Кристофер Гортнер - Мадемуазель Шанель
— И что ты собираешься делать? — спросила я.
Наматывая на палец прядь моих волос, он вздохнул:
— Она хочет, чтоб новогодние праздники мы с ней провели в Каннах. Говорит, что в Англии зимы слишком суровые, что им с дочкой нужно переменить обстановку.
«Скорее всего, ей просто необходимо разрушить наши с тобой планы», — чуть не брякнула я. Бальсан пригласил нас в Руайо, чтобы отметить начало нового десятилетия.
— Так, значит, до тысяча девятьсот двадцатого года мы не увидимся, — саркастически заметила я.
Бой поцеловал меня в кончик носа:
— Зато Рождество мы с тобой проведем вместе. Я сказал ей, что у меня в Париже важные дела, а она будет праздновать с родственниками. Потом я поеду в Лондон и отвезу ее в Канны. Оттуда всего девять часов на «бугатти», так что я буду приезжать так часто, как смогу. Диана хочет, чтобы с нами поехали ее сестры, моя сестра Берта и ее свекровь. На самом деле Берта и леди Мичелхэм уже в Каннах, остановились в «Гранд-отеле». На мой вкус, многовато женщин на один дом. И мне от них нужен отдых. Довольно часто.
Ну вот, пришло то, чего я всегда боялась: приходилось смиряться с капризами его жены.
Я вымученно улыбнулась:
— Ладно, что поделаешь. Когда едешь?
— Думаю, завтра. Рано утром. Еду на машине в Канны, прихожу с визитом к Берте, подыскиваю подходящий дом и на следующий день возвращаюсь к тебе, поедем смотреть твою… Как ты его назвала?
— Китайское рождественское дерево, — сказала я и ткнула локтем ему в ребра. — Мися считает, что в квартире, устроенной в восточном стиле, я смотрюсь прекрасно.
— Ну да, рядом с носорогом и арапами. — Он взял меня за подбородок. — Зато я, — прошептал он, приближая губы к моим, — вручу тебе рождественский подарок прямо сейчас…
Бой уехал на рассвете. По холодному небу ползли бледно-лиловые тучи. Я лежала, закутавшись в покрывало, еще сонная и непротрезвевшая до конца после выпитого накануне коньяка; у ног моих посапывали собаки.
— До завтра, — прошептал он, погладив мне волосы. — Жди.
8
Резкий звонок в дверь, и Пита и Поппи, валявшиеся на кровати, с громким лаем рванули из спальни к выходу. Напрасно прождав весь день звонка от Боя, я с горя выпила еще коньяка, а потому нетвердо держалась на ногах. Когда я в конце концов догадалась проверить телефон, то оказалось, что из-за непогоды что-то случилось на линии. Сейчас я пыталась нащупать шлепанцы, но безуспешно. Выскочила в коридор босиком и услышала в холле чьи-то голоса.
Отчаянный лай собак стих. Внизу зажгли свет, и я, спускаясь по лестнице, заморгала и, прищурившись, увидела в холле Бальсана; шляпа и пальто его были запорошены снегом. Он что-то тихо говорил дворецкому, который открыл ему дверь. Рядом с Бальсаном стоял его друг Леон де Лаборд, который как мог пытался успокоить собак. Надо было надеть халат, запоздало подумала я, пятерней приглаживая спутанные волосы. Но делать нечего — я уже стояла перед ними, в пижаме и босиком.
— Поздновато гуляете, — прохрипела я осипшим от непрерывного курения голосом. — Даже в Рождество. Лучше места не нашли, чтобы проспаться?
Лаборд поднял на меня глаза. Встретив его взгляд, я почему-то похолодела. Бальсан шагнул вперед, снимая шляпу. Лицо его было мертвенно-бледным.
— Коко, случилась неприятная вещь… В общем, несчастный случай… — Он замолчал. Я тоже не говорила ни слова. — Понимаешь, Бой… У него по дороге лопнула шина. Его сестра пыталась до тебя дозвониться.
— Да-да… телефон… — произнесла я, запинаясь, одеревенелыми губами. — Он не работает.
— Тогда они позвонили Мисе. Она перезвонила мне. Она бы приехала сама, только…
Ну да, подумала я, она приняла дозу и была под кайфом. Не могла.
— Коко… — Бальсан сделал ко мне еще один шаг.
Я подавила желание вскинуть руки, как это делают суеверные крестьянки, чтобы защититься, не дать ему продолжать. Если не услышу, значит как бы ничего и не было. Это происходит не наяву, это кошмарный сон, он сейчас закончится, и все будет по-прежнему, надо только проснуться.
— Машина перевернулась, — продолжал он. — Бой серьезно ранен.
Губы стоящего позади него Лаборда зашевелились.
— Скажи ей правду, Этьен. Она уже все поняла.
Бальсан встретился со мной взглядом:
— Машина загорелась… — Голос его осекся. — Мне очень жаль, Коко.
