Фау-2 (ЛП) - Харрис Роберт

Она нахмурилась:

— Ты сумасшедший, что ли?

Он сделал шаг к двери, но она преградила путь:

— Если спустишься слишком быстро, будут подозрения.

— Ладно.

Он снова лёг на кровать. Она села в кресло. Пару минут оба молчали. К его удивлению, первой заговорила она:

— Мы все думали, Германия уже проиграла. А потом ракеты — ушли и снова вернулись. Что это значит? Вы снова побеждаете?

— Нет, мы проигрываем.

— Когда?

— Скоро. Возможно, в следующем году. Давно ты в Вассенаре?

— Три месяца.

— А до этого где была?

— В лагере. За кражу.

— Откуда ты?

— Гронинген.

— Это на севере?

Она кивнула.

— Есть шанс сбежать? Я бы достал машину. Ты могла бы спрятаться на заднем сиденье.

Он и сам понимал, насколько это нелепо.

Она покачала головой:

— Слишком далеко.

Из соседней комнаты послышались шаги. Хлопнула дверь. Чьи-то шаги удалялись по коридору.

— Мне стоит пойти к ней — проверить, в порядке ли она. А ты можешь уходить.

У двери он достал бумажник и отсчитал двести марок.

Она покачала головой:

— Заплати Ильзе.

— Нет, это тебе.

— Я же ничего не сделала.

Она открыла дверь.

Он в нерешительности задержался:

— Ну… удачи.

Он убрал деньги обратно в бумажник и спустился вниз.

12

Что можно сказать в пользу будильника Кэй — того самого, что она получила от матери в день, когда её призвали в женские ВВС, — так это то, что он ни разу не подвёл её, как бы крепко она ни спала. Его звон был пронзительный, дробящий, будто сверло вонзалось прямо в ухо. Она металась рукой по незнакомой поверхности, пытаясь его отключить. В блаженной тишине, которая наступила, она поднесла светящийся циферблат к лицу. Шесть тридцать.

Она упала обратно на тонкие подушки. Комната была совершенно тёмной. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить: она не в Англии, не перед началом смены, а в Бельгии — и на войне! Она осторожно выбралась из-под одеяла и нащупала выключатель на стене. Внезапный свет ослепил её. Поверх ночной рубашки она накинула шинель и взяла косметичку. Осторожно приоткрыла дверь и прислушалась. Дом молчал. Она на цыпочках перебежала через ледяной коридор в ванную.

Обычные утренние ритуалы она сегодня сократила — боялась опоздать и, кроме того, было слишком холодно. Она ополоснула лицо ледяной водой, почистила зубы и так яростно расчёсывала спутанные волосы, что казалось, будто сдирает кожу с головы. Вернувшись в комнату, обнаружила, что одежда как будто накрахмалена холодом. Пальцы онемели и почти не слушались, когда она застёгивала пуговицы и завязывала галстук. Наконец, одевшись, она аккуратно заправила постель и принялась изучать карту под абажуром. Маршрут, который вчера казался сложным, а теперь — и вовсе неразборчив. Как она найдёт дорогу в этих зашторенных, тёмных улицах, если даже фонарика у неё нет?

Она двигалась по коридору, вытянув руки перед собой, как лунатик. На лестничной площадке, к её облегчению, пробивался снизу слабый свет, позволяя ей спуститься. Внизу, в холле, она заметила полоску света из кухни.

Арно возился у плиты. На огне грелся чайник. Он был в той же одежде, что и вчера вечером. Он разогнулся, когда она вошла, и, улыбаясь, повернулся к ней:

— Bonjour, mademoiselle. Voudriez-vous du thé que vous nous avez donné?

Ей с трудом удалось нащупать в голове нужный французский:

— Спасибо, но, боюсь, у меня нет времени на чай. Не могли бы вы показать мне, как пройти на вот эту улицу?

— Могу лучше — я провожу вас сам.

Она замялась. В Мэдменхеме её учили не показывать никому, где ты работаешь. Но вреда в этом она не видела, да и сомневалась, что вообще найдёт дорогу сама.

— Вы уверены?

— Настаиваю. Комендантский час, конечно, но в вашей форме нас никто не остановит. На самом деле у вас ещё куча времени на чай.

— Всё равно, я предпочла бы выйти сейчас, если вы не возражаете.

