Борис Кокушкин - Рабыня Малуша и другие истории
Но когда солнце начало свой сход за Гору, Корж и Малуша забеспокоились.
– Оберег она оставила у меня, – едва не плакала девочка.
– Не хотела тебя будить, когда уходила, – рассеянно ответил ей отец.
Работа валилась из рук. Наконец Корж бросил все дела и сказал дочери:
– Уж не случилось ли какой беды? Надо идти искать…
– Я с тобой, батюшка! – встрепенулась Малуша.
– Куда тебе, сиди дома, жди.
– Может быть, она зашла к дядьям Остеру или Кожеме поболтать с Праскевой или Радой? – бросила ему вдогонку Малуша.
– Я зайду к ним, – отозвался отец и вышел, прикрыв за собой дверь.
Малуша, оставшись одна, взволнованно ходила из угла в угол. Зажав в руке оберег, она обращалась ко всем богам, чьи имена помнила, прося их помочь отыскать матушку.
Корж вернулся один, когда взошедшая луна заглянула в слюдяное окошко и спорила своим светом с тусклым огоньком горящей лучины. По грустному лицу отца Малуша поняла, что матушка не отыскалась.
– Ходили с Остером и Кожемой в лес, не нашли, – коротко ответил он на немой вопрос дочери. – Ложись спать, поздно уже.
– Зачем я только выпросила этот оберег, – девочка заплакала, сняла безделушку с шеи и положила ее на столешницу.
Корж присел на лавку рядом с дочерью, обнял ее и молча поглаживал по головке.
– Ничего, отыщется, – слабо утешал он ее. – Обязательно отыщется…
Незаметно для себя Малуша уснула, и Корж осторожно отнес ее на лежанку, а сам сел подле окна. Сон не шел к нему…
Рано утром следующего дня, едва начали светлеть редкие облака на небе, возле жилища старейшины собрались все взрослые члены рода. Пришла даже Рада с младенцем на руках.
Всем сходом люди начали обсуждать, где искать пропавшую Виту. Беда была в том, что никто не видел, в какую сторону она отправилась за травами. Наконец, решили, что далеко она уйти не могла, искать ее нужно в ближнем к селению лесу.
Вместе со всеми собралась идти и Рада, но Корж остановил ее:
– Куда ты побредешь с сосунком? Побудь лучше с Малушей, – боюсь, как бы она не увязалась за нами.
На опушке леса люди выстроились в цепь и пошли, постоянно перекликаясь друг с другом и выкрикивая имя Виты.
Когда ночная роса начала окончательно сходить, по цепи раздались выкрики: «Нашли!»
В яру, заросшем высоким кустарником и подростом, лежала жена Коржа. Одежда на ней была порвана, лицо и грудь были в крови. Глубокие царапины прорезали голову и щеки. На помятой траве отчетливо выступали большие и маленькие медвежьи следы.
– Набрела на медведицу с сеголетком, – тихо проговорил Остер.
– Она голодная и злая после зимней спячки, – согласился Кожема. – Да еще и с медвежонком…
Женщины завыли в голос: добрую и обходительную жену старейшины рода любили и почитали все.
Вырубив из подроста жерди, мужчины соорудили носилки и, водрузив на них тело мертвой женщины, направились в селение.
Согласно языческим обрядам, Виту похоронили в тот же день. Когда тело опускали в могилу, начал накрапывать дождь. А возвращающихся с похорон родичей накрыл настоящий ливень.
– Даже боги плачут по Вите, – произнес кто-то в толпе…
В светелке княгини Ольги, расположенной на втором этаже терема, мать-правительница и священник Григорий пытались вразумить юного Святослава принять христианскую веру. Молодой уноша, у которого заметно пробивались темные усики, был насмешлив и непреклонен.
– Вы молитесь на образ Христа, намалеванный на деревянной доске, – издевательски усмехаясь, обращался он преимущественно к священнику. – Так и мы обращаемся к деревянным или каменным идолам. Где отличие? Вы придумали сказку о его жизни, но и у нас есть свои розмыслы о наших богах.
– Христос – святой человек, принявший страдания за всех людей, – настаивал священник. – Он милосерден и готов отпустить прегрешения всем покаявшимся… – Ваш Христос – слабый человек, – отмахнулся Святослав.
– Почему ты так считаешь? – вмешалась в разговор мать.
– Он не стал бороться за свою веру, а позволил себя убить. И позволил не абы как, а в компании с двумя преступниками. А потом, – обратился Святослав к Григорию, – посмотрите на лики святых, которые вы привозите из своей Греции. Глядя на них, плакать хочется. А наши боги – веселые и, как и Христос, в то же время милосердные. У вас – малопонятные людям и скучные молитвы, а у нас:
Славься Перун – бог Огнекудрый!
