Валентин Азерников - Долгорукова
Александр с семьёй принимал причастие. У алтаря слева от него была Катя с детьми, справа великие князья Константин и Владимир с жёнами.
Александр собственными руками принял причастие, великие князья и княжны получили его из рук священника. Когда принимали причастие Катя и Георгий, он стоял рядом с ними, а дочерей сам поднёс к чаше.
У выхода из церкви его поджидал Адлерберг.
— Поздравляю, Ваше величество. — Александр пожал ему руку.
— Я так счастлив сегодня, Саша, мои дети простили меня вполне.
— Тогда я вдвойне поздравляю Ваше величество.
В это же время. Сырная лавка Кобозевых.
Якимова стояла за прилавком, Богданович у окна, смотрел на улицу.
— Не понимаю, почему его до сих пор нет, — он поглядел на часы. — Андрей всегда такой точный.
Звякнул колокольчик, вошёл человек в очках, поздоровался, подошёл к прилавку, стал рассматривать выставленные сыры.
— Вот не изволите ли, — предложила Якимова. — Рокфор. Только привезли. Тает во рту.
Человек в очках осмотрелся и сказал:
— Ну что ж, взвесьте полфунта. — Якимова отрезала кусок, взвесила его. Богданович ушёл в заднюю комнату. Человек в очках тихо сказал:
— Просили передать. Взяли Желябова. — Якимова вскрикнула — она порезала палец. Кровь окрасила отрезанный кусок сыра. Якимова вбежала в заднюю комнату.
— Андрея взяли. Я побежала к Соне. Ты побудь там...
Чуть позже. Кондитерская на Невском.
В зал вошёл X., огляделся, прошёл мимо столиков. В это время зашла Якимова, тоже оглядела зал и быстро вышла. X. вышел вслед.
В это же время. Сырная лавка Кобозевых.
Звякнул колокольчик, и в лавку вошли трое: один в штатском и пристав с помощником.
— Инженер господин Мравинский, — представил пристав штатского Богдановичу. — Насчёт санитарного и технического состояния изволят беспокоиться.
— А у нас уже проверяли, когда мы открылись, всего как полтора месяца.
— Ну ничего, не извольте беспокоиться, — сказал Мравинский, — обычная проверка, — и он оглядел помещение. Потом он постукал по стене, выходящей на улицу, заглянул в бочку, где сверху лежали сыры, а внизу была земля. — А там что?
— Сыры, как видите.
Мравинский приподнял пару головок, заглянул в бочку и положил их обратно.
— Так... Подпол есть?
— Нет, там вода.
— Вода? — Мравинский взялся за кольцо и приподнял доску — под ней блестела вода. — В самом деле. Ну, хорошо, а там что? — он кивнул на дверь в заднюю комнату и, не дожидаясь ответа, вошёл туда.
— А зачем тут деревянная обшивка? — он ткнул в панель, скрывающую вход в подкоп.
— Да это... от сырости. Сыро тут, вода кругом. Нижний пол.
— Да? — Мравинский облокотился на обшивку и выглянул на улицу. Обшивка чуть поддалась. Богданович стоял ни жив, ни мёртв. — Ну что ж, — Мравинский ещё раз подёргал обшивку и пошёл обратно в лавку.
По дороге он увидел кота, погладил его ласково и сказал приставу:
— Хорошо, пошли, нам ещё один подвал надо осмотреть.
Богданович, когда они вышли, обнаружил, что сжимает в руке нож, которым режут сыр...
В это же время. Зимний.
Александр с Катей и детьми завтракал. Адъютант подал на подносе конверт.
— Простите, Ваше величество, срочная депеша. От министра внутренних дел.
— Да? — Александр распечатал конверт и подошёл к окну. — Ангел мой, — сказал он Кате, — можешь поздравить меня, Лорис сообщает, что поймали некоего Желябова — самого главного анархиста. Наконец-то меня уже не будут травить.
— А какие подробности? Где его схватили?
— Лорис пишет, что скоро прибудет сам и всё доложит в подробностях.
В это же время. Квартира Фигнер.
Спешно собрались члены исполкома «Народной воли». Говорила Перовская.
— Арестован Желябов. Очевидно, кто-то нас выдаёт. Значит, мы все висим на волоске. Времени ждать больше нет. Нас могут взять в любой момент. Поэтому казнь надо провести завтра. Послезавтра у нас может не быть. Завтра воскресенье. Он поедет, как обычно, в Михайловский манеж на развод караула, оттуда, скорее всего, в Михайловский дворец, а потом — в Зимний. — Она достала конверт и стала чертить. — В манеж он едет по Невскому, вот тут сворачивает на Малую Садовую. Обратно обычно едет по Екатерининскому каналу, мимо Михайловского театра. Выезжает из Зимнего он около часа, но уже с двенадцати все эти улицы оцеплены жандармами и штатскими шпиками. Поэтому всё готовить надо до двенадцати. Утром закладываем в подкоп мину и для страховки ставим двух-трёх человек с метательными снарядами вот тут — на Екатерининском канале. — Она взглянула на Кибальчича. — Нужны метательные снаряды. Успеем?
