Кристофер Гортнер - Мадемуазель Шанель
Мои любимые Пита и Поппи были единственными существами, не дававшими мне сойти с ума. Им ведь была нужна моя любовь, с ними нужно было гулять, ласкать их перед сном. Они прижимались ко мне, как бессловесные детишки, которые понимали, какой удар мне пришлось перенести, они так шумно протестовали по утрам, когда я одевалась на работу, что я стала брать их с собой в ателье. А когда мадам Обер заявила, что накануне они с Адриенной весь день очищали выставленные образцы одежды от собачьей шерсти, я свирепо посмотрела на нее:
— Вас никто здесь не держит. Но мои собаки останутся.
Эти теплые и живые существа были последним подарком Боя, больше у меня от него ничего не осталось. Ради них я была готова разогнать весь свой штат.
* * *На похороны я не пошла, хотя там были многие важные господа, в том числе и мои друзья. Потом я узнала, что и жены его тоже не было, она была так потрясена его гибелью, что у нее чуть не случился выкидыш. В январе огласили его завещание, и я получила от его лондонского поверенного письмо. Бой завещал мне 40 000 фунтов стерлингов, что составляло полную стоимость моего заведения в Биаррице, долг за которое я вернула ему с процентами. Вместе с письмом принесли и небольшой пакет от Берты. Когда в конце концов я заставила себя открыть его, то увидела наручные часы Боя, все еще показывающие точное время.
В тот день я не вставала с постели.
* * *Шло время, но раны мои, вопреки общепринятому мнению, все не заживали. Горе только углублялось, разъедая душу, где непрерывно горело пламя воспоминаний.
Но время все-таки текло, принося с собой некоторое облегчение. Постоянно надоедала Мися, умоляя сходить с ней куда-нибудь — к друзьям, в театр, на балет. Каждую неделю она являлась в ателье, чтобы вытянуть меня в «Риц» пообедать. Звонила по вечерам, когда я была еще на работе (я стала оставаться в ателье за полночь, чтобы как можно меньше бывать в своем заброшенном доме), и приглашала пойти куда-нибудь втроем с Сертом, но я неизменно отказывалась, ссылаясь на долгую обратную дорогу. Наконец она предложила либо отремонтировать пустующую квартиру над ателье, либо снять номер в «Рице», чтобы можно было чаще видеться.
Обе идеи звучали вполне разумно. И хотя ни одна мне не понравилась, я все же поддалась уговорам, пригласила дизайнера посмотреть, что можно сделать с квартирой, и сняла апартаменты в «Рице», с окнами на Вандомскую площадь, и теперь я имела удовольствие по ночам наблюдать за прогуливающимися влюбленными парочками.
— Ну и видок у тебя, страшнее смерти, — проворчала Мися, когда пришла за мной, чтобы забрать на какой-то праздник в имении графа де Громона и его жены, кстати моих клиентов.
Мы, по сути дела, собирались прорваться на эту вечеринку, как говорят американцы. Единственное приглашение на этот знаменитый весенний прием, где Громоны наряжаются в маскарадные костюмы, где смешиваются представители haute monde и avant-garde, было только у Серта, который расписывал там декорации. Мися была вне себя от ярости, когда узнала, что в списке приглашенных меня нет.
— Ты же одеваешь графиню! Как они смеют так к тебе относиться?
Она заявила, что, если я не пойду, не пойдет и она. Ей таки удалось вытащить меня из добровольного заточения, хотя идти к Громонам мне совсем не хотелось.
— У меня бессонница, я плохо сплю по ночам, — пожаловалась я ей.
— Плохо спишь? Да ты вообще не спишь, моя дорогая! Вон какие мешки под глазами, хоть выставляй на продажу в твоем магазине. Так больше не может продолжаться. И я не допущу, чтобы ты схоронила себя заживо.
Услышав это, Серт загоготал.
В машине я сидела зажатая между Мисей и Сертом, словно сэндвич.
— Уж она не допустит, наша Тоша, это точно, — промычал он, назвав ее прозвищем, которое дали ему самому. — Если надо, силком станет кормить тебя паштетами и будет спать на полу возле твоей кровати.
Праздник мне очень не понравился. Не было никакого настроения слушать завывание саксофонов, танцевать с кем попало, прижавшись к чужой щеке, и выслушивать сплетни, но Громон был в восторге, что мы явились без приглашения, и с ходу предложил мне заказ на костюмы к следующему празднику.
Серт с Мисей проводили меня обратно в гостиницу. Прощаясь, Мися открыла вышитую бисером сумочку, в которой таскала всякую всячину, и сунула мне в руки маленький синий пузырек:
— Десять капель перед сном. Будешь спать как младенец. И чтобы я больше не слышала про твою бессонницу. Ты будешь хорошо питаться, работать и отдыхать. Или я перееду жить к тебе.
