Кристофер Гортнер - Мадемуазель Шанель
Больше я ничего не стала спрашивать. Пожалуй, он единственный человек, которого я еще могла выносить, он, по крайней мере, проявил ко мне чуткость после моей неожиданной встречи с Боем, но после этого разговора я не хотела больше встречаться ни с ним, ни с Мисей, да и вообще ни с кем, без крайней необходимости. А Мисю мне было все-таки жаль. Любая зависимость, кроме работы, пугала меня, я и так все время преодолевала трудности. Кроме того, от меня зависели сотни людей, которым я платила зарплату, поэтому я установила для себя жесткий график, отодвинув все остальное в сторону, но в голове постоянно звучали слова Боя: «Гордыня твоя принесет тебе много страданий».
Когда после изнурительной поездки в Биарриц я появилась в салоне на улице Камбон, меня уже поджидали Адриенна и моя сестра Антуанетта, которая с вызовом заявила, что обручилась и скоро выходит замуж за некоего Оскара Флеминга.
— За кого, за кого? — Я пыталась отыскать в памяти это имя. — А-а, не тот ли это канадский летчик? Но ты же с ним познакомилась всего несколько месяцев назад. Черт побери, Антуанетта, ты хоть знаешь, где находится Канада?!
— Он любит меня. — Она выставила вперед челюсть и чем-то неуловимо-тревожным стала похожа на меня. — Он хочет, чтобы я стала его женой и уехала с ним в Онтарио. Он говорит, у него прекрасная семья, и если я захочу, то могу открыть салон и там продавать твои платья.
Я отбросила пальто и полезла в дорожную сумку за сигаретами. Щелкнула новенькой золотой зажигалкой от Картье — роскошь, которую я позволила себе в Биаррице, — прикурила и пустила струю дыма прямо в лицо Антуанетты, так что она закашлялась.
— Ты с ума сошла! Ты в курсе, сколько этих иностранных летчиков и прочих военных делали подобные предложения глупеньким французским девушкам, как только закончилась война? Готова поспорить, у твоего мистера Флеминга в нашем городе наберется с десяток таких, как ты, и все они собирают приданое, чтобы отправиться в Онтарио или еще куда.
Антуанетта сделала шаг назад, подальше от облака дыма. Было видно, что мой насмешливый тон ее очень задел.
— Все равно я выйду за него, хочешь ты этого или нет. Если твой Бой не женился на тебе и теперь ты вся такая несчастная, это не значит, что и все остальные рядом с тобой должны быть несчастными! — Она побежала наверх, оставив нас с Адриенной одних.
— Габриэль, ей уже тридцать лет, — начала Адриенна. — Это, может, ее последний шанс получить мужа и детей. Разве ты не считаешь, что она заслужила…
Нетерпеливо махнув рукой и погасив окурок о подошву, я прервала ее:
— Ладно, хватит, не начинай! Хочет ехать в Онтарио? Пусть едет. Хочет стать женой иностранца? Прекрасно! — Я посмотрела Адриенне прямо в глаза, и она потупилась. — Боже мой, Адриенна! Что ты смотришь на меня так, будто настал конец света? Война, слава богу, закончилась, мы остались живы. И принеси сюда хоть одну пепельницу, прошу тебя. — Я швырнула окурок на прилавок. — В наше время женщины могут курить открыто. Где прикажешь нашим клиенткам гасить окурки? В моих шляпках?
Громко топая, я спустилась в главное рабочее помещение — в моем новом заведении на улице Камбон, где я разрабатывала и показывала свои новые коллекции, было несколько этажей — и отругала обеих premières, Анжелу и мадам Обер, за то, что они так долго возятся с моделями вечерних нарядов.
— Я что, должна все делать сама? — Вытаскивая рулоны лионского белого атласа, я резко махнула рукой в сторону манекенщицы, стоявшей в одном белье. — Вот вы. Подойдите сюда. Встаньте и не двигайтесь. Похоже, если я захочу представить эту коллекцию перед Рождеством, придется все шить своими руками.
В тот вечер шофер отвез меня в заброшенную квартиру на набережной Токио, поскольку я слишком устала, чтобы ехать в Сен-Клу. В воздухе стояла осенняя прохлада. Роясь в своих многочисленных сумках в поисках ключей и жалея о том, что отказалась от предложенного Мисей дворецкого, я услышала неподалеку возбужденное тявканье. Наверное, кто-нибудь из соседей прогуливает собаку, подумала я. Недавно появился новый аксессуар: пушистые маленькие собачки, которых женщины носили при себе как муфты. «Это чтобы собирать блох», — саркастически ухмылялась Мися. Я по ней очень соскучилась. Соскучилась по ее острому язычку, по ее здоровому цинизму. Надо обязательно позвонить ей, договориться о встрече, заказать столик в «Рице», пообедать вдвоем, посмеяться.
