Николай Кочин - Князь Святослав
- Бесовская забава, - произнесла Ольга, и поморщилась. - Мерзкая вера. За неё нас и наказывает господь. К признанию единого невидимого бога давно пришли все просвещённые народы. Грустно и больно смотреть мне на такое варварство. Милосердная Владычица! Великий Иисусе! И это - люди!
- Вот уж верно, княгинюшка, - поддакнул Добрыня. - В заморских землях своих живых жён на тот свет не берут. За их душами бог присылает ангелов. Так и Григорий говорил, муж превеликой учёности.
Ольга велела поднять себя на самый верх теремка. Это была четырёхгранная башенка над сенями, оттуда виден был город как на ладони и его окрестности. Она различила белые вежи печенегов из толстой кошмы, натянутой на деревянные дуги телег. Вежи издали точно тела огромных ожиревших и полёгших животных. Псы-волкодавы огрызались у самых стен города, чуя мертвечину. Раздавалось ржание лошадей, дикое гиканье кочевников, проносящихся мимо стен. По тропкам между веж бродили полуголые женщины с распущенными волосами.
- Они тут прочно осели… Они решили уморить нас голодом. Псы! Впрочем, зря я их осудила. Они - язычники и бродят ещё во тьме. Да и мы-то хороши…
- Видно на бога надейся, а сам не плошай, - поддакнул Добрыня.
Потом княгиня велела везти себя на Подол. Это была рыночная площадь с лавками и ларьками, место не только торговли, но всякого рода сборищ. Тут издревле созывались вечевые собрания. Ольгу подняли на ступенчатый помост, на котором находились знатные бояре в бархатных кафтанах с блестящими бляхами. Подле помоста на скамейках сидели менее знатные бояре, а также купцы-бородачи толстобрюхие, а там заливала площадь пёстрая толпа горожан: ковали, гончары, кожемяки, шорники, бондари, камнерезы, оружейники, столяры, швецы, древоделы и т. д. К домам жались холопы, боярская челядь, оборванцы и побирушки. Тут, на периферии сборища вели себя люди буйно, бранились и толкались…
Когда киевляне увидели княгиню и княжат, шум усилился. Раздались даже гневные выкрики. И Ольга различила непристойную брань в адрес сына:
- Пьёт заморские вина, да щупает гречанок-блудниц, ему Русь и на ум нейдёт.
Добрыня подошёл к толпе, выдернул из неё матернятника и дал ему взбучку. Толпа чуть притихла. Он посадил княгиню в кресло, поставил рядом ребятишек-княжат, но шум не прекращался. Княгиня от усталости и горя закрыла глаза. Голоса людей подобно морскому прибою то и дело волнами набегали на неё и мешали сосредоточиться.
- Мы кошек съели и собак съели, - кричал народ. - А у бояр вина и припасу невпроворот. Они и челядь всю поморили из скаредности.
- Это ваши идолы языческие на нас беду накликали, вот Христос и покарал вас, - кричал чернец с медным крестом на груди.
Княгиня его знала, это был грек, принятый ею и даденный в помощь церковному старосте в церкви святого Ильи. Она поглядела в его сторону, и он закричал пуще:
- Ваши боги - чурбаны, деревяшки. Болванки с рачьими глазами. Такой приснится, так запугаешься. Ему отвечали:
- Живи Перун, живи во веки вечные, он отцам нашим люб был и нам люб. Наш Перун не умирает и не воскресает, как ваш удавленный бог. Он - вечен. Он - не ваша тухлая падаль, которую на кресте безбожники распяли.
- Дурак, - обозлился чернец. - Наш бог - дух.
- Дух, что из подворотни. Значит ваш бог - дерьмо. В навозе живёт.
Недалеко от княгини сидящий боярин пробасил:
- Убогий люд понапрасну сетует, - он старался, чтобы услышала Ольга. - Смутьяны и разбойники… Их не так ещё надо… Вчера у меня погреб разграбили. Три бочки меду разлили, да говядину унесли. Вешать их всех до единого… Чужое - не тронь!
- Ах так, толстобрюхий! - вскричал кузнец, подошёл к нему с засученными по локоть руками и ударил толстобрюхого боярина в темя.
Тот заорал благим матом. Рядом сидевшие бояре схватили кузнеца, опрокинули на землю и остервенело стали топтать.
- Не сметь! - сказала Ольга, но её уже никто не услышал.
Отчаянный вопль поднялся над толпой. Горожане сгрудились вокруг дерущихся. Началась неразбериха и потасовка. Добрыня кинулся в гущу толпы и стал с размаху колотить по башкам кому придётся. Которые полегче, тех он хватал и отбрасывал в сторону. Малость угомонились, почёсывая затылки, поглаживая бока.
Ольга знала, что народ должен сперва потешиться вволю, подраться и поругаться, прежде чем приступить к серьёзным делам. А от княжеского умыслу никуда не уйдут, - не те времена.
- Что удумали бояре? - спросила она Добрыню.
