Кадзуо Навата - Тигриное око (Современная японская историческая новелла)
Замок Нагасино был окружен основными частями армии Такэда, Нобунага донесли, что все висит на волоске и, скорее всего, на этот раз Такэда Кацуёри сам станет во главе войска и даст решающее сражение армии Иэясу.
— Этот Такэда очень уж любит замки брать. Однако, заняв замок Нагасино, он вскоре наверняка уйдет оттуда подобру-поздорову… — так сказал Нобунага и опять не стал ввязываться в ситуацию.
Кацуёри и в самом деле любил сам процесс осады крепостей. Например, захватив замок Така-тэндзин, выгоды он не получил никакой и к тому же заплатил большими людскими потерями. Однако на этот раз, как сообщали разведчики, которых посылал сам Нобунага, цель Такэда — не просто захват замка, благодаря этой осаде он надеется завлечь в ловушку основные силы Иэясу и одним ударом расправиться с ним. Сигналы об этом поступали из разных мест. Стало известно, что один из отрядов Такэда скосил всю рисовую рассаду, только что высаженную на поля. Для такой провинции, как Микава, скосить посадки риса означало обречь крестьян на голодную смерть. Ясное дело, крестьяне не пойдут за господином, который мирится с этим. По тем временам косить рисовую рассаду было самым злокозненным делом и верным способом вызвать на бой.
Десятого дня 5-й луны Нобунага решил помочь Токугава Иэясу. Он собрал главных военачальников на военный совет и прежде всего спросил Сакума Нобумори, каким оружием они располагают.
— Тысяча пятьсот ружей. То есть ружей-то тысяча пятьсот, а вот стрелков не более тысячи наберется. — Сказав это, Нобумори с опаской посмотрел в лицо Нобунага. «В последнее время владетели очень увлечены огнестрельным оружием, однако разве в предстоящих сражениях этого будет достаточно?..»
— Нобумори, добудь еще полторы тысячи ружей и две тысячи людей. У Цуцуи Дзюнкэй и Хосокава Фудзитака хватает ружей, да и стрелки должны быть. Одними ружьями мы не обойдемся. Надо будет распределить — сколько ружей и сколько стрелков от каждого, понятно? И всех военачальников распределить по замкам в столичном округе и в прилегающих к нему. А если станут роптать и мешкать и не успеют до тринадцатого, следует довести до их сведения, что я сам явлюсь к ним со своими ружьями, чтобы лично их поприветствовать.
Нобумори хотел что-то ответить. Хотел объяснить, что опасно полагаться только на огнестрельное оружие, но не знал, как это получше выразить, слова не шли с языка. Нобунага пристально смотрел на него.
— Понимаю. Прекрасно понимаю, что ты хочешь сказать. Верно, опасаешься коней Такэда не меньше Иэясу. По правде говоря, я, Нобунага, тоже их побаиваюсь. Именно поэтому мне и нужны ружья!
— Ваша милость говорит чистую правду, однако же конница Такэда не имеет себе равных в Поднебесной, надежно ли полагаться только на ружья? А если враг разгадает наш замысел и подорвет наши планы?.. — Сказав это, Нобумори и сам запутался, не зная, какие меры может принять в этом случае враг, и, подавленный, умолк.
— Наши планы подорвет вовсе не враг, — сказал кто-то из задних рядов.
Нобунага приподнялся, чтобы разглядеть говорившего — это был Хиратэ Сакёноскэ, лицо его выражало отрешенность и безнадежность. Не будучи ни военачальником, ни даже военным советником, он, однако, всегда присутствовал на военных советах. После сражения при Окэ-Хадзама Нобунага питал к нему особое доверие, однако тот не кичился покровительством Нобунага, высказывался обычно вполне свободно и поступал по-своему. Вассалы Нобунага всегда отдавали должное этому человеку, который, впрочем, оставался для них загадкой.
— Так кто же подорвет наши планы, касающиеся стрелковых войск?
— Прежде чем ответить на этот вопрос, хочу сам нижайше спросить — каким образом господин собирается использовать эти три тысячи стрелков, и тогда я смогу дать ответ, — с бесстрастным лицом произнес Хиратэ Сакёноскэ.
— Да это очевидно. К тринадцатому числу соберется стрелковое подразделение, мы выступим из Гифу, единым броском совершим переход к крепости Нагасино и начнем обстрел конницы Такэда из трех тысяч ружей. Когда боеприпасы кончатся, выдвинем основные отряды. У Такэда пятнадцать тысяч человек, у нас, вместе с Токугава, — сорок тысяч, так что, думаю, к пятнадцатому числу все будет кончено.
