Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод. Книга 1
Так вот, род «табын» укрупнили буквально за несколько десятилетий до посольства Тевкелева, и сделал это предшественник Абулхаира, великий хан Тауке. Он свел рода табын, тама, кердеры, кереит, телеу, рамадан и жагалбайлы в единый племенной союз, который так и назвали: «жетыру», то есть «семь родов».
Это важно для характеристики человека, который начал свой жизненный путь, родившись «кара-суйек» («черной костью», то есть незнатным человеком) в маленьком и незначительном роде. И это среди казахов, у которых до сих пор в ходу пословица: «Если у кочерги длинная ручка — она не обжигает пальцы, если у тебя много родичей — люди не тронут тебя».
Итак, знаменитый батыр Букенбай Караулы из рода табын родился в каком-то году последней трети XVII века где-то в районе озера Арал. С юных лет он активно включился в войну с джунгарами, одержимый местью за погибших в битвах с ойратами четверых старших братьев. Очень быстро заработал огромный авторитет безоглядным бесстрашием, отменным воинским умением и, главное, недюжинным умом. Еще юношей получил звание «батыр», приблизительно в начале XVIII века избран бием (старшиной) рода табын Младшего жуза. Как глава табынов, в 1710 году участвовал в знаменитом курултае Младшего и Среднего жузов в Приаральских Каракумах, после которого приобрел всеказахскую известность своим невероятным по силе выступлением, в котором призывал объединить разрозненные отряды ополчения в единый кулак для отпора джунгарам. Именно на том курултае Абулхаира избрали ханом, а известный «полевой командир» Букенбай был выбран главнокомандующим единого общеказахского ополчения. В течение следующих двух десятилетий практически непрерывно воевал с джунгарами «в первых огнях и выездах», командуя крупными воинскими соединениями. В 1726 году ходил вместе с ханами Абулхаиром и Семеке против волжских калмыков, а затем более года провел в ставке правителя Калмыцкого ханства Цэрэн Дондука в качестве заложника невозобновления боевых действий. На его кандидатуре настоял сам калмыцкий хан, зная — потерять Букенбая казахи никогда не рискнут.
Ко времени появления в степи Тевкелева Букенбай, формально оставаясь лишь главой табынов, фактически контролировал через друзей и родственников весь «жетыру» — к примеру, его племянник, вышеупомянутый Есет-батыр, сам рыцарь далеко не из последних, был главой рода «тама». А жетыру — это практически треть Малого Жуза, более семи тысяч семей, то есть при необходимости Букенбай мог выставить не меньше десяти тысяч сабель.
Думаю, теперь понятно, почему нашего переводчика все отправляли к Букенбаю? И вот этот человек переступил порог гостевой юрты, в которой поселили русского посланника.
ГЛАВА 25. Разговор глаза в глаза
Тевкелев, понимая, что ставка — «ва-банк», и от этой встречи зависит гораздо больше, чем просто успех посольства, отослал из юрты всех, даже верного Таймаса. И по старой привычке разведчика внимательно изучал гостя. Огромный, как медведь, с седой головой, Букенбай, несмотря на возраст и телосложение, двигался с вкрадчивой грацией кота. Не надо было быть воином, чтобы понимать, насколько страшным противником он будет в поединке.
Букенбай легко сел на кошму, благодарно кивнув, принял пиалу с чаем и, так и не сказав ни слова кроме «Ассалам алейкум», выжидательно посмотрел на хозяина — зачем, мол, звал?
Да, это человек принципиально иного типа, нежели Абулхаир-хан. Властитель Малого жуза тоже был кем угодно, только не дураком или трусом, свою отвагу хан доказывал много раз и звание батыра в своем титуле Абулхаир носил по праву. Но при этом Абулхаир оставался очень шумным, многословным, предельно хитрым, и, как бы сейчас сказали, «скользким» человеком — одно, знаете ли, другому не мешает. Букенбай же…
Первое слово, которое приходило на ум при взгляде на него — «матерый». Очень немногословный, испещренный шрамами ветеран с умными глазами. Воин до мозга костей, но воин, привыкший отвечать за многие тысячи бойцов. Знающий цену человеческой жизни, но с легкостью отправляющий на смерть сотни, чтобы спасти тысячи. Видевший в этой жизни все, и, в отличие от многих, сделавший из увиденного выводы. Лучший в мире друг, самый страшный враг и очень, очень опасный человек.
Тевкелев к этому моменту тоже давно не был зеленым юнцом и прошел через многое, поэтому прекрасно понимал, что от того, что он сейчас скажет, зависит не карьера, а жизнь. И знал первое и главное условие этого разговора — с такими, как Букенбай, играют только с открытыми картами, говорят начистоту.