— За ночь? Попробуем.
— Ну что ж, — она обвела всех глазами, — тогда расходимся.
Кто-то спросил:
— А если он вообще завтра никуда не поедет?
— Если не поедет? — переспросила Перовская и не знала, что ответить.
Чуть позже. Зимний. Кабинет Александра.
Лорис-Меликов докладывал Александру и Константину:
— Других подробностей пока узнать не удалось, но допросы идут всё время, и, возможно, уже к утру выяснится что-то новое. Одно ясно уже сейчас, Ваше величество: они что-то готовят, и я бы советовал Вашему величеству не ездить завтра на развод.
— А почему же мне не ехать на развод? — удивился Александр, — коль ты уже всех, как говоришь, арестовал.
— Я не знаю, всех ли, Ваше величество. Надеюсь, что так и что наши аресты расстроили их планы и завтра ничего не произойдёт, но... но на всякий случай я просил бы Ваше величество завтра остаться во дворце.
— Ты из меня арестанта хочешь сделать, Михаил Тариелович. У тебя уже их достаточно, пусть они вот и сидят в крепости, а я поеду на развод. Что там у тебя ещё? — Он взял у Лорис-Меликова бумаги.
— Ваше величество, — не сдавался Лорис-Меликов, — вы не хотите думать о себе, о своих близких, о нас, ваших верных слугах, но тогда подумайте об этом, — он кивнул на бумаги, — ведь через сто лет про нас всех забудут — какими мы были, кого любили, с кем сражались, а вот это — в скрижалях. И если Богу будет угодно, чтобы Россия стала наконец великой страной, то реформы, открывшие ей путь к величию, получат ваше имя. Как Петербург имя Петра. Вы должны беречь себя не ради себя только, но и ради России.
— Ну полно, что ты так всё драматизируешь. Ну не я, так Саша доведёт дело. Он же обещал, ты слышал.
— Его высочество обещал искренне. Но если, не дай Бог, вас не будет рядом, а будут все эти...
Константин сказал:
— Знаешь, Саша, Михаил Тариелович прав. Я очень люблю Сашу, хотя он и не самый почтительный племянник, но я вовсе не уверен, что он станет продолжать то, что начал ты.
— Почему же это? Он обещал мне.
— Потому хотя бы, что у тебя воспитателем был Жуковский, а у него Победоносцев. Вот почему. И я тоже прошу тебя поберечься и не рисковать зря, пока их всех не переловят.
— А когда же это произойдёт? Что же мне под домашний арест сесть прикажете?
— Я надеюсь, Ваше величество, — сказал Лорис-Меликов, — что это произойдёт в самое ближайшее время.
Вечером этого же дня. Квартира Фигнер.
Кибальчич, Суханов, Грачевский готовили метательные снаряды. Им помогала Фигнер. Она обрезала банки из-под керосина, остальные готовили гремучий студень и заполняли им банки.
В это же время. Дворцовая площадь.
К Зимнему подкатили сани, в которых сидели Варя и X. Варя вышла и обернулась к X.
— Может, пойдём со мной?
— Нет, у меня ещё дело в городе.
— Опять?
— Нет, нет, не то. Это другое.
— Что же?
— Секрет.
— Что же может быть секретом от меня да ещё на ночь глядя. Или карты, или женщина.
— Да, — усмехнулся он, — ты угадала. Женщина. Но только не в том смысле. Я после объясню. Потом как-нибудь. Когда всё кончится. — И он сказал кучеру: — Трогай.
— Хочешь, я приду к тебе, — крикнула она вслед.
— Я не знаю, когда вернусь...
В это же время. Зимний.
Варя поднималась по лестнице, а навстречу ей шёл Лорис-Меликов.
— Поздравьте меня, дорогая Варвара Игнатьевна, это великий день в истории России. — Он вынул из папки лист бумаги. — Вот, проект правительственного сообщения. И все подписи — и Его величества, и их высочеств.
— Его опубликуют в газетах?
— В самые ближайшие дни. Если в среду Совет министров поддержит этот проект, а я надеюсь на это, то уже в четверг он будет опубликован. Но я сегодня же отвезу его в типографию, чтобы набрали. Нельзя терять ни дня. А вы к Его величеству?