Не знаю, подействовала ли эта угроза или сама вечеринка, на которой я чувствовала себя одинокой, словно выброшенная на берег рыба, но, поднимаясь по лестнице в свои апартаменты и слыша, как за дверью лаем меня встречают Пита и Поппи, я крепко сжимала пузырек в руке.
Я поставила его на ночной столик и повела собак на прогулку. На приеме я почти ничего не ела, несмотря на множество предложенных закусок, но голода не чувствовала. Усталости тоже. Если уж говорить точнее, я была за пределами всякого утомления, в состоянии вечного изнеможения. Сознание мое было как бы окутано неким облаком, в котором смешались осколки воспоминаний о прошлом и страх перед будущим.
Лотос надо уважать. Но очень близко не подпускать…
Открутив крышечку со стеклянной пипеткой, я накапала десять капель горькой мутной жидкости на язык. Потом, повернувшись к собакам, которые уже развалились на кровати и спокойно спали, как делают обычно все здоровые животные, капнула еще пять.
Я ни о чем не думала. И ни в чем не сомневалась.
Мися оказалась права. В первый раз после того, как я потеряла Боя, я спала, как невинный ребенок.
2
— Спрашивают, нет ли у нас в продаже духов, — сказала Адриенна, поднявшись в квартиру, где я осматривала работу декоратора.
Надо было одобрить новую меблировку, осмотреть objets d’art[30] и прочее, чтобы квартира наконец стала тем местом, где иногда можно жить. В первый раз в жизни передо мной было не полностью меблированное и устроенное кем-то пространство, а как бы чистое полотно, с которым я могла делать все, что придет в голову. Это будет мое особое обиталище, где можно будет укрыться от треволнений, связанных с работой, жизненных передряг, и, честно говоря, слушала я ее вполуха.
— Там пришли американцы, — повторила Адриенна, — скупают у нас все, что есть, и спрашивают, почему у нас нет в продаже духов.
Я поморщилась, перелистывая образчики обоев:
— Потому что у нас не сувенирный киоск. В Париже сотни магазинов, где продаются тысячи вариантов самых ужасных духов, такие американцам очень нравятся. Отправь их туда. — (Адриенна повернулась и пошла.) — И не давай им никакого кредита. Пусть платят сразу, наличными. Если нет в Париже постоянного адреса, никакого кредита. Иначе не выставить счет, уедет — и поминай как звали. Поняла?
— Да, Габриэль.
Она ушла, скорбно опустив уголки губ, как часто с ней бывало в последнее время; надежда выйти за Нексона, как и прежде, все никак не сбывалась, и Адриенна постоянно хандрила.
Я закурила и подошла к окнам, которые недавно расширили. Здесь было довольно уютно, и места, казалось, не намного больше, чем в моих апартаментах в «Рице». Смогу ли я здесь спать — это уже другой вопрос. Размышляя об этом, я бросила взгляд на сумочку, лежащую на одном из кресел в стиле ампир, которое оставил мне дизайнер для пробы.
Нет. Я отвернулась. Днем ни в коем случае, тем более на работе.
Эликсир Миси стал моим талисманом. Регулярный сон восстановился, не столь глубокий, как до гибели Боя, но уже гораздо лучше. Я даже стала немного злоупотреблять, с первоначальных пятнадцати капель поднявшись до двадцати, потом до двадцати пяти, и это приводило меня в состояние оцепенения. Я погружалась в какую-то темную пропасть, без снов, без видений. Просыпалась я вялая, еще несколько часов ходила, пошатываясь, как хмельная; в конце концов я смирилась с таким распорядком и являлась в ателье только в полдень — к великой радости для всех работников, разумеется.
Вспомнив про американцев, сметающих внизу все с моих полок, я усмехнулась. После войны они буквально наводнили Париж; куда ни глянешь, всюду слышится их противная, скрипучая, гнусавая речь, я уж не говорю о жутких попытках говорить на ломаном французском. Они колонизировали почти каждый район города: Латинский квартал, Монмартр, Сен-Жермен, они пожирали бесконечное количество бифштексов и pomme frites,[31] они швыряли свои доллары направо и налево, словно выращивали эту зелень у себя на полях. Деньги, деньги, деньги… У них были бесконечные ресурсы, у них были преимущества во всем: в строительстве, в автомобильной промышленности, в сталелитейной и железнодорожной индустрии, да и во всем остальном, что можно было разрабатывать и использовать, они превратили свою огромную страну в бездонные золотые копи. Вспомнив, как Бой частенько говорил, что Америка — это проститутка, ради доллара готовая на все, я громко рассмеялась. Что ж, это меня вполне устраивает. Благодаря им мои и без того уже доходные заведения и мою репутацию игнорировать больше нельзя.
