Степан Суздальцев - Угрюмое гостеприимство Петербурга
Вернувшись на Конногвардейский бульвар, Ричард отправился в свою спальню. Он был измотан и чертовски устал. Но мысли о тайне отца, о Владимире Дмитриевиче, об Анастасии — в первую очередь об Анастасии — не давали ему покоя. Он должен был с кем-то поговорить. Но тревожить старого князя молодой человек боялся.
И вдруг Ричард подумал о Петре Андреевиче, которого не видел с тех пор, как оставил столицу. Он вышел из спальни и отправился на поиски Луки.
— Доложи молодому князю, что я хочу поговорить с ним.
— Его сиятельство Петр Андреевич сейчас в библиотеке, — отвечал лакей.
— Андрей Петрович с ним?
— Играют в шахматы-с, — улыбнулся Лука.
Ричард сначала думал оставить затею поговорить с молодым князем, но решил, что не пристало маркизу Редсворду скрываться от кого бы то ни было, пусть даже это сам Андрей Петрович Суздальский. Он вошел в библиотеку как раз в тот момент, когда старый князь объявил сыну шах и мат.
— Вернулся, — констатировал Андрей Петрович, заметив Ричарда.
— С возвращением в столицу, маркиз, — улыбнулся Петр Андреевич.
Он встал и крепко пожал Ричарду руку.
— Я хотел поговорить с Петром Андреевичем, однако я рад, что застал вас, Андрей Петрович, — сказал Ричард. — Я был у Владимира Дмитриевича.
— И как он? — поинтересовался старый князь.
— Он считает, что история моего отца — вовсе не причина Александру Юрьевичу отказывать в просьбе позволить мне ухаживать за Анастасией.
— Наивный мальчик, — покачал головой старый князь, — ты ничего не знаешь. Доброй ночи, господа.
— Так, значит, вы имеете самые серьезные намерения в отношении княжны Демидовой? — уточнил Петр Андреевич, когда его отец скрылся за дверью.
— О да, — мечтательно сказал маркиз.
Молодой князь нахмурился. Это показалось Ричарду странным.
— Играете? — Молодой князь кивнул на шахматную доску. Роль фигур играли оловянные солдатики, русские и французские.
Ричард улыбнулся и кивнул.
— Вы не против, если я предложу вам играть за Бонапарта? — спросил Петр Андреевич. — Отец всегда играет за русских, и французы мне порядком надоели.
— А кто белые? — поинтересовался Ричард.
— Французы.
— Я не люблю французов, — сказал маркиз.
— Я тоже, — ответил князь, — но у них замечательное вино, восхитительный сыр и очаровательный язык.
— Пожалуй, на этом их достоинства заканчиваются, — усмехнулся Ричард. — Итак, я за белых, за Наполеона.
Он сел за шахматный стол и сделал первый ход. Молодой князь налил два бокала вина и сделал свой ход.
— Что у вас нового? — спросил Ричард. — Я слышал, вас возвели в надворные — поздравляю.
— Благодарю, — кивнул молодой князь, — в двадцать пять лет я наконец купил себе коня.
— Прошу прощения?
— Как вы могли заметить, отец не любит меня сильно баловать.
— Вам шах, Петр Андреевич.
— Да, вижу, — князь ушел от шаха, — я не хочу вмешиваться не в свое дело, но у меня есть к вам личный разговор.
— Вот как? Ну что ж, я слушаю.
— Маркиз, вы мне симпатичны. Надеюсь, мы станем близкими друзьями. И я хочу дать дружеский совет: не стоит вам ухаживать за Анастасией, — сказано это было мягко, однако с той настойчивостью, которую нередко демонстрировал Андрей Петрович.
— Но почему? — в недоумении вскинул брови маркиз. — Вам снова шах, Петр Андреевич.
— Дело в том, — князь закрыл императора Александра офицером, — что семья Анастасии никогда не согласится на ваш брак.
— С чего вы взяли?
— Я знаю их всю свою жизнь. Поверьте мне. Они не позволят ей стать вашей женой. Роман с ней может быть для вас очень опасен. — Говоря это, молодой князь думал о том, что в действительности опасность грозит его отцу, однако поведать об этом гостю он считал делом недостойным. В конце концов, Ричард — весьма умный молодой человек. Разве может он не понимать, какой катастрофой грозят Суздальским его амурные капризы?
— И что с того? — холодно спросил Ричард. — Сейчас же опасность угрожает вашему императору, князь.
— Опасность не означает поражение, — заметил Петр Андреевич, выводя короля из-под очередного шаха.
— Вот именно. Даже если сам Николай будет препятствовать нашему счастью, я не отступлюсь от Анастасии. Если все восстанут против нас, я увезу ее, и мы обвенчаемся тайно.
