Павел Дорохов - Колчаковщина
Привели китайцев в волостную управу.
— Вот, старший, китайцев пымали, думаем, не шпиены ли.
Старший милиционер принял важный начальнический вид, сурово сдвинул брови.
— Паспорта смотрели?
— Смотрели.
— Ну?
— Да кто их знает, будто в порядке.
— Покажьте мне.
Китайцы поспешно подали документы. Старший стал вполголоса читать:
— Китайские подданные: Сун-Сен, Кванг-Син-Юн, Шуан-Ли… Да, гм… Правильные документы, торговать разрешается…
— А может, в узлах что, — многозначительно посмотрел на старшего один из милиционеров, — китайцы народ продувной, посмотреть бы в узлах-то.
Старший задумался.
— Гм, да… Ну-ка, ходя, развязывай.
Китайцы присели на корточки, развязали узлы. Милиционеры долго рылись в хрустящих полотнах, в пересыпанных блестками шелках, в шелковых сарпинках, шарфиках. Отобрали каждому по шарфику, по паре белых с широкими прошивками наволочек, по три пары носков, по паре мохнатых полотенец.
— Ну, иди, купеза, торгуй… Не возбраняется.
Китайцы связали узлы, взвалили себе на плечи и вышли. Сун-Сен спустился с крыльца волостной управы, остановился, задумчиво посмотрел на равнодушные лица товарищей, покачал головой и сказал негромко:
— Не холосо!
Кванг-Син-Юн кивнул:
— Не холосо!
Оба вместе посмотрели на Шуан-Ли. Шуан-ли оглянулся на волость.
— Сволоць!
Из волости вышел один из милиционеров с узелком под мышкой. Добродушно улыбнулся китайцам.
— Слышь-ка, ходя, ступай к Лыскину Якову, у него фатера есть.
— Квалтила нада, — равнодушно сказал Сун-Сен, поправляя на спине узел.
— Ну вот, и пойдем со мной, покажу где, мне все одно по пути.
2С пароходом «Коммерсант» вернулся в Сизовку ходок Иван Бодрых.
Собрался у волостной управы народ, вышел Иван на высокое волостное крыльцо, стукнул могучим кулаком по крылечным перильцам.
— Шабаш, братцы, бунтовать надо!
— Пошто?
— По старому повертывают, все земли помещикам!
— О?!
— Ну?!
— Культурное, говорят.
Шумным прибоем расплескались мужичьи голоса. Тесно сгрудились вокруг Ивана.
— Это Кардинское-то культурное? Да что они там самогону облопались! Пашем мы, сеем мы, всю работу как себе, так и ему.
— Я и говорю в управе земельной, — пашем, говорю, нашими лошадьми, нашей орудьей, как себе, так и ему. И урожай, говорю, как у нас, так и у него. Бывает и лучше, бывает и хуже, смотря по земле, какая земля, да по времю еще. Нельзя, говорят, культурное у Кардина именье, по закону нельзя, порядок надо.
— По-ря-док, паря.
— Нечего сказать, хорош порядок. От такого порядка не поздоровится!
— Какой это порядок: подати плати, за землю плати.
— Без податей сулили.
— Сколько разов ее оплатили.
— Сталыть, опять земли помещикам?
— Так, однако!
— Бунтовать надо, вот што!..
3В этот же день к вечеру у Ивана Бодрых собрались гости. Задымилась на столе пенная медовуха, загулял крепкий, ядреный самогон.
Шумно, весело, дым коромыслом.
В самый разгар к прочному, из восьмивершковых бревен, Иванову дому с узлом на спине подошел Сун-Сен. Заглянул к Ивану в окно.
— Мадама, бабелену нада?
Бодрых выглянул в окно.
— А те, ходя, самогону надо? Иди в избу.
Сун-Сен, весело осклабившись и блестя узкими щелками глаз, вошел в избу.
Гости обступили китайца.
— Че болтаешь, купеза?
— Бабелену нада? Своя фаблик бабелена, холосый фаблик, мадама.
— Вот, лешак, болтат почем зря, ничего не разберешь.
— Салпинка, мадама, солковый салпинка нада?
— Сарпинку шелковую продать хочешь?
Сун-Сен радостно закивал головой.
— Салпинка, салпинка солковый. Бабелена своя фаблик.
— Как те понимать, ходя?
Бабы догадались.
— Должно быть, паплин своей фабрики.
Сун-Сен сбросил тюк на пол, присел на корточки, развязывает.
— Гляди, развязывает, однако. Ходя, зачем развязываешь?
Бодрых рассмеялся.
— Вот, язва! Иди, кум, сарпинку бабам покупать!
Пьяный мужик, широколицый и рыжий, с крошечным облупленным носом, подошел к Сун-Сену. Постоял, подумал, вскинул на китайца осоловелые глаза и, нахмурившись, строго спросил:
— А те, ходя, Советы нада?
Сун-Сен быстро закивал головой, радостно затараторил:
— Нада, нада, Советы нада.
