Николай Кочин - Князь Святослав
- Упаси бог, - поперечила Ольга… - Корысть - великая пагуба.
- Силой держится удача, матушка. Возьмём в руки торговые пути, идущие из Европы в Азию, великие и редкие промыслы разовьются на этом перепутье в Переяславце, где добро всех стран сходится. От греков идёт золото, от чехов и венгров - серебро и чудные кони, из Руси прибывают лучшие в мире меха, воск, мёд, челядь. Необъятна, обильна и могуча будет моя Русская держава. Пуще старого Рима. Пусть гордые греки забудут бранную кличку «скифы-варвары» и уступят нам своё законное право считаться первыми из народов.
- О, беда, сын мой. От языческого поганства этот неукротимый дух в тебе, и непомерная и алчная спесь. Крестись и обретёшь успокоение. Я была такой же. Вот теперь мир и покой у меня в душе. Я узнала бога и радуюсь.
- Веру переменить - не рубашку переодеть. Меняй веру - меняй и совесть…
- Что ж такого? Перемени веру, и всё в тебе переменится. Каждый должен покорить самого себя. Вот я покорила себя. И за гробом бог меня не оставит. На этом свете помучилась, на том свете порадуемся. А ты в ад попадёшь.
- Что такое, матушка?
- Я тебе говорила, в огонь посадят, и будешь в котле гореть и не сгоришь.
- Сколько же дров надо, матушка, чтобы жечь всех почитателей Перуна?
- Не кощунствуй. Веки вечные обречён мучиться. Один бок будет гореть, а другой в это время наращиваться.
Сын расхохотался:
- Ишь какой кровопийца ваш бог, а ещё смиренным притворяется: ударят в щеку, подставь другую. А наш Перун никаким адом не стращает. Он посылает нам дождь, свет и тепло. За это ему и жертвы приносим. И жрецы наши добрее ваших, и капища наши веселее церквей: в дубравах, на вольном воздухе или в тенистом шалаше…
- У твоих идолов и жилье как у скота: шалаши да пещеры. И сами они кровожадны и грубы. А наши и врагов велят любить.
- Мой бог - бог крови и брани, он любит храбрецов. Как я могу любить врага на поле боя, как то повелевает твой бог, который до того дошёл, что позволил сам себя повесить на крест как глупая баба, или это враки?
- Нет, не враки, наш бог сам пострадал за людей… Чтобы людям гоже было на том свете… Греческая вера сделает тебя навек счастливым… потому что эта вера самая верная…
- Патрикий Калокир мне говорил, и я тому верю, что нет худших и лучших вер… Все кланяются своим богам и считают их лучшими. Одни боги поумнее, это для умных. Другие - поглупее, это - для глупых. Надо думать, что я ещё не поднялся до вершин мудрости, так меня твой бог поймёт и простит.
- Патрикий твой - богомерзкий честолюбец. И помянёшь меня, до добра он тебя не доведёт… Тянет в преисподнюю, хитрец, сатана.
- Птице нужен воздух, зверю - дебри, а воину - брань. Так и с богами: всяк своего бога хвалит.
- Не богохульствуй, говорю…
- Повинуюсь, матушка, и молчу.
Она обняла его, поцеловала в широкий лоб и перекрестила, оттолкнула от себя:
- Ну, иди. Повидался бы с жёнами-то, впустую живут, вянет красота, отцветает, всё зря… Повертись-ко с одной всю ночь на подушке. Жёнам всего драгоценнее - любовь.
- Любовь? Любовь доступна и бугаям.
- Бессовестный… Таких жён ты и не найдёшь, как у тебя.
- Отважный воин добывает себе жену, где придётся, острой саблей, - сказал сын. - Дружина моя и жён себе навезла из-за моря вместе с добычей… Эх, матушка, сердцу не прикажешь. После Малуши все они мне опостылели. Встречал я и красивых, и богато одетых, и умных, и более знатных и более молодых, но не были столь любезны моему сердцу… А вообще, жены - скоро наскучивающая утеха. Мёд сладок. А сколько ты его съешь?
- Блуд это и грех, - осудила Ольга. - Искушение нечистой силы…
- Полно, матушка… Был я на Востоке, там жены роскошнее наших, а всё-таки мужья премного ими наскучены…
Ольга начинала сердиться и кривить брови. Сын переменил разговор:
- А где Малуша?
- Услала я её и уж навсегда ключницей в свою псковскую вотчину, в Будутино. Подальше от греха, не блудить же с холопкой на глазах у жён. Мальчики растут, негоже. И Владимир подрос, понял, стал на них зубы точить. Я учу его: это братья твои. А он: я вот им покажу, дай только подрасти. Робичич, сказывается кровь. Не вспоминай о Малуше… Эта - тоже горе моё.
В словах матери послышалась угроза. Святослав увидел, что утомил мать и вышел.
Святослав задал своей дружине богатый пир, с дудошниками, со скоморохами. Вино лилось рекой. Пили до помрачения разума. Кто валился под стол, того выносили на двор и обливали холодной водой. Не поднимался - увозили домой. Разговоры шли больше о победах, о храбрости. Среди бесед Претич отозвался похвально про Янку. Глаза Святослава тотчас же засияли радостным светом.
