Регина Дефорж - Под небом Новгорода
Понемногу Гийом стал одерживать верх. Он собрал последние силы и, когда солнце должно было вот-вот уйти за горизонт, заканчивая схватку, нанес решающий удар. С раскроенным лбом, Филипп опустился на землю и больше не шевелился. Но Бастард также дошел до предела. Сделав несколько шагов в сторону побежденного, он упал рядом.
Молодые придворные, оруженосцы бросились к герцогу. Он пришел в себя позже, когда ему влили сквозь зубы несколько капель эликсира. Его первые слова были о побежденном:
— Он умер?
Оливье из Арля, осторожно повернув друга, ответил резко, с залитым слезами лицом:
— Не знаю.
— Позовите моего лекаря! — воскликнул герцог, с трудом поднимаясь на ноги.
— Я здесь, сеньор.
— Займись! Такой храбрый воин не должен умереть. Что за битва! Я давно уже так не забавлялся! Первый раз, дерясь на палках, я нашел соперника под стать мне.
— …которого вы легко победили, сеньор, — сказал один из рыцарей.
— Легко?.. Раболепие помутило твой разум, Жан де Кутанс! Или ты намекаешь на мое происхождение?!
— Конечно, нет! — вскрикнул льстец, покраснев.
Гийом Нормандский склонился над Филиппом.
— Так как, я убил?
— Бог решил иначе, — сказал Филипп, пытаясь встать.
— Не двигайся, пусть мой лекарь посмотрит тебя.
— Зачем, раз я должен умереть?
— Кто тебе говорит о смерти?
— Разве я не побежден? Разве я не обязан расстаться с жизнью?!
— Или рукой!
— Возьмите мою жизнь, вы ее выиграли, но не калечьте.
— Ты забыл, что я твой победитель. И мне решать!
— Из любви к Море — убейте меня!
Схватив раненого за одежду, Гийом резко поставил его на ноги.
— Что ты сказал?.. Откуда ты знаешь Мору?
— Это не имеет значения. Из любви к ней — убейте меня.
— Не раньше, чем ты мне расскажешь!
— Сеньор, отпустите его, он задыхается, — взмолился Оливье.
— Пусть его отнесут в мою палатку.
Некоторое время спустя, освобожденный от грязи и разорванной одежды, умытый, но еще очень слабый, Филипп лежал на походной кровати герцога. Оливье из Арля и Ланселен де Бовэ заканчивали вытирать тело Филиппа, сильно ушибленное во многих местах. Вошел герцог и молча дал себя раздеть. Обнаженный, он забрался в чан, заполненный горячей водой, настоенной на травах, способных залечивать кровоподтеки.
— Оставьте нас.
Все вышли. Герцог и Филипп остались одни. В своей ванне, полузакрыв глаза, Гийом постанывал от удовольствия. Он погрузил голову в воду, чтобы смыть землю и кровь. Когда герцог вынырнул из воды, то встретил взгляд Филиппа. Долгое время они рассматривали друг друга. Герцог попросил:
— Расскажи о себе.
— Мне нечего рассказать, сеньор.
— Ты хочешь умереть?
— Больше, чем когда-либо.
— Тогда скажи, почему ты упомянул имя Моры? Откуда ты знаешь это имя?
— Вы помните свое падение в немецких лесах?
— Ну.
— За вами тогда ухаживала прекрасная девушка, а одна пожилая женщина произнесла это имя в вашем присутствии.
— Откуда знаешь?
— Я был там.
— Ты состоял в свите королевы?
— Можно сказать и так.
— Это не ответ. Ты сказал или слишком много, или слишком мало. Я приказываю рассказать, кто ты.
— Знайте, герцог, вы не мой господин. По своему выбору я служу сеньору де Шонги. Вам принадлежит только моя жизнь. Вы ее выиграли в честном бою. Возьмите ее.
— Если я отниму ее, то совершу преступление, и Бог мне этого не простит. Ты решил сразиться за людей, погибших на войне, поэтому я согласился принять твой вызов. Я знал, что ни с моей стороны, ни со стороны нормандских военачальников не было предательства. Причиной поражения французов стало их легкомыслие.
— Что мне до этого. Из любви к королеве Анне — убейте меня!
— Кто ты?
Филипп закрыл лицо руками. По его раненым щекам текли слезы. Гийом был тронут отчаянием. Он вышел из воды и, мокрый, подошел к несчастному.
— Может, доверишься мне?.. Клянусь на Кресте нашего Господа, никогда не выдам твою тайну.
— Клянетесь ли вы, что ни при каких обстоятельствах не расскажете ей ничего?
— Клянусь.
Тогда Филипп поведал свою историю.
* * *Все время, пока Филипп говорил, Гийом, завернувшись в льняную простыню, оставался молчаливым и бесстрастным. Когда же Филипп замолчал, герцог долго пристально смотрел на него, скрывая глубокое волнение.