* * *А лай все приближался. И, уже доставая ключи, я вдруг почувствовала, как что-то влажное и холодное тычется мне в лодыжки. Я резко повернулась и увидела Боя, держащего на поводке двух терьеров; у них была короткая жесткая шерсть светло-коричневого окраса и живые, блестящие, как пуговицы, глаза; они запрыгали вокруг меня, угрожая изорвать в клочья мои чулки.
Я стояла столбом, и только ключи в руке тихо позвякивали. Сегодня Бой выглядел гораздо лучше, его бледное лицо было спокойным, зеленые глаза смотрели светло и ясно.
— Чего… чего тебе надо? — спросила я.
— Это тебе подарок. Их зовут Пита и Поппи. Я подумал, если уж ты меня больше не любишь и хочешь жить одна, тебе не помешает хоть какое-то общество.
— Что? — Я отвернулась и сунула ключ в замочную скважину. — Они не понравились твоей жене? А я думала, английские леди с тремя именами обожают собак.
— Коко… — Он произнес мое имя так нежно, без тени упрека, совсем как тогда, когда мы с ним были в постели и он брал мое лицо в ладони, заставляя меня признаться в том, в чем я признаться не могла.
— Это невозможно, — вопреки своей воле прошептала я, машинально протянула руку, взяла поводки и намотала на пальцы, а собаки встали на задние лапы и стали скрестись в дверь.
Пока я возилась с ключами, Бой стоял неподвижно. Наконец мне удалось справиться с замком, и я распахнула дверь ногой. Собаки рванули в квартиру, прямо к арапам Миси.
— Сейчас описают, — сказал Бой.
Он стоял за моей спиной, губы его шевелились рядом с моим ухом. Я захлебнулась внезапным приступом смеха. Он обнял меня.
И тогда все слова, которые я хотела ему сказать, куда-то пропали. Да и что тут можно было сказать?
Как ни крути, от него уже никуда не сбежишь.
7
Бой был несчастен. По нашему молчаливому уговору он ничего не сказал, но все было ясно без слов по тому, как он быстро размяк рядом со мной и почти сразу уснул; судя по его одрябшим мускулам, в поло он не играл очень давно. Почти всю эту ночь я не спала, лежала тесно к нему прижавшись. К утру в голове у меня все встало на свои места, и я приняла это как неизбежное: так оно и должно быть. Впереди еще будут сомнения и испытания, будет время, и я пожалею о своей слабости, когда он долгие месяцы будет пропадать в Лондоне, у своих родственников, а я останусь одна. Я буду ненавидеть его и проклинать, но вынесу все. Других вариантов перед собой я не видела, разве что снова изгнать его из своей жизни, а этого сделать у меня уже не было сил. Один раз попробовала — ничего не вышло. Казалось, будто между нами ничего не произошло и ничего не изменилось.
Я была единственной женщиной, которую он любил по-настоящему.
* * *Мися учуяла это сразу, как только я уселась за столик в «Рице», где она меня поджидала. Один только взгляд — и ей все стало ясно.
— Значит, вот оно как. Ты приняла его обратно. Я с самого начала знала, что так и будет.
Я напряглась в ожидании лавины ее предостережений, что он разрушит мой душевный покой. Я собиралась сказать ей, как, впрочем, и любому другому, кто осмелится задавать лишние вопросы, что это мое личное дело. К счастью, продолжила она на удивление мягко:
— Ну конечно, как не принять, ведь он ходил за тобой, как влюбленный мальчишка, а тебе, если честно, тоже без него плохо. — Она махнула в мою сторону чайной ложечкой. — Нет-нет! И не говори, что это не так! Это же видно невооруженным глазом. Ты же нас терпеть не могла только потому, что мы — это не он. Кокто рассказал мне, как ужасно ты выглядела, когда он приезжал к тебе на виллу… Я уж не говорю о том, как расстроилась, когда ты пригласила не меня, а этого хорька. Он сказал, что ты была похожа на привидение.
Интересно, подумала я, признался ли Кокто ей, что выдал мне ее тайную страсть. Почему-то я очень в этом сомневалась.
— Но не важно, — сказала она тоном судьи, оглашающего приговор. — Ты опять выглядишь как прежде, снова похожа на себя, а это самое главное. Если он делает тебя счастливой, я только рада. — Она замолчала, разглядывая меня из-под полей шляпы — моей, которую она изуродовала, добавив пучок подсолнухов из шелка, словно хотела стать ходячей рекламой одной из картин Ван Гога. — Ты же знаешь, я хочу только одного: чтобы ты была счастлива, дорогая моя. Я бы просто не перенесла, если бы ты считала меня хоть как-то повинной в твоих страданиях.
