Уилбур Смит - Троя. Падение царей
— Все, что ты говоришь, может, и правда, — ответила Андромаха. — Но ты знаешь, что я не брошу — не смогла бы бросить — своего сына.
— Конечно, я это знаю, — печально проговорила Ифигения. — Весной у тебя не было бы выбора, а к концу лета тебе уже некуда было бы возвращаться. Но теперь я не могу тебя спасти. Я устала, Андромаха. Но ты молода и сильна. Так возьми кости Каллиопы в тамарисковую рощу и возлей вино в ее память. Она нравилась мне, ты знаешь. Она столько выстрадала перед тем, как попасть сюда!
Жрица протянула руку Кассандре.
— Поддержи меня, дитя, и помоги вернуться в мои покои. Боюсь, сила почти оставила эти старые кости.
Кассандра обхватила ее за талию.
— Однажды у нас не станет костей, — со счастливым видом сказала девушка, — а наш пепел будет кружиться среди звезд.
Глава 11
Зов судьбы
Геликаон дремал этой ночью урывками, беспокойство об Андромахе не давало ему как следует отдохнуть и врывалось в его сны. Во сне он стоял в темноте, словно на дне глубокого колодца, и видел высоко наверху Андромаху в обрамлении света, ее волосы были в диком беспорядке, руки тянулись к нему. Потом она очутилась в его объятьях, он чувствовал изгибы ее тела, запах ее волос, но она была холодной, как камень, с лицом бледным и безжизненным. Он закричал, но голос его был тонким, как далекий крик чайки, и он не мог ей помочь.
Геликаон со стоном проснулся и отбросил одеяло.
Костер едва горел, на берегу было холодно.
Вокруг него все спали, сбившись в кучу, чтобы было теплей.
Ночь была ясной, звезды вокруг полумесяца — яркими, и морда деревянной лошади зловеще сияла в лунном свете.
Геликаон задрожал и встал, потирая голые руки. Больше он не будет спать. Он будет ждать Андромаху, готовясь взобраться по тропе на утес, чтобы ее найти. Он сказал, что подождет до первых лучей рассвета, но ему не терпелось снова ее увидеть, и он тревожился, все ли с ней в порядке.
Геликаон огляделся. Слева, у линии воды, виднелся силуэт высокого человека, который стоял, глядя на море. В последние несколько дней Гершом, казалось, замкнулся в себе и проводил много времени в одиночестве.
Желая отвлечься от мыслей об Андромахе, Геликаон осторожно пробрался между спящими людьми и пошел по черному песку. Гершом услышал его шаги и обернулся.
— Ты ошибался насчет нее, Золотой, — сказал он. — Она и впрямь умеет видеть.
Геликаон приподнял брови и улыбнулся.
— Она читала по твоей ладони?
— Нет. Она открыла мой разум, — Гершом покачал головой и хрипло рассмеялся. — Что бы я ни сказал, это тебя не убедит.
— Наверное, ты прав. Но у тебя проблемы, а мы друзья. Поэтому все равно говори.
— В пещере на Миное я узнал, кто я.
— Что именно узнал? Ты царевич-беглец из Египта.
— Нет, Геликаон, я подменыш. Ребенок моей матери родился мертвым. Служанка отнесла тело младенца на берег реки. Там она встретилась с двумя жителями пустыни… рабами. Они дали ей ребенка взамен умершего. Они дали ей… меня.
— Это Кассандра тебе сказала?
— Нет, она показала мне это. Она развела костер и сожгла на нем опиум. Когда я вдохнул дым, мой разум наполнили видения.
— А откуда ты знаешь, что они правдивы?
— Верь мне, Золотой, я это знаю. Я столько всякого видел! — Гершом тяжело вздохнул. — Разрушение и отчаяние. Я видел Трою и видел тебя…
— Не говори о Трое, мой друг, — быстро сказал Геликаон. — В глубине души я знаю, что будет с этим городом. Мне не нужны пророчества, истинные или ложные.
— Тогда я не буду рассказывать об этом. Но теперь я понимаю, почему ты послал столько своих людей через море к Семи Холмам. Новая земля, новый народ, далеко от войн и предательств старых империй.
— Это обычное поселение, Гершом, и тамошние люди — выходцы из многих народов и рас. Они непрерывно друг с другом ссорятся. Только удача и благословение богов помешает им разорвать друг друга в клочья. Поселение это, наверное, не продержится и нескольких лет.
— Нет, Геликаон, ты ошибаешься. Трудности, с которыми сталкиваются эти люди, сплотят их. Они выдержат, я обещаю. Вот увидишь.
Гершом улыбнулся.
— Ну, — продолжал он, — может, ты и не увидишь, этого я не знаю, но твои сыновья увидят, увидят и их потомки.
Геликаон посмотрел на друга.
— Я начинаю чувствовать себя неловко. Ты что, тоже теперь стал провидцем?
— Да, стал, и я знаю, что должен отправиться в пустыню, а потом вернуться в Египет.
