Наталия Вико - Тело черное, белое, красное
– Ты же совсем не знаешь ее! Зачем она тебе? Она сумасшедшая! Она не понимает, что делает! Они сейчас все сумасшедшие, эти русские. Они уже не в России, но и еще не во Франции, понимаешь? Они вне времени и пространства! И никогда не почувствуют реальной почвы под ногами. Они больны Россией, пойми ты! Это болезнь, и болезнь неизлечимая.
– Я полюбил ее такой, какая она есть – больной, сумасшедшей, любой!
– Полюбил? Ее?!
– Ее, мон ами!
– Женщину, которую ты знаешь несколько часов? Хочешь, я приведу тебе еще десяток таких, и ты испытаешь не менее острые ощущения?
– Я не буду продолжать разговор. Уходи.
– "Уходи"? Это ты мне? Может, ты теперь, как последний идиот, будешь просить ее руки?
– Уходи. Я сам принимаю решения.
Ирина быстро вернулась в спальню. Нехорошо, если Николя поймет, что она слышала разговор. Пусть думает, что она спала. Звук шагов в коридоре заставил ее лечь в кровать и прикрыть глаза. Сквозь ресницы она увидела, как в спальню вошел Николя. Он держал несколько картонных коробок. Поставив их на столик, поднял одно из яблок с ковра и задумчиво посмотрел на нее.
– Я слышала разговор, – не открывая глаз, проговорила Ирина.
Николя, улыбнувшись, приблизился к ней. Она села на кровати:
– Где моя одежда?
– Видишь ли, возможно, ты не одобришь… Пока ты спала, я… Словом, на столе, вот в этих коробках, твоя новая одежда. Мне подумалось, что после сегодняшней ночи у тебя начинается новая жизнь и тебе нельзя надевать то, что ты носила еще день назад. Все должно быть по-другому. Размер я, думаю, подойдет. И еще… – Он поднял ладонь, не давая ей возразить. – Я хотел спросить… надо ли мне переговорить с мсье Яковлевым, в смысле, должен ли я просить твоей руки у него или мы обойдемся без лишних формальностей?
Ирина засмеялась. Сначала тихо, а затем все громче и громче.
– Я не вижу ничего смешного… – Его голос дрогнул.
– Николя… Кажется, мы с тобой уже обошлись без лишних формальностей. Кстати, где все-таки мое старое платье? – В ее голосе послышалось беспокойство.
– А ты не догадываешься? – Он втянул носом воздух. – Я его торжественно спалил. В камине. Знаешь, оно так быстро сгорело, будто обрадовалось огню.
– Боже мой… – охнула Ирина. – Что ты наделал…
– О чем ты? О-ля-ля, не вашу ли русскую сказку ты имеешь в виду? Я читал, когда изучал русскую литературу. Но, надеюсь, Кащей Неумирающий, – произнес он по-русски, – не отнимет тебя у меня.
Ирина снова рассмеялась.
– Почему ты смеешься, дорогая? Я что-то не так сказал? – он смотрел на нее исподлобья, словно обиженный ребенок.
– Ты все совершенно замечательно сказал!
– Так что же ты мне ответишь?
– Отдаю! – вмиг став серьезной, медленно, будто все еще не веря в реальность происходящего, произнесла она, протягивая Николя руку и серьезно глядя на него снизу вверх. "А платье… – подумала она с облегчением, – в конце концов, я сама этого хотела – сбросить старую кожу и забыть о ней. Только уж очень буквально все получилось". – Отдаю… – повторила она, поднимаясь и протягивая ему вторую руку. Простыня, скользнув вдоль тела, упала у ног. Николя отбросил ногой кремовый шелк.
– Занавес упал! – торжественно произнес он. – Но это только антракт, а после антракта…
– А антракт так уж необходим? – В глазах Ирины блеснули озорные огоньки.
– Необходим… – Он подхватил ее на руки и, поцеловав мочку уха, прошептал: – Просто необходим… И я знаю, как мы воспользуемся им, – торопливо продолжил он, заметив, как слегка приподнялась ее бровь, – потому что нас уже ждут в мэрии…
* * *
Посидев в уютном кафе на бульваре Сен-Мишель и вдоволь нагулявшись по набережной Сены, уже поздно вечером они поднялись в квартиру. Николя, взяв ее за руку, провел в гостиную и зажег свет. Комната была полна цветов. На столике у камина стояла бутылка шампанского и бокалы. Ирина, восторженно ахнув, благодарно поцеловала мужа. Николя, подбежав к окну гостиной, распахнул его, весело прокричав:
– Входи, счастье!..
…Счастье неуверенно вошло в дом и присмотрелось к разом побледневшему лицу застывшей на месте женщины. Оно показалось ему знакомым. Они будто бы встречались под Новый девятьсот семнадцатый год в далекой заснеженной России. Только вот мужчина, который звал его, был, кажется, другим…
* * *
Темное небо заглядывало в спальню, приблизив к бездонным глазам желтый монокль луны.
