Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 1
– Почему? – Тэмуджин остановился и удивленно посмотрел на него.
– Мужчина после смерти попадает в войско небожителей и воюет плечо о плечо с небесными багатурами. Сейчас твой отец, может быть, стоит рядом с самим Абай Гэсэром или Аламжи Мэргэном. А здесь, на земле, таких великих людей давно уже нет. В старину, говорят, были, да все перевелись.
«А ведь он верно говорит! – пораженный словами нового знакомого, Тэмуджин пристально всмотрелся в него. – Все великие багатуры живут на небе и отец, раз он был лучшим воином в племени, наверно и там находится среди достойных. Значит, ему там лучше, чем здесь, среди таких как дядя Даритай и Алтан».
Эта мысль, наконец-то, дала покой его мечущемуся уму, и с этого времени он стал иначе смотреть на смерть отца. У каждого мужчины свой путь – он это слышал много раз. У отца Есугея путь на земле оказался коротким. Зато он не тратил зря времени здесь, среди никчемных сородичей, и быстро обрел лучшую жизнь среди небесных воинов.
«Значит, и мне нужно высоко пронести свое имя на земле, чтобы потом оказаться среди достойных на небе,» – заключил он, еще раз утвердив для себя смысл жизни мужчины.
О том, что ему еще предстоит на земле, неожиданно напомнил дед Тодоен. В тот день Тэмуджин собирался ехать в ближний табун, чтобы поймать своего коня, думая проездить на нем в эту осень. Коня того он этим летом объездил у Сорхон-Шара и выпросил его у отца для себя.
Приготовив аркан с недоуздком и заседлав жеребца, он укладывал в переметную суму еду в дорогу, решая, кого из нукеров позвать себе в помощь, когда прибежала одна из рабынь деда Тодоена и сказала, что тот зовет его в гости.
С трудом скрывая досаду на то, что ему помешали в важном деле и гадая, нет ли в этом нехорошей приметы, Тэмуджин убрал снаряжение и поехал следом за рабыней.
За два дня до этого из разговора матери с тетушкой Шазгай Тэмуджин слышал, что дед Тодоен в последнее время сильно ослаб и часто болеет. И на этот раз он застал деда в постели. Тот лежал на мягких медвежьих шкурах, укрывшись шерстяным одеялом на беличьем меху.
Взглянув на него, Тэмуджин поразился тому, как сильно он изменился с того времени, когда провожал его в женихи. С заостренным лицом и иссохший телом, он был уже не тот грозный старик, которого раньше знал Тэмуджин, и которого боялись все в роду киятов, даже нойоны и, кажется, отец Есугей.
Натужно покашливая, дед Тодоен часто вытирал куском беличьей шкуры пот со лба и висков, тяжело дышал, испуская из груди хриплый, утробный присвист.
Увидев вошедшего Тэмуджина, он велел ему сесть за столик, уставленный горячими, только что расставленными блюдами. Густым паром дымились вареная кровь в толстой кишке, вареная сметана, облитая желтым маслом, мясо молодой овцы с тоолэй[37], горячая арса и вино. Горками лежали сладкие плоды южных китайских деревьев.
– Пей и ешь, – сурово глядя на него, приказал дед Тодоен. – Скоро я ухожу вслед за твоим отцом. И хочу напоследок хорошенько тебя угостить.
Тэмуджин удивленно посмотрел на тоолэй (ему никогда раньше не ставили такого блюда), и начал есть с него. Он ел и пил, а Тодоен молча наблюдал за ним.
Он не был голоден, и лучше поел бы сладкие плоды, которые у них дома давно кончились, но из вежливости рвал зубами мясо с овечьих ребер, с хрустом пережевывал хрящи, запивая арсой и сливками.
– Проголодался, наверно? – наконец, со скуповатой улыбкой спросил дед. – Видно, со вчерашнего дня ни куска во рту не было?
Тэмуджин утвердительно кивнул, не переставая двигать челюстями.
– Эх, молодые годы… – лицо у деда на короткое время помягчело, а в голосе почувствовалась застарелая грусть. – Когда-то и мы одним воздухом сыты бывали. Так же, как вы сейчас, носились по степи, дрались со сверстниками из других родов… И где это время… Куда все унеслось?
Глядя на него, Тэмуджин попытался представить себе деда беспечным подростком, беззаботно разъезжающим по куреням, получающим от взрослых подзатыльники за озорство, и не смог. Перед глазами стоял все тот же строгий, неулыбчивый старик, одним движением бровей вводящий людей в мелкую дрожь.
Когда он отложил третье ребро и громко отрыгнул, показывая, что насытился, Тодоен начал разговор.
