Мишель Моран - Последняя принцесса Индии
– Когда-то он был женат. Его жена умерла родами… – Джхалкари казалась очень грустной. – Ему явно нужна обычная семья, Сита. Весьма сомневаюсь, что со времени ее смерти что-то изменилось.
Когда на следующее утро мы вышли из Панч-Махала, Арджун, одетый в белую безрукавку и золотистого цвета чуридары, сидел на краю фонтана. Джхалкари приподняла брови и посмотрела на меня.
– Наверняка он высматривает тебя, – произнесла она.
Но капитан вскочил на ноги, как только увидел Сундари. Они принялись что-то оживленно обсуждать, но при этом говорили приглушенными голосами. Затем капитанша воскликнула: «Нет!» – и оба устремились в зал рани, а мгновением позже нырнули в коридор, ведущий в покои госпожи.
– Что случилось? – спросила Каши.
Хотела бы я знать. У меня в голове мелькнула мысль, не заболела ли рани, но я ее тотчас же прогнала. Рани из тех женщин, которые способны выпутаться из любой переделки. Она подобно бамбуку, о котором рассказывал мне отец: гнется, но не ломается. Разве она не смогла зачать ребенка от того, с кем ее предшественница потерпела неудачу? Разве она не правила Джханси даже тогда, когда британцы мягко подстрекали к мятежу? Впрочем, несмотря на мою тревогу в отношении рани, мои мысли сейчас занимал Арджун. Как давно он был женат? Какой была его жена? У нее умер сын или умерла дочь?
Через какое-то время в зал рани вошла бледная Кахини.
– Кажется, раджкумару нездоровится, – сказала она.
Глава 16
Вы наверняка сможете представить себе панику, которая охватила всех в Панч-Махале, когда распространилась весть о болезни Дамодара. Сначала было известно, что он ничего не может удержать в своем крошечном желудке. Потом ребенку стало трудно дышать. Рани повязала его запястье черным ремешком против дурного глаза. Дамодару становилось то хуже, то лучше. Лекари поили его аюрведическим лечебным чаем из сырого меда[89] и тимьяна. Мальчику полегчало. Теперь он мог спать и с удовольствием поел. Но уже на следующий день он лежал словно парализованный. Его ножки перестали двигаться. Паралич медленно распространялся от них к ручкам. Лекарь за лекарем приходили и лечили раджкумара травами и чаями, но болезнь не отступала. И теперь никого, кроме членов семьи, в покои рани не впускали.
Неделя сменялась неделей. Все мы находились в состоянии тягостного ожидания. Все мы молились. А затем в апреле, на Раманавами, когда мы празднуем рождение Рамы, Кахини вернулась к нам из покоев госпожи. Все было понятно без слов.
Мне казалось, что Каши надорвется, так она рыдала.
Лично мне показалось, что я наглоталась камней.
В день похорон маленькое тельце раджкумара на носилках отнесли на берег озера близ храма Махалакшми. Огненно-оранжевые деревья, которые мы называем пламенем леса, тянулись своими верхушками к голубому небу. Брамин складывал дрова для погребального костра. Когда он поджег их, мне показалось, что от горя я не могу дышать.
Сотни, быть может, тысячи людей собрались на берегу озера. Рани стояла, поддерживаемая Сундари. Без капитанши госпожа упала бы, сломленная тяжестью утраты. Что до раджи, то он пал на колени перед погребальным костром и рыдал, закрыв лицо руками. Он так и сидел на берегу до тех пор, пока пламя окончательно не сожрало тело его сына.
Никто не заслуживает таких страданий.
В тот день я думала о том, как несправедливо, что людей, которые ничего плохого не сделали в этой жизни, так жестоко карают за преступления, содеянные в прошлом. Я отказывалась верить, что в прошлой жизни рани сделала нечто ужасное, чтобы в этой заслужить смерть сына. Я решила, что обязательно спрошу Шри Раму об этом.
В течение семи дней после кремации ни рани, ни раджа не выходили из своих покоев. Я оставалась вместе с другими дургаваси в зале рани. Минуло еще три дня, и за это время мы видели рани только единожды – госпожа направлялась в покои раджи. Одета она была во все белое, начиная от жемчуга на шее и заканчивая сандалиями на ногах.
