Золото Кёльна - Шир Петра

Алейдис отступила назад.

— В ваших страданиях вам следует винить лишь себя. Это вы напали на меня, а не я на вас.

— Это вы виноваты в моем несчастье, чертовы ломбардцы, все вы!

— Я никоим образом к этому не причастна. Это все мой муж, но не я.

— Вы все заодно!

— Нет, вы неправы.

Не обращая внимания на предостерегающий жест Зимона, она опустилась на корточки рядом с ткачом и попыталась заглянуть ему в глаза.

— Я ничего не знала о вашем займе и о том, как именно муж взыскал его с вас.

— Жалкая лгунья!

— Придержи язык и не смей оскорблять мою госпожу!

В ярости Зимон схватил мужчину за плечо и так тряхнул его, что тот застонал от боли.

— Оставь, Зимон, я хочу спокойно поговорить с Лейневебером, — вмешалась Алейдис.

— Убирайтесь прочь, ломбардка. С подобными вам я не хочу больше иметь дел.

— Я не ломбардка, это мой покойный муж был ломбардцем, Хиннрих Лейневебер.

Она снова попыталась поймать его взгляд.

— Муж посвящал меня не во все свои дела. Я хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы.

— Черта едва!

— Почему вы пошли за кредитом к Николаи?

Лейневебер взглянул на нее с лютой злобой.

— Оставьте меня в покое!

— Вы задолжали в других местах? У вас были долги в других местах? Или муж, возможно, заставил вас взять деньги?

Ткач сплюнул перед ней.

— Зачем спрашиваете, если сами знаете?

Она слегка подалась вперед.

— Знаю о чем?

— Что он навязал мне этот заем. Мне нужно было купить новые станки. Те, что достались мне от отца, уже разваливались на глазах. И вот однажды Голатти появился в моей мастерской и предложил мне столько денег, что на них можно было купить три станка! Целых три! До этого у меня было только два. Процент оказался грабительский, но, боже правый, три станка. Благодаря им я мог бы наткать столько полотна, что быстро отдал бы долг. По крайней мере, я так думал.

Ткач снова сплюнул.

— И что же случилось дальше?

— Через год Голатти удвоил процент. Лейневебер со злостью дернул за цепь, которая мешала ему встать.

— А когда я пожаловался, его слуга сломал один из моих станков.

Алейдис подняла глаза на Зимона.

— Вардо?

Зимон пожал плечами.

— Уверена, он сделал это не по своей охоте.

— И мне понадобились деньги, чтобы отремонтировать станок. — Ткач, казалось, немного успокоился, но теперь выглядел еще более плачевно. — Проценты по новому кредиту были еще выше. Я вообще не хотел больше брать у него никаких денег. Я зарабатывал достаточно, чтобы держаться на плаву. Но Голатти… он сказал…

— Чем он вам пригрозил?

Алейдис почувствовала, как холодная дрожь пробежала по позвоночнику.

Лейневебер сполз на сырой каменный пол.

— Он угрожал, что приведет в негодность и другие станки, и тогда мне точно понадобятся его деньги, ведь я не смогу покрыть понесенный ущерб.

— Какой ущерб он имел в виду?

— Он говорил о том, как опасны кельнские улицы, и о том, что не может поручиться за жизнь моих дочерей, если я не согласен платить за их защиту.

Он тяжело вздохнул.

— То есть он не просто брал с вас проценты… Он грабил вас, — заключила Алейдис. — Как долго это продолжалось?

— Четыре года.

Теперь и Алейдис вздохнула.

— И настал день, когда вы больше не могли выплачивать долг?

— Да, на меня слишком много навалилось. Старшенькая заболела и больше не могла помогать в мастерской. Пока она лежала, мне пришлось посадить за станок младшую. Но ей всего девять, она еще почти ничего не умеет. А потом у Магды случился выкидыш, и она тоже слегла. А Голатти угрожал мне… — Глаза ткача наполнились гневными слезами. — Ваш муж был негодяем! В конце концов он забрал у нас все, даже наш дом. А теперь я лежу здесь в цепях и больше не могу прокормить семью…

— Вас отпустят, как только раны немного заживут.

— Это не вернет ни мой дом, ни мои ткацкие станки. Убирайтесь отсюда, ломбардка! Это таких, как вы, нужно заковывать в кандалы и пороть, а не почтенных работяг вроде меня!