Долгий взгляд и затянувшееся молчание привели в смятение Филиппа. Он с трудом приподнялся.
— Вы ничего не говорите… Вы понимаете, что у меня есть причины искать смерти?
— Ты примешь ее, но не от меня.
— После того что я вам рассказал, я больше не могу жить, потому что королева никогда не должна узнать того, что со мной стало.
— Кто ей скажет? Во всяком случае, не я. Или ты забыл о моей клятве?
— Я надеялся, что, узнав о моей к ней любви, вы меня убьете.
— Ты, как и я, любишь королеву чистой любовью, и то, что ты сделал, сделано ради нее. У меня не хватило бы на такое смелости. Ты надеялся отличиться в сражениях, чтобы слух об этом дошел до нее и чтобы она спросила себя: «Кто этот храбрый рыцарь с таким ужасным лицом?» Тебе хотелось еще большего: чтобы блеск твоих подвигов заставил ее забыть уродство твоих черт?
— Я не обрел славы и не был произведен в рыцари…
— Если ты согласен, для меня будет честью ввести тебя в благородный рыцарский орден.
Филипп взглянул на герцога с удивлением.
— Но я не служу вам?!
— Это не имеет значения. Поскольку я рыцарь, то могу торжественно посвятить в рыцари кого хочу.
Глава двадцать третья. Решение Ирины
Генрих был в ужасно плохом настроении. Год 1054-й был худшим в его царствовании. Пользуясь поражением под Мортемером, Бастард вызывающе повел себя по отношению к своему сюзерену. Он построил замок в Бретейе, недалеко от Тийера, и поручил командовать гарнизоном храброму Гийому Фитц-Осерну. За освобождение многочисленных пленных, взятых под Мортемером, он требовал, чтобы за ним было признано право владения завоеванными землями, в том числе владениями Жоффруа Майенского, также находившимися теперь в руках герцога.
Генриху приходилось выслушивать упреки графов и баронов, ставивших ему в вину то, что король поручил французский отряд брату Эду, проявлявшему храбрость, только когда он грабил угодья, торговал церковным достоянием и насиловал девушек. Самым суровым критиком был Рауль де Крепи: он предостерегал короля.
Но главным было то, что королева, не считаясь с его решительным запретом, продолжала переписываться с Матильдой, и даже, как донесли его соглядатаи, с герцогом. Анна и сама не отрицала этого и с презрением выслушала суровые упреки своего супруга.
А как вынести поведение Оливье из Арля, не перестававшего хвалить великодушие герцога? Разве не он осмелился сочинить «Песнь во славу Гийома»? Генрих был трижды уязвлен: как король, как человек и как возлюбленный, потому что Оливье все чаще находил предлоги, чтобы не делить с ним ложе. Эти отказы усиливали страсть короля, заставляли забывать всякую сдержанность и всякую осторожность. Злые языки при дворе даже говорили, что трубадур предпочел королю этого хромого урода, чьи мужские достоинства король видел однажды. На прямой вопрос короля Оливье ответил, что Порезанный был его братом, а не возлюбленным.
Устал Генрих, устал… Столько лет, проведенных в войне, чтобы упрочить свое положение короля перед лицом матери, доказать свою власть вассалам, папе и императору и, уже много лет, герцогу Нормандскому, преждевременно состарили его. Он мечтал о мире, о покое. Генрих был вынужден обещать свое невмешательство в спор между своим бывшим анжевинским союзником Жоффруа Мартелем и Гийомом.
* * *Анна узнала о смерти отца, скончавшегося еще весной. Со свадьбы она все время переписывалась с ним. Мудрые советы Ярослава много раз оказывались полезными. Анна заказала мессы по всему королевству за упокой души князя и попросила у его величества разрешения удалиться на некоторое время в монастырь, чтобы полностью предаться печали.
Из санлиского монастыря, где Анна провела несколько недель, она вернулась бледной и похудевшей. Граф де Валуа одним из первых навестил королеву. Еще более влюбленный, чем раньше, он пытался ее развеселить, послал к ней самых разных менестрелей. В сравнении с безразличием короля, эти знаки внимания тронули Анну, и она смотрела теперь на графа с меньшей неприязнью. Граф недавно потерял жену, Аделаиду де Бар. Анну тронула печаль графа, она сказала ему слова утешения.
Маленькому Филиппу шел третий год. Он был сильным, прожорливым, драчливым ребенком, безумно любил мать и упрямо отказывался говорить на другом языке, — объяснялся только по-русски. Он набрасывался на всех, кто приближался к Анне, даже на отца. Анна охотно играла с ним, потом отталкивала как щенка. Ребенок больше всего любил слушать песни той удивительной страны, куда он мечтал однажды отправиться и сразиться с водяным, умыкавшим царских детей в свой мокрый замок, чтобы сделать их своими рабами… Что касается Елены, она была безгранично предана маленькому Филиппу и уступала малейшим капризам ребенка.