Он посылает стрелы в врагов,
верных ведет по стезе.
Он же воинам честь и суд, праведен
Он – златорун, милосерд!
Или вот еще:
Только греет одно солнце ясное.
Как благодетельно к нам оно! —
Световид! Мы тебе поклоняемся,
Имя твое вознося.
Коль велик, велик Световид,
Шествуя в бедствах утешить людей!
Царю звезд, тебе поклоняемся,
Пред тобою мы подвергаемся!
– Мы с тобой серьезно разговариваем, а ты шуткуешь, – упрекнула сына мать.
– Это вы не понимаете, что нельзя заставить целый народ делать то, что ему противно, – не уступал княжич. – В каждом жилище вы увидите наших богов. Вон даже у тебя, матушка, на рушнике вышита богиня Мокошь.
– Экий ты упрямый да своенравный. Весь в отца, – упрекнула его мать. – Серчаешь по пустякам…
– Да как не серчать, глядя на тебя, – вспылил Святослав. – Вместо того, чтобы думать о расширении княжества и умножении его могущества и богатства, ты разумеешь только об одном: как бы сделать так, чтобы этот посланец Христов был доволен. Одно на уме – народ обратить в чуждую веру христову. Одумайся, матушка!
– Как ты с матерью и княгиней разговариваешь, уноша! – всплеснул было руками Григорий, но Ольга остановила его:
– Что ты задумал?
– Вятичи – останнее славянское племя, которое платит дань хазарам. Эти дикие степняки и нам покоя не дают. Надо пойти на вятичей, заставить их платить дань нам. Возьмем у них воев и пойдем на хазар. Подумай об этом, матушка…
Долгим взглядом Ольга окинула висящие на стене помятый щит, меч, копье и шлем покойного Игоря и наконец, словно очнувшись, сказала сыну:
– Скажи Асмусу, чтобы отыскал Бразда. Пусть позовет его, и оба – ко мне.
Святослав молча поклонился матери и вышел.
– Иди, Григорий, помолись за меня, – обратилась она к священнику.
Уходя, тот бросил:
– Вырос Святослав. Молвит не аки уноша, но как зрелый муж…
Ольга, в волнении сжав руки, нервно ходила по комнате, а потом остановилась перед доспехами мужа и некоторое время смотрела на них.
Через некоторое время в двери показались Асмус и Бразд.
– Здрава будь, княгиня, – поклонились они Ольге.
– Садитель, – Ольга кивнула в сторону стоявшей возле ее кресла скамьи. – Что можете молвить о Святославе?
– Серьезный уноша, – начал было Асмус, но Ольга его перебила:
– Мыслит о походе на вятичей, а вслед и на хазар. Готов ли он к ратным делам?
– Мечом владеет, как своей десницей. С сулицей[24] ловко управляется… В седле крепко сидит, задирист, телесней[25] не робеет… Ратать[26] способен, – проговорил Асмус.
– Рынды[27], почет[28], комонники, гридни и протчие любят княжича, – вместе с ними у кострища снедает вяленую конину, спит вместе со своими дружинниками на траве, подложив под себя войлочную попону, а под голову седло… – перечислил Бразд.
– Не о том веду спрос, – оборвала его Ольга. – Готов ли он вести дружину?
Асмус и Бразд посмотрели друг на друга и одновременно кивнули.
– Рядом с ним всегда бывалые ратники, – начал было Бразд, но княгиня остановила его и махнула рукой, отпуская от себя служивых мужей.
Уже на следующий день Ольга призвала в Людную палату княжьего терема мужей нарочитых, каждый из которых опирался на высокий посох, а на темных опашнях[29] висели гривны. Воеводы были при мечах. Здесь же в сторонке стояли старшие и младшие бояре.
Княгиня поднялась в палату в сопровождении сына Святослава, воеводы Свенельда, тысяцкого полевой стражи Любомира и ларника[30] Меркуши.
Ольга села в кресло, расположенное возле дальней стены палаты, справа и слева от нее расположились Святослав и Бразд, в углу незаметно пристроился ларник с чистыми свитками.
– Здравы будьте, воеводы, бояре, мужи! – поприветствовала княгиня подданных.
– И ты будь здрава, княгиня, – нестройным хором ответили те, склонившись в поклоне.
– Тысяцкий Любомир говорит, что печенеги перебрались через Итиль-реку[31]и стали беспокоить наши передовые заставы, – начала разговор Ольга. – Слыхали ли вы об этом?
Слыхали! Ведомо! – раздались нестройные голоса.
– Поведай нам, Святослав, что ты задумал, – обратилась княгиня к сыну.
