Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова
На одной из лодок Корнилов неожиданно прочитал цветистое название, написанное по-русски и по-японски: «Свежий ветер над утренней рекой, раскачивающий гибкие побеги бамбука». Корнилов даже остановился от неожиданности. А ведь эта лодка привезена в Питер каким-то офицером с Дальнего Востока, с войны. Возможно, лодка была продана здесь, а возможно, офицер сдал её в аренду кому-нибудь из местных предприимчивых людей...
Полковник облокотился на парапет и долго глядел вслед уплывающей лодке — до тех пор, пока она не скрылась за каменным изгибом канала. Он в эти минуты словно проводил своё собственное прошлое. То самое, которое никогда уже не вернётся.
В Главном управлении его встретил дежурный делопроизводитель — бравый подполковник с щегольски нафабренными тёмными усами:
— Поздравляю вас, Лавр Георгиевич!
— С чем?
— От Алексеева получено предписание — вам надлежит отправиться в Поднебесную империю, в Пекин. На должность военного агента.
Тридцатого января 1907 года полковник сдал в канцелярию Генерального штаба рапорт на имя начальника Генштаба: «Доношу, что сего числа я отправился в г. Пекин в распоряжение военного агента».
Русским посланником в Пекине был действительный статский советник Покотилов — человек знающий, умный, болезненный, искренне переживающий за Россию, авторитет которой на Востоке сильно упал, и это обстоятельство причинило Покотилову прямо-таки физическую боль.
Состав военного атташата в Пекине был небольшой, в такой огромной стране, как Китай, сотрудников должно быть гораздо больше, но... С этим извечным российским «но» — прежде всего чиновничьим — Корнилову приходилось сталкиваться постоянно, и прошибить это «но», сработанное из материала, который не брало даже пушечное ядро, было невозможно.
История сохранила для нас фамилии сотрудников русской военной миссии, трудившихся вместе с Корниловым. Полковник Вальтер — помощник военного атташе по резидентуре и глава русской агентуры в Шанхае, капитан Афанасьев — помощник военного агента и глава агентуры в Мукдене, сотрудники пекинской резидентуры: есаул Румянцев, капитан Шаренберг, штабс-капитан Печевой, штабс-капитан Милевский, есаул Кременецкий.
Переезду в Пекин Таисия Владимировна обрадовалась. Во-первых, на неопределённый срок откладывалась необходимость быть матерью-командиршей — женою командира полка в каком-нибудь захолустном, пропахшем конским навозом и солёными огурцами городке (собственно, это только откладывалось, всё равно Корнилову надо было отслужить положенный срок в должности командира полка, иначе генеральского звания ему не видать, как родинки на собственной шее), во-вторых, таинственный Восток манил Таисию Владимировну к себе, волновал, в голове у неё рождались возбуждённые мысли — вполне возможно, в прошлой своей жизни она была китаянкой, особой, приближённой к императору, или кем-нибудь в этом духе. Корнилов раскусил жену, рассмеялся, впрочем, в смехе его не было ничего обидного:
— Ну, Тата, у тебя даже походка стала медленной и величественной, как у важного китайского мандарина.
Все домашние дела, всю организацию их он взвалил на жену — сам с головой влез в свою работу.
Его в очередной раз удивили китайские солдаты. Конечно, он немало повидал этих вояк в рваных галошах и цветастых грязных халатах в Кашгарии, но Кашгария — это захолустная окраина, до которой у китайских чиновников просто не доходят руки, а здесь, в Пекине — здесь и тянуться не надо, тут всё рядом, под боком, поправить положение легко, нужно только меньше воровать и часть этих денег пустить на потребности армии, вот и всё... Корнилов от досады покрутил головой.
Солдаты Поднебесной империи ходили чумазые, как последние замарашки, не знали, что такое мыло; неухоженным, грязным телом, гнилью от них воняло за полверсты, при встрече с китайским воякой хотелось заткнуть нос и перейти на противоположную сторону улицы. Русская беднота даже без мыла старалась держать себя в чистоте, руки мылила глиной, золой, мягкой щелочной водой, при первом же удобном случае старались сбегать в баню, одежду — особенно исподнее — стирали как можно чаще. Так же на Зайсане вела себя и казахская беднота — люди, даже бездомные, никогда не давали появиться на теле язвам и струпьям.
У половины пекинских солдат не было не то что сапог — не было даже тапочек. Ходили босиком, высоко взбивая голыми пятками пыль и шваркая твёрдыми подошвами по тротуару. Некоторые носили непрочные соломенные сандалии — они сопревали прямо на ноге, — улицы пекинские были засыпаны гнилой соломой.