Он пожал плечами:

— Как пожелаете. — Он снял чайник с плиты и отпер заднюю дверь.

Кирпичная дорожка сбоку от дома покрылась наледью. Лёгкий лунный свет и пара звёзд — вполне достаточно, чтобы различить очертания садовой стены и собственное дыхание, мерцающее в морозе. Он, чуть прихрамывая, пошёл вперёд и открыл калитку. За ней брусчатая улица тускло поблёскивала в луннном свете. Арно закрыл за ними калитку и указал налево:

— Нам туда.

Мехелен был погружён в тишину, средневековый в темноте, чужой в какой-то трудноуловимой манере — иной запах в воздухе, не такой как в Англии, незнакомые изгибы улиц и формы высоких домов в ряд. Кэй пыталась запомнить маршрут, чтобы потом дойти самой: налево, направо, снова налево — зигзагами через спящий город.

Она сказала:

— А вы обычно так рано встаёте?

Ответ ей был не интересен — просто казалось невежливо молчать.

— Часто.

— Вы работаете?

— Конечно.

— Где?

— По-разному. Иногда на мебельной фабрике. Иногда на пивоварне, когда есть солод и хмель. Иногда разгружаю баржи. Рабочих не хватает. Большинство мужчин моего возраста отправили в Германию. Моя нога спасла меня от этого. — Он взглянул на неё. — Ma bénédiction est ma malédiction. — И перевёл по-английски, будто гордясь поэтичностью фразы: — Моё благословение — моё проклятие.

— Вас ранило? Простите за вопрос.

— Ничего. У меня был полиомиелит в младенчестве. Как говорится, “инвалид с рождения”.

— Сожалею. Это… невезение.

И снова ей показалось, что она сказала что-то бестактное. Тем не менее она добавила: — Я очень сожалею о вашем брате.

— Зачем сожалеть? Нет нужды извиняться за то, в чём ты не виноват.

Они вышли на широкую улицу с магазинами по обе стороны. Мужчина снимал ставни с булочной. Пахло свежим хлебом, тёплым, дрожжевым. Арно похлопал себя по животу:

— От этого я становлюсь голодным.

— Вы часто голодны?

— Всегда!

В конце улицы возвышалось большое здание с колоннами и стеклянной аркой на крыше, напомнившее Кэй роскошный викторианский вокзал. Он сказал:

— Так быстрее, если пройти насквозь.

Огромное пустое пространство тускло освещалось луной, пробивавшейся сквозь стеклянную крышу. Внезапный хлопот крыльев голубей, эхом отразившийся от металлических балок, заставил её сердце подпрыгнуть. Она была рада, что идёт не одна.

— Что это за место?

— Продовольственный рынок. Когда есть еда, конечно.

Когда они вышли с другой стороны, он сказал как бы невзначай:

— На прошлой неделе я видел фургоны с радаром у канала.

— Правда? — Она сразу насторожилась.

— Вы ведь с этим работаете — с радаром?

— Я же говорила вчера: не могу об этом говорить.

— Простите. Я не знал, что это такая тайна. Теперь вы видите — извиняться должен я.

Он звучал обиженно и ускорил шаг, сердито выбрасывая вперёд повреждённую ногу, его широкие плечи раскачивались из стороны в сторону. Кэй шла чуть позади, стараясь избежать дальнейшего разговора. Когда они подошли к мосту через реку и вдалеке показались очертания двойных шпилей, она сказала:

— Спасибо, Арно. Дальше я справлюсь сама.

Он остановился у самой воды:

— Уверены? Вам надо дойти до Бруссельских ворот, потом повернуть направо. Контора немцев — по этой стороне улицы.

— Я запомнила.

— Во сколько вы закончите? Я могу встретить вас и проводить обратно.

— Не стоит. Думаю, теперь я уже найду дорогу сама.

— Тогда отлично.

Он протянул руку. Она пожала её. Он вновь поднёс её ладонь к губам и поцеловал.

— Au revoir, — сказала она, — et merci.

Она пошла вперёд, а через полминуты оглянулась. В рассеивающейся темноте он всё ещё стоял на мосту и смотрел ей вслед. Она подняла руку. Он помахал в ответ, затем повернулся и исчез в городе. Она ускорила шаг, обогнув старинные городские ворота и направилась по широкой дороге. Мимо проехал армейский грузовик, из кузова высовывались солдаты. Один из них свистнул. Она опустила голову.