Рани оставалась у супруга четыре дня, а на пятый я написала Анудже:
Ты даже представить не можешь, как изменился дворец. Еще недавно это была обитель света и радости, теперь же двор превратился в крепость горя. Окна в покоях рани остаются наглухо закрытыми, словно она боится солнечных лучей. Возможно, так и есть в действительности. Помню, когда умерла мама, я очень рассердилась на окружающий меня мир, на Барва-Сагар за то, что с ее смертью жизнь в деревне не остановилась. Но жизнь продолжается. Кармическое колесо жизни продолжает вращаться. Мне нестерпима мысль о том, что уже никогда, оказавшись в покоях рани, я не смогу увидеть радостное личико раджкумара. Горе рани настолько глубокое, что она больше не хочет слушать даже своих советников. Шри Бхакти предупредил ее о том, что, если зал для проведения дурбара долгое время останется пустым, кто-то обязательно его захватит. В претендентах недостатка не наблюдается, Ану. Все они прячутся в тени и только ждут подходящего момента, чтобы выйти на свет. Сундари думает, что рани на этой неделе все же появится на дурбаре. Надеюсь, что так и будет.
Однако минуло еще две недели, прежде чем рани вновь появилась на дурбаре. Вот только мыслями она была далеко.
– Этот траур не может продолжаться вечно, – со своего места пробурчала Кахини. – Княжеством должен кто-то управлять.
– Что с тобой? – прошипела Каши. – Наследник Джханси, ее ребенок, умер.
– У тебя на самом деле нет сердца? – спросила Моти.
– Сердце у меня есть, – ответила Кахини, – а еще уши и глаза.
* * *Теперь рани ела одна, укрывшись в своих покоях. Там же она сидела по вечерам. Даже Кахини не была к ней вхожа. Так прошел месяц. Холодный, злой ветер завывал снаружи, вполне соответствуя нашему теперешнему настроению. Когда Гопал пришел за письмами, единственной, кто что-то написал, была Кахини. Я знала, что она ежедневно пишет, хотя ее родители умерли, а братьев и сестер у нее не было. Мне стало интересно, кому адресованы ее письма.
– Если тебе надо утешение… – начал Гопал.
– Мое письмо, – резко сказала Кахини. – Больше мне ничего не нужно.
Гопал заговорил тише, но недостаточно тихо, чтобы я не могла его услышать.
– Я понимаю, что Садашив весьма тебе… важен, но…
– Не произноси его имя, – сквозь плотно сжатые зубы промолвила Кахини.
Почтмейстер от неожиданности отпрянул. Когда Кахини развернулась, она поняла, что я все слышала.
– Неужели жизнь стала настолько скучной, чтобы подслушивать чужие разговоры? – съязвила она.
Прежде чем я смогла что-то ответить, вошла побледневшая Сундари.
– Сита! – Взмахом руки она подозвала меня к себе. – Ступай к рани.
Я обрадовалась: госпожа позвала меня, а не Кахини. Стыдно признаться, но я бросила победный взгляд на Кахини, когда выходила из зала. Однако у дверей покоев рани я в нерешительности остановилась. Что я могу сказать ей перед лицом такой огромной утраты?
Незнакомые стражи распахнули передо мной створки двери. Я ступила в покои. Здесь царил полумрак. Рани лежала на кровати. Она ничего не сказала. Мне пришлось терпеливо ждать, казалось, целую вечность.
– Напиши для меня письма, – наконец промолвила она. – Адресат – майор Эллис. Начни с обычного в таких случаях английского приветствия.
Этого британского офицера я видела на представлении у раджи. Я сделала так, как мне было велено. Некоторое время единственным звуком в комнате был скрип пера по бумаге. Когда рани услышала, что я закончила писать, она продолжила:
– Напиши ему, что будет другой наследник.
Я, потрясенная, уставилась на рани и, осознав, что она плачет, произнесла:
– Ваше Высочество…
– Так тяжело на душе, Сита.
Плечи ее затряслись от плача. Она прикрыла глаза ладонью и прошептала:
– Помоги мне, Дурга.
Я испугалась, что сделала что-то не так, но рани не унималась. Тогда я догадалась, что в этом нет моей вины. Я потянулась и слегка сжала ей руку.
– Сочувствую.
– Я вижу за окнами дворца детей. Они смеются. В Джханси полным-полно женщин, у которых много детей! Да простит меня Шива, но почему они должны ощущать на себе сие благословение, а мне в нем отказано?
Сейчас она казалась очень ранимой и выглядела моложе своих лет. Даже не верилось, что вскоре ей должно исполниться двадцать пять лет.
– Разве это не ужасно? Я начинаю завидовать нищенкам, у которых есть сыновья.
Я крепче сжала пальцы. Теперь рани разрыдалась по-настоящему, как рыдают подавленные горем люди, громко и безнадежно.
– По ночам я слышу, как он плачет… А в купальне…
Слезы сильнее полились у нее из глаз. Она тяжело перевела дух, прежде чем закончить предложение.
– Я слышу его плач… Даже когда течет вода, я его слышу…
Я и сама едва не разрыдалась и, чтобы взять себя в руки, посмотрела в окно. Внизу лежал неподвижный серый город, который сейчас был похож на старика, сгорбившегося от холода.