– В будущем ты должен стать большим властителем, ханом, – заговорил он неторопливым, внушительным голосом. – При твоем рождении нам об этом сказали шаманы. А были это такие шаманы, которые не ошибались ни до, ни после того предсказания о тебе. И я сейчас буду говорить с тобой как с будущим вождем народа. Ты еще молод, ум твой не созрел и, может быть, сейчас ты не поймешь моих слов. Но ты должен запомнить их, чтобы подумать над ними потом, когда станешь нойоном…
Тэмуджин, хотя уже давно привык к тому, что предрекали ему ханское достоинство, хотя и казалось ему это чем-то далеким, почти несбыточным, как будущая небесная жизнь, ему было приятно оттого, что сам дед Тодоен, который не с каждым взрослым мужчиной будет говорить так просто и доверительно, вызвал его на беседу и высказывает ему такие важные слова.
Сделав по-взрослому вдумчивое лицо, он выжидательно смотрел на деда.
– Какие трудности встанут перед тобой потом, я не знаю, – говорил тот, уже строго глядя на него. – Но крепко возьми в ум одно: никогда не нужно иметь жалости к тому, кто встанет на твоем пути. У тебя много братьев, и дядья еще молодые, среди них могут появиться такие, которые пожелают с тобой потягаться за власть. Голову руби, не задумываясь, тому, кто будет тебе мешать, будь это даже твой единоутробный брат. Допустивший в свое сердце жалость всегда уязвим, и ни ум, ни отвага не спасут тебя, если ты однажды пожалел врага. Из-за этого погиб Амбагай-хан, из-за этого же погиб… – Тодоен испытующе посмотрел на него и, не договаривая, отвел взгляд. – Многие из достойных мужчин гибнут только из-за того, что вовремя не убрали с дороги своих врагов. Парень ты, по своим приметам, неплохой, в отца пошел. Но в глазах твоих еще много жалости, это плохо. – И внезапно рассвирепев так, что покраснели глаза, и белая пена выступила на уголках губ, он задрожал сжатыми в кулаки руками. – Каленым железом надо вытравлять из себя жалость!.. Лошадиным клеймом жечь себе руки и ноги, если в сердце закралась жалость! Запомнил ты это или нет?
– Да, – оробев, впервые видя деда таким озлобленным, вымолвил Тэмуджин.
– Не забудешь?
– Нет.
– Вспомни мои слова, когда придет время, и крепко подумай над ними. А теперь иди.
Тяжело закашлявшись, дед Тодоен повелительно махнул ему рукой и откинулся на изголовье.
«Кто из братьев может встать на моем пути? – удивленно подумал Тэмуджин на обратном пути, и почти сразу же вспомнил про Бэктэра: – Вот кто!»
IV
– Вон стоит береза с прямым стволом, – Джамуха качнулся в седле, спускаясь в небольшую ложбину и, вытянув руку вперед, оглянулся на Тэмуджина. – Древок пятнадцать из нее выйдет, если нет сучков.
Они ехали вдоль опушки западного леса и внимательно разглядывали стволы у берез и черемух. Солнце, поднявшись на половину локтя, мягко подсушивало озябшую листву на деревьях. Пахло сырой, прелой травой. Сзади на длинных поводьях шли заводные кони с вьючными седлами.
Еще вчерашним вечером к Тэмуджину пришел Джамуха и предложил с рассветом съездить в дальний березовый лес, чтобы срубить деревьев на стрелы. Сказав, что хорошо умеет строгать древки. У Тэмуджина в наследство от отца осталось целых два больших сундука, полных йори, одора[38], годоли, хоорцаг и в стрелах он не сильно нуждался. Однако, подумав, он согласился: приближалась пора охоты на зверя, и не хотелось сразу расходовать отцовское богатство.
Джамуха приблизился к березе, чуть склонившейся набок, ровно раскинувшей в стороны желтолистые ветви, и медленным шагом объехал вокруг, придирчивым, знающим взглядом окидывая ее.
– Вот то, что искали, – наконец, сказал он. – Лучше мы не найдем.
Привязав лошадей, Тэмуджин снял с седла маленькую суму из телячьей шкуры, вынул туески с молоком и вином, положил по чашкам куски мяса, сыра и творога. Джамуха выбил огонь, старательно дуя на кусок тлеющей овечьей шерсти, развел костерок. Приготовившись, они взяли в руки туески и чаши, оробевшими взглядами обвели возвышавшиеся кругом деревья.
Тэмуджин суховатым кашлем поправил голос, негромко начал:
– Великие духи-заяны, хозяева черного леса, примите от нас эту дань: арзу с десяти перегонок, хорзу с двадцати перегонок… Подайте из ваших несметных… На наши ничтожные нужды…
Помолившись, он широким взмахом брызнул архи в небо, потом подал огню. Джамуха ходил вокруг костра, макая пучком ковыля в густоватое осеннее молоко, кропил на восемь сторон. Переглянувшись, они с силой бросили свои чаши высоко в сторону от опушки и, задрав головы, смотрели, как они, медленно переворачиваясь в воздухе, мягко попадали в траву неподалеку друг от друга. Рванувшись, они наперегонки подбежали к тому месту: старая черная чаша Тэмуджина стояла вниз дном, а новая беловатая Джамухи – вверх.