- Отыскать его.
Вскоре привели застенчивого парня.
- Отколь? - спросил князь.
- Из древлянской земли.
- Твои родичи убили моего батюшку. Слышал?
- Я-то ни при чем.
- Так я же тебя не виню, дурень. А ты не пугайся. Подходи ближе. Чего ты, как баба.
Князь пощупал его руки, потрогал шею, попробовал наклонить, не поддалась.
- Ой, да ты, братец, дюжий.
- Какой уж есть.
- И занозистый. Люблю таких. Поборись с дружинником.
- Это можно. Это нам нипочём.
- Ну-ко…
Вышел дружинник, сгрёб Янку. Но тот напружинился и перекинул дружинника через себя. Удивлённый ропот прошёл по залу.
- Э, да с тобой шутки плохи, - сказал князь, - хватая Янку за пояс. - Давай со мной.
- Ой, князь, смотри ушибу.
- Это меня-то? Давай, давай… Попробуй. Я тебе намну бока.
- Не намнёшь, - ответил Янко, избочившись, и выбросив вперёд руки - железные клещи.
- Ой, намну, - повторил князь, пытаясь ухватить Янку за шею.
- Не намнёшь, - ответил Янко, ловя руки князя, чтобы их зажать.
- Не зажмёшь, - отдуваясь, сказал князь и, отбиваясь от железных рук Янки.
- Ой, зажму, - сказал Янко, и зажал руки князя.
Они посинели, набухли.
- Выкуси! - князь бесплодно шевелил локтями. - Вырвусь.
- Ой, не вырвешься, - сказал Янко, пригибая князя к полу.
Дружинники зашумели, зашикали:
- Не сносить тебе, парень, головы.
Янко отпустил руки князя.
- Ты - молодчина - сказал князь, тряся кистями рук. - Я тебя в дружину возьму. Будешь жить в моей гриднице, вместе с «отроками». А там, смотришь, опять махнём в поход. Какое-нибудь ремесло знаешь?
- Я древодел.
- О, это - клад. Что ты умеешь?
- Мосты возвожу, крепостные стены, могу и лодки.
- Поедем со мной к кривичам. Надобны новые лодки для моих людей, что остались на Дунае.
- Это мне сподручно.
На другой день князь с Янкой уже умчались в Будутино. Заночевали у Малуши и отправились в лес к лодейщикам. Ладьи выделывались испокон веку кривичами в верховьях Днепра. Тому всё подходило: обилие леса, речек, по которым можно сплавлять судна, близость матерых городов - Новгорода, Смоленска, Киева.
Судна ладили осенью и весной. Князь торопился, потому что окончательную отделку судна получали только в Киеве: тут ставились уключины, снасти. Святославу было любо это занятие, происходившее в таком месте, где от ягод в чащобе рдел человеческий след на траве, дебри были полны зверя, а речки - рыбы. Из дупел деревьев духмяный сочился мёд. Утки и гуси, когда поднимались над озером, то заслоняли небо, лодейщики их били палками.
Лоси подходили к кострам и стояли в недоумении, уткнув морды в землю, образовав вокруг людей частокол из ветвистых рогов. Они мешали валить деревья. Лосей хлыстали лозами по крупу, чтобы пошевелились и отошли. Звери сами лезли в сети, но не каждого из них брали; вевериц, куниц, лисиц прогоняли в лес: мелочь! Работяги ели больше медвежатину и кабанов, мясо пекли на угольях.
Святославу по нраву была эта привольная жизнь: она напоминала раздолье бивуаков. Спали на лосиных шкурах, распростёртых на пышной траве, под толстенными осокорями и дубами. Вольный воздух, прохлада, крепкий сон и обильная здоровая еда, восстанавливали силы мгновенно. Схватки с медведями превращались в забаву. Медведи тут были матерые, непуганые.
Святослав брал Янку и шёл в чащобу. Неуклюжие медведи спокойно проходили мимо навязчивых людей. Но люди назойливо их дразнили и доводили добродушных зверей до ярости. Этого-то и добивался князь. Когда мишка вставал на дыбы, рычал и с разинутой пастью надвигался на князя, и готов был вскинуть ему на плечи передние лапы, князь ловко втыкал ему рогатину в живот. И потом хвалился перед лодейщиками своей удалью.
Дело катилось колесом, суда приумножались на глазах. Князь вообще любил вникать во все мелочи лодейщиков. Сам выдалбливал преогромные колоды, отделывал их теслом, распаривал, разводил бока до нужной широты. Мастера похлопывали его по заднице, говоря:
- Примем в артель тебя, князюшка, выдюжишь, и рукомеслом достиг.
В Киеве однодерёвки, предназначенные для морского похода получат ещё обшивку, станут вместительными, пригодными провезти по морю десяток лошадей и полсотни воинов каждая. Отец Игорь делал хуже суда и не столь устойчивы, зато и терпел урон. Святослав всё это учёл.
![Алексей Туренко - Крым 2.0 [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)