Тевкелев, очень волнуясь и спотыкаясь от волнения на казахских диалектных словах, начал речь. Начал с самого главного для него в тот момент:
— Меня хотят убить.
Убить нечестно и несправедливо. Ибо приехал я сюда не своей волей, а был послан своей императрицей. И не по хотению Белой Царицы, а по просьбе Абулхаир-хана. По его просьбе, а не затем, чтобы насильно загнать казахов в подданство. Никто вас не неволит, если произошла ошибка, и вы не хотите быть русскими подданными — просто отпустите меня.
Я далеко не самый главный в России человек, и, убив меня, никакого ущерба вы России не нанесете. А вот гнев России вызвать можете, и вы даже не представляете, какого медведя разбудите этим поступком. Не обижайся, но не надо будет даже русских войск — хватит и одних калмыков и башкир. Сейчас они воюют с казахами своей волей, в охотку, но вам и это тяжело. А что будет, если их прямо отправят на вас? Да еще и помогут? А ведь кровь моя, кровь посла великой империи не останется неотомщенной…
И здесь гость впервые открыл рот:
— За Бековича так никто и не ответил, — не отрывая взгляда, уронил он, и, замолчав, продолжил сверлить глазами хозяина.
Это было туше. Тевкелеву ли не знать — сколько в Азии стоит репутация. Высокие господа в Петербурге просто не понимали, что в Азии все всегда всё обо всех знают. И помнят — иногда столетиями. Это правда — когда уже во второй половине XIX века русские линейные батальоны двинулись на Хиву, ее жители даже не задавались вопросом — за что? И так всем понятно, что орысы мстят за Бековича, злодейски убитого полтора века назад. Господам в напудренных париках, фланирующим по петербургским паркетам, просто неведомо — насколько упали акции России в Степи, когда злодейство хивинцев так и осталось неотомщенным.
Но Тевкелев в такие игры играл не первый год, поэтому, к удивлению гостя, не смутился, а усмехнулся.
— Верно говоришь — не ответил. И тому были причины. Сначала причина называлась «Шведская война», где каждый солдат был на счету. И мы победили. Потом был Персидский поход, и не мне тебе рассказывать, что такое маленькая Хива, а что — Великий Иран. И мы победили. А по возвращении из похода наш великий царь Петр волею Аллаха ушел в лучший мир. Потом у нас был долгий период Смуты и опять-таки, ты лучше меня знаешь, удобно ли во время раздоров проводить военные кампании. Но теперь Россия оправилась и встала на ноги.
Стоит ли вам сейчас проверять ее терпение еще раз? — вкрадчиво поинтересовался посол. — Сам знаешь, одну обиду могут и снести, но если докучать кому-то постоянно — даже самый робкий человек достает саблю. Ведь Хива далеко, а вы — близко, под боком.
И потом, заметь, — продолжил Тевкелев, — когда в 1726 году хивинский хан прислал послов мириться[100] — их кто-нибудь тронул? Нет, их приняли и невредимыми отправили обратно. А знаешь, почему? Потому, что во всем мире нет таких неправедных стран, где бы за обиду спрашивали с послов. Если нам надо отомстить — мы идем и воюем, а не убиваем послов. У всех у нас, тюрков, где бы мы ни жили — в России, в Степи, в городах Турана или на Босфоре, есть пословица: «Послов не рубят, не секут». То есть — не убивают, и не позорят. Они не сами пришли, а волею своих владык, надеясь на порядочность хозяев.
Поэтому сам суди, своим умом, почтенный Букенбай, как тебе лучше поступить. Если поможешь мне — у тебя будет возможность узнать, сколь велика может быть милость Белой Царицы. Подумай сам, что лучше — за доброе дело получить доброе вознаграждение или за совершенное зло ожидать ответного зла?
Тевкелев замолчал, зная, что такие как Букенбай не любят долгих разговоров. Пауза все тянулась и тянулась. Гость вертел в руках пустую пиалу, казавшуюся совсем крошечной в его огромной лапище, и явно что-то взвешивал, по-прежнему неотрывно глядя на хозяина. Потом, решившись, он поставил пиалку на низкий столик, накрыл ее ладонью, показывая, что угощение закончено, и легко, не касаясь руками пола, поднялся.
— Я помогу тебе, человек Белого Царя, — уронил он и повернулся к выходу.
— Погоди! — остановил его Тевкелев. — Милость Белой Царицы когда еще будет, а пока, прошу, прими от меня эти ничтожные дары.
И он жестом указал на груду товаров, еле поместившуюся в юрте. Переводчик, понимая, что не время экономить, не поскупился и выложил товаров на 500 рублей, огромную по тем временам сумму, пятую часть всего того, что было у посольства. Всем одаренным казахским старшинам вместе взятым не досталось и половины этой суммы.