Нобунага, изложив свою тактику, обвел ряды присутствующих взглядом — дескать, ну как, поняли? Однако на лицах вассалов ничего не отразилось, наверно, каждый знал — что ни думай, все равно будет так, как решил Нобунага. Отклика не последовало, но на каждом лице была заметна тень тревоги. Уж слишком распространялся Нобунага насчет оружия.
— Что ж, если вы, ваша милость, принимаете этот план, тогда, думаю, так оно и произойдет, как вы изволите говорить — к пятнадцатому все будет кончено, — сказал Хиратэ Сакёноскэ.
— Ну и хорошо, а кто же тогда, по-твоему, подорвет наши планы? — Нобунага только с Сакёноскэ говорил так миролюбиво. На своих военачальников он любил покричать, однако Сакёноскэ к ним не относился и не был подчинен ему по службе, так что Нобунага обращался с ним скорее как с гостем.
— Да ведь когда я говорю, что к пятнадцатому все будет кончено, я имею в виду разгром нашей армии.
Сакёноскэ начал с вывода, но, прежде чем удивление и растерянность всех присутствующих военачальников, начиная с Нобунага, сменились гневом, он приступил к объяснениям:
— Наши планы подорвет сезон дождей. Под проливным дождем ружья использовать не удастся. Сейчас дожди уже начались, и пятнадцатого, я думаю, будет лить, да и дожди в этом году необычно сильные. Так сколько ружей из трех тысяч останутся годными к тому моменту, пятнадцатого числа, когда наше стрелковое подразделение подойдет к крепости Нагасино и наставит ружейные дула на конницу Такэда? Предполагаю, что эта конница легко рассеет наших стрелков и ворвется в ставку Ода — Токугава.
Слушая объяснения Сакёноскэ, Нобунага вспомнил сражение при Окэ-Хадзама. Тогда, воспользовавшись сезоном дождей, их небольшой конный отряд внезапно налетел на ставку Имагава Ёсимото, и если представить себе, что то же средство может использовать теперь Такэда… — по спине его побежал холодок.
Приведя свои резоны, Сакёноскэ умолк. Поднял голову Нобумори, и на лице его явственно читалось, что Сакёноскэ высказал его собственные мысли. Он собрался было что-то сказать Нобунага, но, увидев, как зажглись огнем его глаза, передумал. В такой момент лучше было со своими репликами не соваться. Нобумори снова опустил голову.
— А у тебя, Сакёноскэ, есть какие-нибудь предложения?
— Предложение только одно — отложить поход в крепость Нагасино на более поздний срок, чтобы дождь не помешал действиям стрелкового подразделения. Сезон дождей длится примерно месяц, но обычно бывает еще несколько дней без дождя. Исстари такие дни называли «теплым просветом». По моим предположениям, в этом году «теплый просвет» наступит после двадцатого. До тех пор стрелковые части двигать не следует.
На лице Нобунага отразилось полное одобрение. Ружья с фитильным запалом во время дождя не используешь — не то чтобы они будут совсем непригодны, но для сражения не годятся. Сакёноскэ прав, однако же, с другой стороны, жаль оставлять крепость Нагасино на разорение и гибель. Падет Нагасино — следующей опасности подвергнется крепость Хамамацу. Нобунага погрузился в глубокое раздумье.
— И еще одно хочу сказать. Есть только один способ обстрелять из ружей конницу Такэда — возвести забор, преграду для коней. Пусть три тысячи воинов, без различия — офицер ли, простой ли солдат, принесут колья, по одному каждый, длиной в полтора кэн и толщиной в четыре сун,[79] а также по мотку веревки. Если из этих трех тысяч кольев построить изгородь, ее не сможет преодолеть даже конница Такэда. Лошади в замешательстве остановятся перед преградой, тут-то стрелки и возьмут врагов на прицел.
— Точно! — воскликнул кто-то.
Однако уж очень ловко все это было придумано. Да и захочет ли Нобунага, всегда больше склонный заставать противника врасплох, принять тактику, требующую столь кропотливой подготовки?
4Тринадцатого дня 5-го месяца 3-го года Тэнсё (1576 г.) Нобунага вышел из Гифу, ведя за собой трехтысячную армию. Обычно выступление его армии обставлялось пышно и сопровождалось музыкой, на этот же раз все было на удивление тихо. Отчасти это объяснялось сезоном дождей, но главная причина была в другом — просто каждый офицер и солдат нес длинный шест. Конные самураи как-то ухитрились приторочить свой шест к седлу, остальные же вынуждены были тащить его на плече, что создавало крайние неудобства. Воинам с пиками на правом плече пришлось нести шесты — на левом. Стрелки тоже примостили на одно плечо ружье, а на другое — шест.
Такой марш армия совершала впервые. «Не поймешь, то ли на войну идем, то ли всем миром монастырь строить,[80] — жаловались некоторые. — Ладно бы эти шесты, но ведь еще и мотки веревки». Процессия действительно выглядела довольно странно.