Давние «друзья» полковника Корнилова, англичане, посвятили китайской солдатне несколько исследований. Они знали, какими должны быть солдаты, чтобы успешно воевать, но не знали, какими солдаты быть не должны, познакомившись с китайской армией, англичане сделали для себя открытие: не должны быть именно такими, как местные цирики[21].
Ружьё для китайских солдат, кажется, было лишней тяжестью, всё равно что лопата для работяги, — они носили винтовку точно так же, как усталые землекопы кайло — на плече, поглядывая с ненавистью на неудобный груз. При каждом удобном случае китаец готов был зашвырнуть ружьё в кусты.
Едва выйдя за ворота посольства, Корнилов столкнулся с неряшливым китайским солдатом, которого сопровождала целая ватага облепленных мухами ребятишек. Тонкими голосами они что-то кричали солдату.
Корнилов не сразу понял, что они просили дать им подержать ружьё.
— Солдат, а солдат, — вопили мальчишки, — дай нам твоё ружьё...
Солдат упрямо мотал головой и звонко щёлкал окостеневшими пятками по гальке насыпного тротуара.
— Дай твоё ружьё! — продолжали вопить мальчишки.
Ружьё, которое солдат тащил на плече, было старым, нечищеным, ржавым, из него стреляли в последний раз, наверное, лет двадцать назад, и вообще штуцер этот вполне мог украсить экспозицию какого-нибудь музея.
Наконец мальчишки надоели солдату, он остановился и стащил ружьё с плеча. С отвращением повертел его в руках и резким движением, будто выполнял команду офицера, отодвинул от себя.
— На, сопливый, — сказал он самому настырному пацанёнку. — Только не урони!
Пацанёнок подхватил ружьё и засипел от натуги: старый ржавый штуцер был для него слишком тяжёл. Ружьё едва не выскользнуло у него из рук, накренило худосочное мальчишеское тело в одну сторону, потом в другую, жёлтое лицо посинело от натуги, и он вместе со штуцером шлёпнулся в грязь.
К ружью немедленно подскочил другой китайчонок, такой же худосочный, с руками-прутинками, с трудом поднял штуцер с земли. Не удержал и уронил. Корнилов с интересом наблюдал за происходящим. Солдат стоял рядом, азартно почёсывался — видно, швы его халата были густо населены живностью — и не делал никаких попыток помочь пацанёнку.
От солдата здорово приванивало нужником, мочой и застывшей грязью. На стоявшего рядом русского офицера он не обращал никакого внимания. Корнилов неожиданно ощутил, каким нелепым, чужим выглядит генштабовский аксельбант, прикреплённый к плечу его мундира. И сам Корнилов — чужой на узкой улице, среди этой грязи и китайцев...
Второй пацанёнок наконец справился со штуцером, отодрал его от земли, ухватился за тяжёлую металлическую планку, намереваясь поставить ружьё на боевой взвод. Лицо китайского солдата даже не дрогнуло.
Корнилов вздохнул и двинулся дальше — надо было в ближайшей лавке купить молока и хлеба.
Торговые ряды примыкали к улице, на которой располагалось русское посольство. Самой живописной была мясная лавка, насквозь пропахшая свежей кровью. Лавочник — плечистый, пухлый, с цепкими руками двухметровый гигант тут же, прямо на улице, на пятаке перед лавкой, резал телят, овец, иногда, по заказу, ему пригоняли коз, и он одним взмахом острого ножа отваливал козе бородатую голову, иногда это происходило так стремительно, что сама коза не успевала сообразить, что произошло, и без головы пыталась ускакать по улице на какую-нибудь зелёную лужайку. У мясника была лёгкая рука.
За торговыми рядами тянулись несколько задымлённых, чадящих едален, где можно было отведать вполне сносный шашлык с китайскими приправами, пельменей с травами, выпить чашку пахучего вкусного бульона... Едальни были забиты какими-то странными людьми, наряженными в полусопревшие лохмотья, люди эти курили глиняные трубки и смачно сплёвывали себе под ноги.
Вечером Корнилов повидался с посланником Покотиловым — болезненным господином с бледным, измученным лицом.
— Насколько мне известно, Лавр Георгиевич, вам и раньше доводилось бывать в Китае, — начал разговор посланник, с хрустом разминая пальцы. В умных тёмных глазах его гнездилась тоска. — И что же вас, если судить навскидку, со свежего взгляда, больше всего удивило здесь?