— Фараон убьет тебя, если ты вернешься! — сказал Геликаон. Тревога за друга вытеснила его собственные опасения. — Я думаю, Кассандра отравила твой рассудок.
— Нет, не думай так. Она милое, печальное, сломленное дитя. Но ее видения истинны. И я верю, что видел правду. Мы узнаем об этом еще до рассвета.
— О чем узнаем?
Гершом показал на египетский корабль, вытащенный на берег неподалеку.
— Если то, что я видел, было правдивым, меня призовут отплыть завтра на этом судне.
Геликаон внезапно задрожал, холодная ночь впилась в его кости, как ледяная вода.
— Давай закончим на этом! — воскликнул он. — То, что ты говоришь, — безумие, Гершом. Завтра мы все вместе отплывем к Семи Холмам, и ты сможешь выкинуть все мысли о Кассандре и видениях из головы.
Гершом посмотрел Геликаону в глаза.
— Что тебя так пугает в пророчествах, друг мой? — мягко спросил он.
— Я их не боюсь. Я просто не верю в них. Я тоже употреблял опиум и видел крутящиеся цветные пятна. Я видел лица людей, внезапно распускающиеся, как цветы, и слышал, как собаки тявкают на чужестранных языках, которые я почти понимал. Я видел однажды, как человек упал на пол и превратился в десяток лягушек. Думаешь, он и вправду превратился в лягушек? Или это опиум помутил мой рассудок?
— Он и впрямь помутил твой рассудок, — согласился Гершом. — Как помутил и мой. С этим я не спорю. Если никто не пришел за мной на этом корабле, Золотой, тогда я отплыву на «Ксантосе».
— Хорошо, — сказал Геликаон, хлопнув друга по плечу. — После рассвета, когда мы отплывем, я припомню эту беседу и посмеюсь над тобой. А теперь давай вернемся к костру. Этот морской ветер леденит мою кровь.
Несмотря на свой легкомысленный тон, Геликаон ощущал напряжение и тревогу, когда они шли обратно к кострам. Он пристально посмотрел на египетский корабль. Там никто не двигался, вся команда спала на берегу.
Гершом добавил сухих веточек в светящиеся угли угасающего костра. Пламя взметнулось вверх. Он вытянулся на песке и почти сразу заснул.
Геликаон набросил на плечи толстое одеяло и сел у маленького огня. Облака начали собираться в небе на востоке, небо потемнело, когда они закрыли луну. Вскоре начал накрапывать дождь. Геликаон сидел один, и на душе у него было тяжело.
Могучий египтянин занял прочное место в сердце Геликаона, какое прежде занимал и Зидантос, и дарданский царь внезапно понял, что горюет о потере друга, уверовав, что народ пустынников явится за Гершомом утром. С тех пор, как «Ксантос» спас Гершома, вытащив из моря, тот стал бесценным членом команды галеры, правой рукой Геликаона и его другом, одним из тех, кому Геликаон не только доверял свою жизнь, но и с кем делился своими чувствами, страхами и надеждами. Гершом не раз его спасал, и не только в битве: он привел Предсказателя с целительными личинками, вылечившего Геликаона после нападения наемных убийц.
Вспомнив о том, как он лежал беспомощный во дворце Гектора и как Андромаха нянчилась с ним, Геликаон снова подумал о своей любимой, повернулся и опять взглянул на горную тропу в надежде увидеть спускающуюся по ней Андромаху. Но было еще слишком темно и туманно, чтобы ясно видеть, поэтому Геликаон плотней закутался в одеяло и стал терпеливо ждать первых проблесков света.
Почти рассвело, лагерные костры звездами мерцали на берегу далеко внизу, указывая путь, когда Андромаха зашагала по тропе с утеса. Земля была неровной, в нескольких местах тропа сужалась и была в колдобинах. Низкие облака закрыли луну; обратный путь к кораблю становился опасным.
Начался дождь, сперва небольшой, но вскоре тропа сделалась скользкой и предательски опасной. Поднявшийся ветер трепал зеленый хитон Андромахи и одолженный ею плащ.
Потом дождь превратился в ливень, колючий и холодный, обжигающий лицо и руки. Андромаха пошла еще медленней, придерживаясь одной рукой за рыхлый склон утеса. Ее обутые в сандалии ноги скользили по мокрой земле. Ей не терпелось вернуться к Геликаону и «Ксантосу», но в конце концов ей все-таки пришлось остановиться.
Присев, она плотно закуталась в плащ.
Сидя в одиночестве на тропе, Андромаха задумалась обо всех событиях минувшего дня. Она боялась снова увидеть Ифигению, помня свою нелюбовь к холодной, безжалостной микенке. Теперь Андромаха смотрела на нее по-другому. Только ли потому, что жрица умирала? Позволило ли осознание этого увидеть старую женщину более ясными глазами? Или ее отношение к жрице изменила обычная жалость?