Вновь вспыхнув от гнева, Алейдис немного отошла назад и позвала стражника. Выйдя через минуту из Франкской башни, она не могла не признать, что по крайней мере часть сказанного Лейневебером — чистая правда. Николаи должен был понести наказание за все, что натворил. Суровое наказание. Он был богат, успешен, пользовался всеобщим уважением. Что толкнуло его на эти злодеяния, она при всем желании не могла понять. Вероятно, кто-то был того же мнения, что и Лей-невебер, и взял правосудие в свои руки. Как бы она ни скучала по Николаи, она начинала испытывать нечто похожее на болезненную симпатию к его убийце.

Она как раз свернула к месту строительства собора, когда сзади послышался стук копыт. В следующий миг к ней на крупном гнедом жеребце подскакал Винценц ван Клеве; Приблизившись, он осадил коня и ловко соскочил с него.

— О чем, во имя всех святых, вы думаете?

— Добрый день, господин ван Клеве, что вас сюда привело? — удивилась Алейдис.

— Что меня сюда привело? — фыркнул ван Клеве. — Это вы что здесь делаете?

— Я была у Хиннриха Лейневебера.

— Ради бога, кто подал вам эту дурацкую идею? Лучше держитесь от него подальше.

— Я должна была с ним поговорить, господин ван Клеве. И это касается только нас двоих.

— Этот человек хотел напасть на вас вчера, возможно, покалечить вас. — Винценц замолк и провел рукой по волосам. — Вы ведь не предложили вернуть ему деньги?

Алейдис скрестила руки на груди.

— Возможно, я бы так и поступила. Мне невыразимо жаль этого человека. Наверняка вам трудно это понять, но это так.

— Я могу понять, но…

— Я не предлагала ему ничего подобного. Просто хотела, чтобы он ответил на несколько вопросов.

Она сделала несколько шагов в сторону собора, и он последовал за ней, ведя лошадь за поводья.

— На какие именно вопросы мог ответить вам Лейневебер? Он ведь не имеет никакого отношения к убийству вашего мужа.

— Я знаю, но он был одним из тех… — Алейдис помедлила, подбирая правильные слова. — Одним из тех, кого Николаи несправедливо преследовал и шантажировал. Я хотела узнать, как это было.

— И он вам рассказал?

— Да, рассказал. Он был не особо любезен, но его можно понять, вы не находите? Николаи разрушил его жизнь и обрек его семью на голод и нужду. — Алейдис остановилась и взглянула в лицо ван Клеве. — Почему Николаи так поступил? Выходит, он был жестоким, коварным и… подлым.

Она прикрыла глаза, пытаясь унять боль, которая внезапно запульсировала в висках, а когда она вновь подняла веки, ее мир слово вылинял, лишился прежних красок.

— Ведь в этом не было никакой необходимости. Даже без этих махинаций он был бы одним из самых богатых и уважаемых граждан Кельна.

Полномочный судья какое-то время молчал с серьезным, задумчивым выражением лица, а потом произнес:

У меня нет ответа на этот вопрос. Его мог дать лишь ваш муж. — Ван Клеве замолчал, а потом медленно продолжил: — Отец всегда говорил, что Николаи Голатти приобрел влияние и стал внушать всем ужас лишь благодаря этим тайным махинациям. Возможно, он был прав.

— Внушать всем ужас, — повторила Алейдис и потерла плечи, чтобы унять в них дрожь. — То есть вы считаете, что все это началось не тогда, когда он уже был влиятелен, а…

— Что он обрел власть и влияние в первую очередь благодаря своим преступлениям? Да, возможно, так и было. — Винценц пожал плечами. — Это многое объяснило бы.

— Но почему он не остановился, когда достиг цели? Почему он продолжал грабить и шантажировать людей?

— И на это у меня ответа нет. Я не так хорошо знал вашего супруга. — Ван Клеве снова замолчал, погрузившись в свои мысли. — Но, вероятно, он уже настолько привык к такой власти, что не мог от нее отказаться. Так он продолжал обманывать добропорядочных граждан Кельна и использовать их в своих целях.

— И все эти обманутые, измученные и обиженные люди теперь хотят отыграться на мне? — спросила Алейдис и задрожала — настолько ужасной показалась ей сама мысль об этом.