Я кивнула. Не говоря ни слова, пошла наверх, собаки поплелись за мной, словно чувствовали мое горе. Запрыгнули на кровать и, положив морды на лапы, стали смотреть, как я складываю в дорожную сумку одежду, даже не глядя, что кладу.
Спустившись в холл, я увидела, что Бальсан успел снять пальто и стоял, прислонившись к Лаборду.
— Твой дворецкий пошел приготовить чай, — невнятно произнес он. — Давай присядем и…
— Нет, — сказала я жутко спокойным голосом. — Я должна туда поехать. Немедленно. Вы отвезете меня?
Бальсан колебался.
— Возьми мою машину, — предложил Лаборд. — А я останусь с собаками. — Он повернулся ко мне. — Мы сделаем все, что потребуется, Коко. Я серьезно. Все, что угодно, только скажи.
Я благодарно кивнула, но почему-то не смогла выговорить ни слова. Дворецкий вернулся, помог мне сесть в машину и положил сумку в багажник, а я устроилась на сиденье рядом с Бальсаном.
— Ты сможешь вести? — спросила я, учуяв, что от него несет алкоголем.
Мися, скорее всего, отыскала его в мансарде какого-нибудь художника или где-нибудь в ночном клубе, где он был завсегдатаем. А я думала, он давно в Руайо, готовится принимать гостей…
Потом до меня дошло, что в голове вертятся пустяки, которые сейчас не имеют никакого значения, а о главном, о том, что недавно случилось, я совсем не думаю.
— Смогу, — ответил Бальсан.
Он завел двигатель, потом потянулся ко мне, кажется хотел взять меня за руку.
— Не надо, — прошептала я.
Если я почувствую хоть одно прикосновение, хоть малейший намек на сострадание, я развалюсь на куски.
Нет, нельзя, не сейчас.
Выжав сцепление, Бальсан покатил вниз по склону холма.
За все двенадцать часов езды до Канн я едва ли сказала хоть слово. Мы прибыли на место вечером, подъехали к «Гранд-отелю», где остановились сестра Боя и ее свекровь. Бальсан выглядел смертельно усталым, поскольку я просила его ехать без остановок. Отель был переполнен, управляющий елейным голосом, как человек, который всю жизнь угождает чужим прихотям, сообщил, что на праздники, первые после окончания войны, понаехала куча британцев и все гостиницы и казино в Каннах переполнены.
— Вы хоть знаете, кто перед вами стоит? — заорал Бальсан, указывая на меня.
Мне пришлось дернуть его за рукав.
— Перестань, все в порядке, я могу спать где угодно, хоть на полу в холле, если понадобится. Только не кричи.
Управляющий позвонил в номер Берты, и она спустилась вниз. Берта была так похожа на Боя, что у меня перехватило горло. Те же зеленые глаза и черные волосы. Мы с ней уже встречались раньше, но мимолетно, когда она приезжала в Париж к брату. Берта была замужем за каким-то аристократом, свекор ее, престарелый лорд, умер через неделю после их свадьбы. Муж ее оказался наследником целого состояния, так что судьба ее была обеспечена. Под глазами у Берты были черные круги от слез; она сделала движение, чтобы обнять меня, но мне захотелось оттолкнуть ее, мне вдруг пришла в голову мысль, что смерть ее свекра явилась дурным предвестием гибели Боя.
Берта безутешно зарыдала на моем плече. Наконец ей удалось овладеть собой, и я мягко отстранила ее:
— Я хочу видеть его.
Она приложила дрожащую руку к груди:
— Это невозможно. Он… Гроб еще в морге… Он запаян.
Я посмотрела на нее так, будто она только что грязно выругалась:
— Как запаян?!
— Вот так. — Берта содрогнулась, подавляя слезы. — Габриэль, он весь обгорел, его невозможно узнать. Вы бы сами не захотели смотреть на него в таком виде. И он бы не захотел. Позавчера, когда он уезжал от нас, видно было, что ему так хочется поскорее добраться до Парижа, поскорее встретиться с вами. Он… он очень вас любил.
Да, он ехал домой. В Париж. Ко мне.
Я не выдержала и завыла во весь голос. Я слышала этот вой словно со стороны, мои вопли до смерти перепугали и всех портье, и управляющего, и проходящих мимо любопытных постояльцев. Но потом я посмотрела на Берту и поняла, что крики мои разносятся только у меня в мозгу. И почувствовала, как Бальсан берет меня за локоть:
— Коко, тебе надо отдохнуть. Тут уже ничего не поделаешь.
Я позволила ему с Бертой отвести меня в ее номер.
* * *На следующее утро, в светлое Рождество, я сказала Берте, что хочу посмотреть, где это случилось. Ее свекровь, леди Мичелхэм, — одна из тех настоящих леди, у которых было три или даже четыре заслуживающих уважения имени, — уже успевшая облачиться во все черное, неприязненно надула губы:
