Фау-2 (ЛП) - Харрис Роберт

Комната вновь погрузилась в тишину. Шли минуты. Кэй подумала, как зловеще осознавать, что ракета летит сейчас в космос, её траектория выпрямляется, начинается плавный поворот и затем — стремительное падение. Где-то в Лондоне, подумала она, есть человек, такой же, как она тогда — просто живущий своей жизнью во вторник утром, полный планов и мелких забот, и совсем не подозревающий, что математика параболы уже приговорила его. Она посмотрела на свой лист бумаги — на карандашные строки, фиксирующие пеленг, высоту, скорость и координаты. Цифры смерти.

Она вспомнила, как в Уорик-Корте только натянула платье через голову, когда воздух вокруг как будто исчез, а потом — треск звукового удара, рев как от поезда, несущегося прямо на неё, и всё это поглощается грохотом обрушившегося здания.

— Есть сообщение о падении, — выкрикнула сержантка с телефоном. Голос вернул Кэй в настоящее. Пауза. Радиолокационная служба ПВО в Англии вычисляла координаты.

— Широта: пятьдесят один точка тридцать, три один точка шесть один четыре шесть. Долгота: ноль, ноль, тридцать семь точка восемь семь девять два.

Сержант воткнула красную булавку в карту. Кэй взяла логарифмическую линейку. Все мысли о том, что происходило в Лондоне, испарились. Её удивила собственная хладнокровность. Ум как будто раздвоился: одна половина следила за порядком действий, другая — за точностью расчётов. Окошко на линейке скользило туда-сюда — утешающее в своей чёткости. Мир свёлся к числам.

Ровно через шесть минут она подняла руку и передала блокнот Барбаре. Ноузли и Ситуэлл подошли, чтобы посмотреть, как та сверяет вычисления. Кэй наблюдала за их лицами. Теперь она волновалась. Ей хотелось бы сигарету.

Через минуту Ситуэлл взяла блокнот и подошла к карте, покрывающей Лондон и Северное море до самого побережья Голландии. Отмерила расстояние:

— Широта пятьдесят два точка семь, четыре точка два семь ноль два. Долгота: четыре точка один семь, пятьдесят два точка три ноль девять восемь.

— Широта пятьдесят два точка семь… — одна из сержантов WAAF, голосом диктора Би-би-си, чётко и спокойно продиктовала координаты в штаб ВВС.

Барбара улыбнулась Кэй через стол:

— Не волнуйся, милая, всё идеально.

На авиабазе Колтишолл, в девяти милях севернее Нориджа, четыре пилота «Спитфайров» из 602-й (Глазговской) эскадрильи, просидевшие в кабинах несколько часов, получили приказ на взлёт. Их истребители были новейшими Type XVI, только что с завода, специально модифицированными под бомбовую нагрузку. Последние дни они изучали фотографии Гааги с высоты и тренировались в пикировании. Загруженные двумя 250-фунтовыми бомбами, по одной под каждым крылом, они с рёвом взлетели в низкую облачность. Двигаясь плотным строем, пересекли пляж между Уэксхэмом и Уинтертоном и направились через Северное море к побережью Голландии, в 120 милях. Координаты цели передавались им с земли. При максимальной скорости чуть выше 300 миль в час, они достигнут цели через 25 минут.

Ситуэлл подошла к большой карте Гааги, тщательно сверила координаты и воткнула булавку в пробковый щит. Кэй встала и обошла стол, чтобы посмотреть. Красный шарик — словно капля крови, подумала она — был воткнут точно в центр леса Схевенинген.

На столе капрала зазвонил телефон. Все взгляды устремились на него. Он снял трубку, выслушал, кивнул, прикрыл микрофон рукой:

— Новый запуск.

13

Что касается Графа, то первая ракета за день стартовала без всяких проблем. Через минуту после того, как она скрылась в облаках, расчёт выбрался из щели в земле и начал сворачивать кабели. Пусковой командный фургон выехал из своего укрытия и, пятясь, подъехал к пусковому столу. Позднее, вспоминая этот момент, Граф признает, что, пожалуй, в воздухе ощущалась не та срочность, какая должна была бы быть. Но прошло уже столько времени с тех пор, как кто-либо из людей видел вражеский самолёт — "Ябо", как они их называли, от Jagdbomber, истребитель-бомбардировщик — что некоторая расслабленность была вполне объяснима.

