Наталия Вико - Тело черное, белое, красное
– Как вы, Василий Алексеевич? Трудно вам?
– Не легко. Это вам не Америка.
"При чем здесь Америка? Ах да, Львов ведь только что оттуда…"
Она покосилась на стоявшего рядом мужа, сосредоточенно глядевшего куда-то вдаль.
– …но стараемся. – Маклаков оживился. – Видите же – русское посольство стало неким центром притяжения для наших. Все постепенно собираются в Париже, стараясь так или иначе что-то спасти – съездами, совещаниями, объединениями. Устаю только от одного – когда под этакого дурачка играть приходится. Да еще этот Троцкий – вождь мирового пролетариата… – В его голосе послышалось раздражение.
– Вы о чем? – Львов закашлялся и, вынув из кармана платок, прижал его к губам.
Ирина заметила, что и Николя невольно прислушивается к разговору.
– "Масонство необходимо вымести железной метлой в России, Франции и других странах! Масонство, – продолжил Маклаков с истеричными нотками в голосе, явно подражая Троцкому, – мост, соединяющий в мирном сожительстве классовых врагов, это буржуазное орудие, усыпляющее сознание пролетариата, рычаг буржуазного механизма!"
Князь Львов указал рукой на официанта, появившегося перед ними с полным бокалом красного вина на подносе:
– Прошу!
Маклаков, взяв бокал, сделал глоток:
– Прекрасное вино, благодарю.
– Как вы, однако, товарища Троцкого, наизусть излагаете… – В интонации князя Львова слышалась усмешка.
– Приходится. Мы должны изучать своих врагов. – Маклаков вернул недопитый бокал на поднос. – И что же мы видим в России? – Продолжил он. – Аресты, расстрелы, высылка интеллигенции…
– Ну, Василий Алексеевич, вы все в одну кучу-то не валите! Высылка двадцать второго года сколько нам свежей крови-то влила, сколько наших спасла! Это вам все же не Соловки. И потом, доложу я вам… – Князь Львов снова закашлял.
"Все-таки он нездоров", – подумалось Ирине.
– Пойдемте внутрь, Георгий Евгеньевич, не ровен час, просквозит вас. – Маклаков, сделав шаг в сторону гостей, вдруг остановился, словно вспомнив о чем-то важном. – Ну, а что Гучков? От него, вижу, совсем отвернулись?
– Александр Иванович очернил себя и своими германскими связями, и причастностью к делу Корнади, как вы помните, убийцы Воровского, а потом, знаете ли, кажется мне… – Они вошли в дом, и голоса их потонули во взрыве смеха.
Ирина вопросительно взглянула на мужа. Тот стал очень серьезен.
– Что это значит? – еле слышно спросила она.
На балкон высыпала шумная группа гостей.
– Потом… давай отойдем.
Они отошли к другому краю балкона. Ирина удивленно посмотрела на Николя:
– И что? Объясни!
Он задумчиво пригладил волосы:
– Да как тебе сказать…
– Ну, не зли меня! – Она нетерпеливо шлепнула его по плечу ладошкой. – Говори же, наконец!
– Видишь ли, судя по всему, князь Львов и ваш знаменитый посол несуществующего правительства – масоны, причем…
– А что это за "раскаленные угли" в ковше? – Ирина взволнованно облизнула губы.
– Ну, это просто… Есть вопросы, которые задают при посвящении в тот или иной градус… при церемонии. Кажется мне, такого рода вопрос – не самый сложный, где-то градуса второго… Дорогая, пойдем-ка и мы внутрь. Ты ведь хотела еще с Куприным увидеться, если не ошибаюсь?
– Так он не пришел, как всегда. – Она огорченно вздохнула.
– Тогда поедем домой. Там и переговорим… – Николя бросил многозначительный взгляд на жену и решительно взял ее под руку. Они вышли с балкона и направились к князю Львову, который, стоя у выхода, уже прощался с подходившими к нему гостями.
– Мсье, позвольте поблагодарить вас за прекрасный вечер. Был счастлив снова видеть вас. – Николя пожал князю руку. Тот кивнул и, устало улыбнувшись, задержал руку Ирины в своей руке.
– Я, Ирина Сергеевна, батюшку вашего – покойного Сергея Ильича – часто вспоминаю. Потребность у нас здесь в таких деятельных и умных людях великая.
– Благодарю, князь. Будем рады видеть вас у себя, – улыбнулась Ирина и, чувствуя, как глаза наполняются слезами, торопливо отошла.
Спускаясь по лестнице, она заметила стоящего у перил Маклакова, о чем-то оживленно беседующего с Юсуповым, который улыбнулся ей и, слегка наклонив голову, попрощался.
"Ну до чего же хорош, глаз не отвести…" – подумала она, увлекаемая мужем к автомобилю…
* * *
Дома, лежа в кровати рядом с блаженно откинувшимся Николя и разглядывая лепнину на потолке, Ирина задумчиво спросила:
– Откуда ты все это знаешь?