«Мальчишка, — думал Петр Андреевич. — Если это дело дойдет до Николая, нам с отцом не сносить головы. Ты, троюродный брат королевы Виктории, целый и невредимый, вернешься на Альбион, но нас ждет весь ужас императорского гнева. Неужели можно быть таким беспечным к судьбам тех, кто заботится о тебе?»
Однако вслух молодой князь сказал другое:
— Вы французов не любите, а сами, судя по всему, воспитаны на их литературе.
— Я не позволю кому-либо решать за нас нашу судьбу.
— Это вы о себе говорите. А теперь подумайте о княжне. — Петр Андреевич на три клетки подвинул Спасскую башню. — Положим, что она согласится бежать с вами. Но ведь тогда она потеряет всех своих близких: отца, кузин, дядю и тетю, княгиню Марью Алексеевну, наконец. — Суздальский хотел также прибавить к этому списку еще и друзей, однако счел это излишним.
— Разлука с последней будет ей только в радость, — улыбнулся Ричард. — Вы плохо следите за игрой. Вы только что потеряли ладью.
Ферзь в облике маршала Нея сокрушил Спасскую башню.
— В войну мы потеряли Москву, маркиз, — напомнил князь. — Вы правда думаете, что она будет рада в одночасье навсегда потерять всех, кого так любит, кто окружал всю жизнь ее заботой?
— Отчего навсегда? Когда мы с Анастасией поженимся, ее родня выбросит из головы все эти предрассудки. Они вынуждены будут смириться с неизбежным. Как вы вынуждены будете смириться с поражением.
— Мне кажется, вы плохо представляете себе всю ситуацию.
— Это вы об игре? — спросил Ричард.
— Не только об игре, но и о жизни. Никто в ее семье не потерпит вашего брака. Если вы обвенчаетесь тайно, вам придется покинуть Россию и увезти Анастасию на Альбион. Она больше никогда не увидит своих родных. Вы понимаете? Никогда.
Эти слова прозвучали негромко, однако весьма отчетливо. Петр Андреевич понимал, какое сильное влияние они окажут на Ричарда.
«И слава богу, — думал он, — может, хоть теперь он на секунду отвлечется от своих личных амбиций и задумается, наконец, о других».
— Петр Андреевич… — промямлил Ричард.
— Ричард, вы должны подумать об этом сейчас. Если Анастасия уедет с вами сейчас, не пожалеет ли она о своем решении? Не будет ли винить вас во всем, не возненавидит ли? Здесь речь идет не только об осуждении общества, речь идет о разрыве с самыми близкими людьми.
— Но я люблю ее!
— Тогда подумайте о ее счастье, — серьезно сказал Суздальский. — Не делайте так, чтобы потом ей было больно. Отступитесь сейчас, маркиз, пока еще не слишком поздно.
Русский гусар обрушился на французскую пехоту и встал в позицию «под ферзя».
— Уже слишком поздно, князь, — ответил Ричард, выводя ферзя из-под удара. — Так же как вам поздно пытаться вырвать у меня победу. Мы любим друг друга, наши чувства взаимны.
«Мы любим друг друга, наши чувства взаимны! — в бешенстве повторил про себя молодой князь. — Балбес! Как старый шарманщик, заладил единственную мелодию и не желает задуматься ни о чем более. Других людей для него просто не существует! Только он и Анастасия. И пускай Петербург утонет в крови из-за его пустой прихоти — ему не будет до этого ровным счетом никакого дела: они с Анастасией уедут в Англию, подальше от этих неурядиц.
Впрочем, не так ли ведут себя все влюбленные? Не мыслят ли они категориями „мы“, то есть я и она, и „они“, то есть весь остальной мир? Два любящих человека ради своей любви готовы забыть обо всех на свете, предать своих близких, друзей, соотечественников — только чтобы быть вместе. Вспомним о Елене Прекрасной и царевиче Парисе, из-за любви которых погибли десятки тысяч людей. Они страдали, переживали, им было жаль. Но они не сделали ничего, чтобы остановить это кровопролитие. Так можно ли ожидать этого от Ричарда?» — думал Петр Андреевич.
И все же в последний раз он попытался воззвать к рассудку друга:
— Если вы оставите ее сейчас, ей будет больно. Но ей будет во сто крат больнее, когда она потеряет всех, кого любила.
— А как же я?
— Вы один собираетесь заменить ей всю семью? — взорвался Суздальский. Большого труда ему стоило не срываться на крик. — Не много ли вы на себя берете? Вы молоды, вам двадцать лет. Не остынут ли ваши чувства?
— Никогда, — отрезал Ричард, — это так же невозможно, как вам победить в этой партии.
— Стало быть, это возможно. — Фельдмаршал Кутузов снес с доски собор Парижской Богоматери. — Шах и мат, маркиз.