- Именитые бояре так говорят, что чем смердами да челядью удавленными быть, лучше отворить ворота печенегам. Князь Куря добро заберёт, да животы нам оставит.
- А что гуторят убогие?
- Ежели пришло время животы отдать за Русь, пущай, говорят, сперва эти толстосумы, да бояре - скопидомы свои погреба и амбары отомкнут. А когда из закромов всё поедим, тогда вместях и подыхать не скучно. На миру и смерть красна. А ещё говорят, отважных людей надо поискать, чтобы печенегов обманули, пробрались бы к воеводе Претичу, чтобы сообщить о беде, или к князю… Иначе - погибель.
- Поднимите меня, - приказала Ольга.
Её подняли, и она оглядела собравшихся. Недалеко от неё кипятился старик, отирая пот бобровой шапкой, и визжал:
- На чужое добро все падки… Все! Воры! Рубить руки!
Ольга знала его, это был богатый землевладелец.
Всех рабов и рабынь он перестал кормить и они подыхали как мухи, не успевали их сжигать.
- Ты говори! - приказала ему Ольга.
- Негоже нам, княгинюшка, об убогих печься. Это никчёмная свора. Она завсегда на нас, родовитых, зубы точит. Ей бы пограбить… Вместно мне молвить: чем убогим, да смердам добро отдавать, лучше от Кури откупиться. Надоволится он нашим добром и в степь уйдёт. А коли всё мы раздадим убогим, да сами поедим, то и от печенега нечем будет откупиться. Один конец - пагуба.
Слыша это, простолюдины подняли кулаки. Долго Добрыня их утихомиривал. Ольга подняла руку, все поняли: будет говорить, стихли.
- Скорбна наша жизнь земная и кратковременна, - сказала Ольга. - Печаловаться нам, а особливо старым, на невзгоды судьбы не пристало. И перед лицом смерти, бояре, неприлично радеть о закромах… (бояре опустили вниз бороды). А морить голодом народ, челядь и слуг - это дюже паскудно. И корыстолюбцы будут наказаны.
Шквал одобряющих криков взвился над толпой.
- Велю разделить всю снедь в городе по людям и пусть пока все будут сыты. А к князю гонцов пошлём. Он приедет и нас выручит.
Тишина водворилась редкостная в таких случаях. Слышны были только отдалённые плачи голодных людей, да приглушенный рокот бояр. А кого препроводить в далёкие земли? Ведь надо пробираться через вражеский стан. Опять заволновался народ и зашумел. Народ соображал скопом. Раздались крики:
- Любо слушать нашу княгиню, любо!
- Мудро молвила!
Послать гонца в Болгарию, а самим держаться до последнего издыхания.
- Не вывелись ещё смельчаки на Руси. И печенежский язык ведают и сядут на коня не хуже степняка.
Ольга продолжала:
- Проберётся смельчак через вражеский стан, переплывёт Днепр, отыщет воеводу Претича. Тот даст и коня, и харч в дорогу. Пусть гонец летит как птица, не зная отдыху ни днём, ни ночью. А Претич тоже поторопится. Кто же сможет, отзовитесь…
Протискались сквозь толпу молодые, столпились подле Ольги:
- Я согласен. Я проберусь. Я сумею.
- Поручи лучше мне, княгиня. Я жил с печенегами.
Ольга оглядела молодцов, взор остановился на Янке, древоделе. Открытый взгляд, широкая грудь, сильные руки.
- Вот ты и пойдёшь, - сказала она. - Собой пригож, сила богатырская… А тебе давно у князя на виду надлежит быть. Он тебя милостью не оставит. Скажи ему, мать хворая, дети скучают, жены пропадают в тоске, и вся Русь тебя ждёт. Со слезами ждёт, с воздыханиями.
Она истощила весь запас бодрости и опустилась на руки рабынь. Её отнесли в покои, где она отдохнула. Потом потребовала Добрыню и велела доложить о том, что произошло.
- Янко уже за Днепром, - сказал Добрыня. - Мы следили за ним со стен, как он пробирался в печенежский стан с уздечкой, якобы ища своего коня. А когда добрался до берега, бросился в воду. Стрелы полетели за ним вослед, но ни одна не задела.
- Слава богу! - Ольга перекрестилась. - Спаситель поможет нам укрепить силы против врагов и супостатов.
Население Киева убывало. Был поеден весь скот, домашняя птица, сыромятные ремни, кожи. Ели трупы. Собаки, трава, кора деревьев были тоже съедены.
Куря сидел со старшинами у шатра. Каждый день приводили пленных, схваченных за стенами города, вышедших в поисках пропитания. Молодых он велел тут же раздевать, осматривал, устанавливал цену и отправлял на рынки. Старых и слабых топили в Днепре. Он прислушивался к крикам женщин, которых топили. Это доставляло ему большое удовольствие. И постоянно напоминал своим старейшинам, которые, сидя на ковре, вынимали из котла куски жирной конины и, отдувая щеки, ели:
![Алексей Туренко - Крым 2.0 [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)