Из окна полугусеничного тягача высунулся сержант:

— Подбросить?

— Спасибо, но мне нужно проверить взвод Шенка.

Как врач, совершающий визиты на дом, Граф переходил от одной ракеты к другой. Примерно в пятистах метрах к западу от первой площадки вторая Фау-2 уже стояла на платформе, готовая к пуску. И снова случилась неисправность в трансформаторе, и пуск был задержан на два часа, пока не заменили оборудование. Сержант Шенк, ветеран Восточного фронта, который оставил свои обмороженные уши в госпитале под Ленинградом, стоял у основания ракеты. Отсек управления был закрыт. Воздух с конденсатом шёл из района бака с жидким кислородом. Всё было готово.

Шенк спросил:

— Останетесь посмотреть?

— Нет, если ты не против. Мне нужно вернуться на базу.

— Не проблема. Достаточно твоей подписи. — Он протянул Графу планшет, чтобы тот подтвердил завершение ремонта. — Слышал, завтра хоронят лейтенанта Штока и остальных. Обещает быть событием.

Граф задумался, не скрывается ли упрёк в этих словах, но по изуродованному лицу сержанта не было ничего заметно.

— Да, я в курсе. — Он подписал бланк и вернул его.

— Такая вот война, а? Некоторые из этих пацанов ещё с материнским молоком на губах.

— Ну, уж кто-кто, а вы, сержант, эту войну знаете как никто. — Граф хотел избежать очередной страшилки о русских. — До встречи.

— Ещё увидимся.

Он двинулся по дороге.

Утро было тихим, холодным, серым. Он шёл по тому же участку дороги, по которому в субботу утром прогуливался с Биваком — дорога вела с востока на запад, через лес Схевенинген, с видом на озеро. Никого не было видно. И это одиночество ему нравилось. Он замедлил шаг, чтобы продлить это ощущение. Позади раздался рёв запускающегося ракетного двигателя. Он остановился и обернулся. Через секунду ракета Шенка взмыла над верхушками деревьев.

— Ну же, наклонись, сукин сын, — пробормотал он. И точно: Фау-2 наклонилась по траектории ровно перед тем, как исчезнуть в облачном потолке. Отлично. Теперь как минимум час-два запусков не будет. Он заметил скамейку с видом на озеро и решил отдохнуть.

У него ещё держалось похмелье после вчерашнего вечера. Смесь кюрасао и коньяка, и — тяжелей — память о разговоре с девушкой в борделе. Действительно ли он рассказал ей всё это — о процентах неудачных запусков, о нехватке жидкого кислорода? Он снял шляпу и тыльной стороной ладони протёр лоб.

Я схожу с ума. Он поклялся себе больше не появляться в борделе. Но её образ возвращался снова и снова. Когда они уезжали, Зайдель сказал:

— Забавная, тощенькая такая. Почему ты выбрал именно её?

— Не знаю. Наверное, напомнила мне кого-то.

Такой ответ, казалось, удовлетворил любопытство лейтенанта:

— Понятно. У каждого свои вкусы. Я, например, всегда выбираю Марту именно потому, что она мне никого не напоминает.

Граф закурил и вытянул ноги, закинув руку на спинку скамейки. Из-за того, что земля уходила вниз к озеру, ему открывался хороший вид. В озере зимой было что-то меланхоличное — в тон его настроению. Обломки сгоревшего двигателя ракеты он этим утром выбросил в лесу — понемногу, на ходу. Видимо, он стал сообщником Фемке. Мысль о том, чтобы попытаться её спасти, снова всплыла. Может, увезти её в родной город? Хотя их обязательно остановят. А если найти кого-то из Сопротивления, кто спрятал бы её здесь, в Гааге? Это уже ближе к реальности. Он мог бы съездить к ней, предложить это…

Он всё ещё обдумывал план, когда со стороны города донесся вой сирены воздушной тревоги.

Это был первый раз за несколько недель. Первая мысль, как когда-то в Пенемюнде: наверняка учебная тревога. До технической базы оставалось не больше трёхсот метров. Но вместо того чтобы бежать к блиндажам, он остался сидеть на скамейке и стал вглядываться в небо. Учитывая, как быстро сегодня ракеты исчезали в облаках, он предположил, что нижняя граница может быть очень высокой — возможно, до 3000 метров. Опасно высокая, как он теперь осознал.