Ночь… Время, когда души людей исповедуются Богу. А Бог всемогущ. Он поймет и простит. Кто же, если не он? Кто же, если не он…
Тишина задумчиво покачивала ее на руках. Странная женщина. В ней будто живет вечная боль. А боль с тишиной не в ладах. У боли всегда шумная свита…
* * *
Часы пробили четыре раза. Ирина открыла глаза. Свернувшись калачиком, она лежала, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить Николя. Сердце, будто увеличившись в размерах, больно толкало в грудь. Уже столько лет прошло со дня убийства Ники, но иногда под утро все повторялось снова, и она всякий раз просыпалась в ужасе от того, что нечто огромное, как удав, обвивалось вокруг тела, не давая возможности вздохнуть и хоть что-то предпринять или исправить, успеть убежать или позвать на помощь. И лица… их спокойные, равнодушные лица…
И ни разу в этом чудовищном калейдоскопе она не видела лица Ники – только расплывчатое, бледное пятно, которое, стоило ей попытаться приблизиться, странным образом удалялось и исчезало…
* * *
Все это – мертвецы. Вглядись же в эти лица.
Их принято считать живыми – что за вздор!
Реальностью своей им нечего гордиться -
У них совсем немой, бездушный, мертвый взор…
– доносился из зала чей-то глубокий проникновенный баритон.
"Господи, о ком это он? О большевиках или о нас?" – Войдя в зал, Ирина опустилась в кресло и огляделась.
Вечер, устроенный князем Львовым, не привлек бы ее внимания, если бы не известие о том, что на нем, вероятно, будет присутствовать не балующий эмигрантскую публику возможностью пообщаться с ним писатель Куприн, поклонницей которого она являлась. Обещал быть и вернувшийся недавно в Париж князь Юсупов с супругой. Чувствовалось, что большинству сидящих сейчас в небольшом душном зале был неинтересен манерный мужчина в блузе с широкими рукавами, который продолжал чтение стихов, вызывающих среди слушателей лишь легкий ропот недоумения.
Ведь тело– это что? Говядина, и только!
Шерсть, кожа, и глаза, и сладострастный рот-
Коробка для души, в ней жизни нет нисколько,
Сгниет она в земле, мы знаем наперед!
– Не кажется ли вам, голубушка, что это – проделки князя Львова, желающего всех нас обратить в свое вегетарианство? – Услышала она у самого уха слегка картавый шепот. – Согласитесь, что после этаких прелестей мало кому захочется пройти в соседний зал отведать чего-нибудь мясного?
Она весело взглянула на Маклакова – молодящегося мужчину приятной наружности, с усами, аккуратно загнутыми вверх над мягкими губами. Ирина не знала, почему вдруг решила, что у него мягкие губы. Они были таковыми, и все.
– Василий Алексеевич, милый, что вы говорите? А я ведь страсть как голодна!
Ей нравился этот неунывающий человек. Вечный холостяк, он был всегда окружен красивыми женщинами, находившими его весьма привлекательным. Возраста его не знал никто. Помнится, отец рассказывал, как Маклаков, держа в руках небольшую книжечку под названием "Список депутатов Государственной думы", членом которой являлся, на глазах Сергея Ильича аккуратно продырявил страницу именно в том месте, где был указан его год рождения. Маклаков был удачлив не только в отношениях с прекрасным полом. Одним из везений, как ни странно, стал приезд в Париж в качестве посла Временного правительства именно 25 октября 1917 года. Информация о назначении во французское министерство иностранных дел поступила, однако верительные грамоты президенту Пуанкаре он вручить уже не смог. Вот уже более пяти лет Маклаков жил в помещении русского посольства. Французы не знали, что с ним делать, – советское правительство они не признавали, советским дипломатам, в том числе торговым представителям, въезд во Францию не разрешали. Между тем сам Маклаков представлял во Франции несуществующее Временное правительство. И ему не оставалось ничего, кроме как жить в свое удовольствие под гостеприимным небом Парижа, не забывая, однако, любезно отвечать на многочисленные приглашения, посещать все официальные приемы, а также вести обширную переписку.
– А где ваш супруг? Вы ведь теперь графиня, не так ли? – Он прикоснулся к ее руке губами. – Поздравляю…
"Ну вот, я была права, губы действительно мягкие!" – Весело подумала Ирина.
– Благодарю, Василий Алексеевич. Скажите лучше, вы должны знать, будет ли князь Юсупов?
Маклаков заговорщицки взглянул на нее. Весь его вид говорил: "Ах, кому же знать, как не мне? Ведь, поверьте, именно из-за меня сюда и придет Юсупов! А как же иначе? Нас связывает великое преступление! Ведь именно я достал Юсупову яд для умерщвления Распутина, и не моя вина, что этот яд не подействовал на злодея, но все же роль моей личности в истории значительна и…"
