — и крошек меньше, и ломтики ровнее.
— Говорят, хлеб резать грешно.
— Какой тут грех? Это выдумка мулл. Вот джадиды и выступают против таких выдумок. Например, они говорят, что хлеб резать ножом совсем не грех.
Кулмурад, глядя в сторону, неохотно сказал:
— Народу от этих споров ни жарко ни холодно. Имеешь хлеб — и ладно. Был бы хлеб, а разломить его мы и руками сможем и в любом виде съедим, было б что есть.
«Трудно этим невеждам что-нибудь вдолбить в голову!» — с раздражением подумал Шакир.
Он увидел, что собака по-прежнему спит, а ее чашка стоит нетронутая.
— Что же это собака не ест? — спросил Шакир.
— А она ждет приглашения, — ответил Кулмурад и, взглянув на нее, позвал: — Халдар, Халдар, иди ешь!
Собака медленно встала, потянулась и, повернувшись к пастухам, вильнула хвостом и неторопливо подошла к чашке. Затем неторопливо принялась есть.
— Имя твоей собаки означает — Имеющая родинки. Она и вправду в пятнышках. Жалко только, что она оказалась тезкой сыну нашего кушбеги.
— Кто это?
— Одного из сыновей нового кушбеги Мирзу Урганджи тоже зовут Халдаром.
— Что же тут жалеть, что собака ему тезка?
— Да ведь обидно, что такая умная и честная собака носит имя такое же, как один из эмирских негодяев.
Кулмурад улыбнулся:
— Вы, я вижу, крепко не в ладу с людьми эмира.
— Поневоле не будешь им другом. Своими притеснениями они разорили народ, извели всех подлостью и развратом.
— Притесняют и подличают не только люди эмира. Вон мой хозяин за последние десять — пятнадцать лет захватил землю не менее как у двадцати или тридцати крестьян из нашей деревни, а их самих превратил в своих батраков, поденщиков да издольщиков.
— Ну какие ж тут притеснения? Они продали свою землю, а он купил.
— А надо знать, как он заставил их продать ему землю. Если вы узнаете, как он купил эти земли, вы тоже согласитесь, что это притеснение. Он сначала исподволь сделал их своими должниками. Сумел навязать им эти долги. Затем насчитал проценты на проценты и заставил их продать ему эти земли. А их запряг работать на себя. А каково на него работать, вы можете сами видеть.
Кулмурад показал на грязные дырявые одежды пастушат и на свой ветхий, залатанный халат.
— Зиму и лето, под снегом и под дождем, под летним солнцем на раскаленном песке, голодные, бродим мы босиком за хозяйскими отарами по степям и пустыням. А хозяин каждый год продает каракулевые шкурки и мешками привозит домой золото и серебро.
— Что ж он с этими деньгами делает?
— Прикупает новые стада баранов. Прикупает земли. Каждый год, как эмир ездит в Ялту, так и наш хозяин ездит гулять и развратничать в Мауланбад и Сим, там он, так же как и эмир, разбрасывается деньгами. Его распущенность дошла до того, что, имея четырех своих законных жен, он еще приволокнулся за женой своего батрака. Тайна его открылась. Но сельские старосты прикрыли байские дела, дабы его не опозорить. Разумеется, от бая тоже потребовались расходы.
Шакир сказал:
— Таких баев я хорошими не назову. Но если б эмир и его придворные были хорошими, тогда и баи стали бы лучше. В книгах написано: «Народ принимает веру своих царей».
— Я человек неученый, — ответил Кулмурад, — но своим коротким умом я иначе думаю.
— Как же ты думаешь?
— Да так в пословице говорится: «От жирного мяса — жирная похлебка, от густого молока — густая простокваша». А из постного мяса или жидкого молока ничего хорошего не сделаешь. Наш эмир и его люди вышли из таких вот баев, как наш. Эмир и его люди не станут другими, ведь они из тех же, что и наши баи, старосты и старшины.
Оказавшись побежденным в этом споре, Шакир решил перевести разговор на другое.
— Рузи и Сафар-Гулам тоже в этой степи?
— У вас к ним какое-нибудь дело? — спросил вместо ответа Кулмурад.
— Да нет, если они недалеко, я хотел их проведать.
— Они недалеко. Но ехать к ним вам нет нужды. Они, верно, скоро погонят овец на пастбище. Наши ребята тоже сейчас выгонят. Мы скажем пастушатам, они пришлют сюда и Рузи и Сафар-Гулама.
— Ну, ладно, — потягиваясь, согласился Шакир.
— Вы пока ложитесь, отдохните.
— Да, можно и прилечь.
Камил и Юсуф нагрузили кожаный мешок на верблюда, заседлали одного из ослов и, перекинув через него суму, положили туда хлеб, кувшин с водой, деревянные чаши.
Овец выпустили из загонов. Следом за отарами погнали верблюда и осла, а сами, взяв длинные палки, пошли вслед за стадом в сторону пастбищ.
Собака пошла позади всех.
— Вши и клещи не заели вас, авось и меня не заедят! — сказал Шакир, подсунув под голову свой мешок и растягиваясь на верблюжьей попоне.
Кулмурад поставил на очаг большой котел, вылил в него три больших чашки молока и раздул огонь.
Из юрты он принес маслобойку, горшки с кислым молоком, вылил молоко в маслобойку и принялся за сбивание масла.