Рыжий мужик закрутил головой, глубокомысленно хмыкнул.
— Вишь ты, нехристь, а понимат, что к чему. Слышь, кум, понимат китаец-то, Советы, говорит, надо.
— А ты как думаешь? Он, китаец-то, пролетарский, тоже понимат, что в пользу ему, а что во вред.
4По всей Сизовке шепотом широким стелется:
— Слыхал, паря, славгородские мужики бунтуют.
— Ну?!
— Волостные земства прогнали, Советы опять посадили.
— Че, паря, видать, и нам надо?
— Каменские тоже Советы хочут, а в иных местах уж и посадили.
— Теперь пойдут везде бунты.
— Пойдут. Без бунтов никак не обойдешься.
— Не обойдешься, где обойтись.
— Слышь, паря, китайцы-то…
— Ну?
— Советы, говорят, надо. У Ивана Бодрых мужики самогонку пили, так, вишь, китаец-то и явился. Советы, говорит, надо, везде Советы, только у вас, дураков, земская управа.
— А китаец, должно, от них, паря, подосланный.
— Беспременно подосланный. Тюки-то за спиной для видимости таскают.
— Не иначе так. Вишь, самый большой здесь ходит, с косой который, а стриженых, сподручных, по деревням послал.
— Советы, говорит, надо.
— Вот где загвоздка-то.
— Загвоздка, паря. Гляди, тут и штаб какой-нибудь у нас под боком, а мы, как слепые, ничего не видим.
— Видать, и нам бунтовать…
— Бунтовать, делать больше нечего.
— Послать к славгородским да каменским, бунтуем, мол.
— К Петрухину послать, слышь, Петрухин везде орудует.
— Оружья нет, как без оружья.
— Ну, нет, копни только, фронтовики-то все с ружьями домой приходили. У милиционеров отберем. Пик понаделаем на манер казачьих…
…В воскресенье, после обедни, мужики потянулись к волостной управе. Собирались небольшими кучками, расходились, вновь собирались. Шум становился все сильнее и сильней, все громче и громче отдельные голоса.
Толпа сгрудилась у волостного крыльца.
— Зови управу!
На крыльцо вышел председатель управы и два члена.
— Ну, че, мужики, расшумелись?
— Советы желаем!
Из толпы вышел Иван Бодрых, неторопливо поднялся на крыльцо.
— Вот что, товарищи-граждане, как мы, значит, желаем Советы, то вам уходить и дела все и печати передать.
— Ну-к что ж, — сказал председатель, — оно и нам легче.
— Конечно, легче, — подтвердили члены управы.
— Только вот что, мужики, — обратился председатель к толпе, скрывая улыбку в пушистой бороде, — неловко без сопротивленья… там, кто знает… вы бы для прилику побили нас нешибко.
Мужики нехотя помахали руками, — подбили глаз председателю, обоим членам управы раскровянили зубы.
— Вот так-то спокойнее, — сказал один из членов управы, сплевывая кровь из разбитых зубов, — а то не знай, как тут еще будет…
Толпа оживленно и весело шумела. Настроение у всех было праздничное, всех так и подмывало что-нибудь сделать необычное.
— Ну, становись теперь с нами Советы выбирать.
Председатель и члены управы спустились с крыльца. За ними пошел и Бодрых.
— Не слазь, Иван, с крыльца, тебя в Совет желаем!
— Желаем!.. Ивана Бодрых желаем!
Бодрых на минуту приостановился, чуть подумал и вернулся назад.
— Я для общего дела согласен, товарищи-граждане. Еще кого желательно в Совет?
— Лыскина Якова!
— Молодых Петра!
Молодых и Лыскин поднялись на крыльцо.
Толпа грохнула в сотни корявых ладоней.
— Просим! Орудуйте, советчики!
— Мимо сходки, собирая в морщинки желтое лицо и весело склабясь, проходил Сун-Сен.
— Ходя, Советы надо?
— Нада, Советы нада.
— Вишь, надо, говорит.
— Ах, язвило б те!.. надо, говоришь?
— Нада, Советы нада.
Сун-Сен смотрит в веселые лица мужиков, весело поблескивает прищуренными глазками. Сбросил наземь тюк со спины, сел на него.
Мужики обступили китайца со всех сторон.
— Как те звать, ходя?
— Сун-Сен.
— Сенька, должно, по-нашему.
— Сун-Сен радостно соглашается.
— Сен-Ка, Сен-Ка.
На волостном крыльце наскоро переговаривается новый Совет. Иван Бодрых поднимает вверх руку.
— Товарищи, не расходись! Совет сейчас устроит заседание, и мы вам резолюцию.
Советчики пошли в волостную управу. Через полчаса вынесли постановление:
— Как, значит, мы теперь бунтуем, то быть нам и Советом, и штабом. Приказы всему населению сполнять без разговоров. Всем, у кого есть оружие, тащить в Совет. По три человека отправиться за милиционерами и доставить немедленно в штаб с оружием в руках. Штоб никакого сопротивления не было, в случае чего, милиционеров связать…