– Ты о чем?! – изумился он вопросу, заданному, с его точки зрения, не в самый подходящий момент.
– О масонах…
– О, мой Бог! – Николя с удовольствием потянулся. – Обожаю женские вопросы! Просто обожаю! Больше ничего тебя именно в данный момент не интересует?
– Сейчас для меня это – самое главное. Говори же!
– Знаешь, я заметил, для тебя самое главное – просто заставить меня говорить. И тогда ты расслабляешься, превращаешься в пушистого котеночка, находящегося на вершине блаженства. А когда я молчу, то вроде тебе и не интересен. Я не прав?
– Не прав! – Поспешно произнесла она. – Прости, но мне правда интересно то, что ты рассказывал о масонах. Так откуда ты знаешь?
– Много будешь знать – скоро перестаришься! – Торжественно произнес Николя по-русски. Ирина хихикнула. Николя, приподнявшись на локтях, озабоченно спросил: – Я правильно сказал?
– Правильно. Умница ты моя. – Ирина погладила его по голове и, зевнув, повернулась на бок, положив голову мужу на плечо. – Говори-говори, я не сплю.
– Я знаю не только про масонов, но и много всего прочего, не менее интересного, потому что я… – Николя сделал паузу, – умный, красивый, начитанный мужчина с прекрасным образованием.
Ирина потерлась щекой о его плечо. "Пусть только говорит, он так хорошо говорит…"
– Кстати, – Николя оживился, – если хочешь про масонов. У них есть такой жест – приветствие, когда они дотрагиваются правой рукой до левого плеча… Так вот, великий скульптор и архитектор Микеланджело тоже был членом одного из таких тайных обществ. И есть версия, что именно поэтому его знаменитый "Давид" на пьяцце Синьории, в центре Флоренции, стоит с поднятой к плечу рукой. А еще, насколько мне известно… – Он посмотрел на жену. – Да слушаешь ли ты меня?
Ирина молчала…
…Ей снилась ожившая статуя обнаженного Давида с головой Феликса Юсупова, выкрикивающая голосом Маклакова: "Кому свежей говядинки из имения графа Льва Николаевича Толстого? Кому говядинки? Отдам недорого! Поменяю на вилки, ложки серебряные…"
16
На улице уже который день шел дождь. Деревья жаловались друг другу на непогоду. Желтые листья каштанов, брошенные порывами осеннего ветра на стекло, напоминали яркие груши. Очертания Нотр-Дама были размыты, будто их коснулась трепетная кисть художника-импрессиониста.
Ирина открыла окно, подставив ладонь тугим струям лившейся с крыши воды. "Чем французский дождь отличается от русского? – Поднесла влажную ладонь к лицу. – Наверное, запахом. Русский дождь пахнет полынью, а французский… ванилью. – Она удивилась пришедшему в голову сравнению. – Да, именно ванилью. Причем это – особенность утреннего дождя, вечерний же здесь пахнет мускусом, а ночной… – она задумалась, – ночной напрочь лишен запаха, он полон лишь звуков. Как в России…".
* * *
Просыпаться, а тем более вставать Ирине сегодня не хотелось. Она никак не могла избавиться от привычки позволять себе засыпать только при появлении первых лучей солнца, потому что поняла за последние годы, что все самое страшное происходит только до рассвета, дождавшись которого можно заснуть. Да еще Николя ночью вдруг спросил, откуда у нее шрам на плече. Она отшутилась. Разве может она кому-нибудь рассказать про шрамы, которые внутри? Николя, конечно, милый, добрый, заботливый, и она с ним счастлива. Пусть только не задает вопросов о прошлом, не прикасается к воспоминаниям, которые спрятаны в глубине ее души.
"Я счастлива!" – тихо произнесла Ирина и сразу резко зажмурила глаза, в которые будто бросили горсть песка. Показалось, что бешено пульсирующее сердце переместилось в горло. Прижав пальцы к ямочке между ключицами, она сглотнула, пытаясь избавиться от кома, перекрывшего горло. "Господи, почему ты так жесток?! Почему никогда не даешь шанса поправить непоправимое?" – Она сжала голову руками, словно загоняя туда, на самое дно, так некстати выплывшие мысли. "Опять это проклятое "никогда"!"
"Николя – милый, нежный, заботливый, – повторяла она, как заклинание, раскачивая головой в такт, – и… надежный, – услужливо подсказал мозг. – А Ники тоже был милым, нежным, заботливым и… любимым, – выскочила, превратившись в стон, трепещущая мысль. – И в нем жила страсть, давая о себе знать блеском глаз, движением руки, подрагивающими уголками губ…
Страсть, облаченная в наглухо застегнутые одежды благопристойности… Что может привлекать женщину сильнее? Но было ли все это на самом деле? Может, это был лишь сон? Плод воображения?"
