Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары графа де Рошфора
А тем временем произошло все именно так, как я и думал. Господин де Тонешарант, узнав о поведении своего капитана, предоставил отпуск солдату, но не удовлетворился этим, а поклялся наказать капитана, как только представится удобный случай. В те времена сделать это было сложнее, чем сейчас, когда полковники стали абсолютными хозяевами, а раньше король нуждался в офицерах, и оказывать на них давление было сложно. В самом деле, офицеров было мало, не то что сейчас. Как бы то ни было, господин де Тонешарант затаил злобу против своего капитана, но ничего не мог осуществить до заключения мира. Но, когда пришло время, он сразу отодвинул его на пятое или шестое место в полку. Депланш не мог не пожаловаться на такую несправедливость, а граф де Тонешарант, предвидя это, заранее обратился к королю, рассказав ему о грубости этого человека, добавив даже и сверх того. Впрочем, к этому у него были все основания, так как, выпив вина, капитан сразу же начинал плохо отзываться о Боге и о вышестоящем начальстве, считая всех своими врагами.
Будучи представленным подобным образом королю, он стал претендовать на то, что давно служит, что рота его всегда была на хорошем счету, что он никогда не забывал о своем долге и т. д. Король спокойно выслушал его, а потом заявил, что ему теперь остается так же хорошо послужить Господу. Он сказал, что сначала нужно перестать быть безбожником и злоупотреблять вином и лишь после этого можно будет вновь предстать перед ним. Депланш, знавший в глубине души, что король говорит чистую правду, не посмел после этого настаивать на своем и ретировался. Он удалился в провинцию и не выбирался больше оттуда, кроме как для женитьбы в Париже на дочери господина де Брийяка, советника Большой палаты, но эта женитьба не изменила его, и через пять-шесть лет он умер от пьянства.
Как я уже говорил, я сразу заподозрил с его стороны что-то неладное, и господин кардинал, которому я обо всем рассказал, мгновенно вступился за меня. А после этого он отправил меня в Брюссель с секретным поручением, о котором я не имею права рассказывать и в котором у меня не было и шанса преуспеть. Господин принц де Конде в то время продолжал оставаться с испанцами. Пока же я находился в вышеназванном городе, умер Бове, отец мадам графини де Суассон, который был шталмейстером этого принца.
Это был сердечный человек, но он был слишком высокого мнения о себе, и это стало причиной всех его неприятностей. Однажды он шел от господина принца де Конде и задел одного дворянина, шедшего на прием. Этот дворянин не стал ничего говорить из уважения к хозяину дома, но, выйдя от принца, он обратился к одному из своих друзей, попросив его найти от своего имени господина Бове с целью узнать причину подобного оскорбления. Бове не мог пропустить это мимо ушей. Он выбрал себе друга в сотоварищи, и они стали драться двое на двое. Один из противников был вскоре убит, но у него даже не оказалось времени, чтобы воспользоваться этим преимуществом, так как он получил пистолетную пулю точно в голову и умер через несколько дней. Господин принц де Конде был предупрежден об этом происшествии и навестил его еще до того, как он умер. Увидев, что нет больше никакой надежды, он сказал, что в таком состоянии нужно думать о душе. Он также сказал, что знает о том, что умирающий давно жил с одной женщиной и от него у нее были дети. Кстати, именно от нее и родилась мадам де Суассон, но при этом Бове никогда не был официально женат. Принц сказал, что не может лучше выразить ему свое уважение, как передав ей какие-то добрые слова от него. Бове был совсем без сил, уже двадцать четыре часа он не мог говорить, но слова принца де Конде заставили его встрепенуться.
— Нет, Монсеньор, — прошептал он, — я ничего никогда не обещал этой женщине, и я ей ничего не должен.
Господин принц де Конде сказал ему, что ему все известно и он ориентируется не на слухи, на что Бове вновь повторил то же самое, и принц оставил его в покое.
* * *Пока все это происходило, война продолжалась с прежней силой. Однако бедствия теперь имели место не только на границе, но и в самом сердце королевства, где слабость министров угрожала разрушением суверенной власти и экономики королевства. Говоря так, я хочу подчеркнуть, что наглость некоторых частных лиц, которые считали, что им все позволено, доходила до того, что они устанавливали свои маленькие государства в государстве, которые обязывали почитать. В самом деле, в каждой провинции было по два-три человека подобного рода, и они лишь смеялись над распоряжениями короля, если они не соответствовали их личным интересам. Это была большая беда для кардинала, и еще большая для короля, который был в тысячу раз душевнее и все принимал близко к сердцу. Но время пришло, и это стало не так заметно. Хотя он оставался еще совсем молодым, но уже стал отлично разбираться в политике и не боялся начинать реформы, которые явно не всем нравились.
Говоря о наглости, я хотел бы привести пример одного сумасшедшего, который женился на одной из моих родственниц, и я оказался в этом замешан.
Этого человека звали маркиз де Прансак, и он происходил из нового дворянства, и если он и имел титул, то лишь потому, что был сыном и внуком председателя суда в Бордо. В остальном, если верить генеалогии, могу сказать, что отец его дедушки был простым торговцем и никогда не имел больше двух тысяч франков. В самом деле, он жил в маленьком домике и занимался продажами под вымышленными именами. Из детей у него был единственный сын, которому он дал хорошее воспитание и образование, так как не хотел, чтобы тот тоже занимался торговлей. Обучаясь философии, он увидел дочь председателя суда и быстро влюбился в нее, а так как он мог видеть ее только в церкви, он даже заболел. Он был единственным ребеном, как я уже говорил, и его отец был гораздо богаче, чем казалось. Он никак не мог понять, что происходит с его сыном, и стал вытягивать из него его секрет. Он ему сказал, что если дело только в этом, то нужно набраться смелости и добиваться этой девушки. Он пошел к ее отцу и попросил ее руки для своего сына. Председатель суда спросил, кто он такой, а оценив его внешний вид, который был вполне средним, приказал лакеям выгнать его. Этот маленький человек вовсе не удивился такому презрительному отношению и, чтобы покончить с этим делом, спросил, что он дает за свою дочь при замужестве, и что бы это ни было, он дает в три раза больше за своего сына наличными деньгами. Председатель суда, не ожидавший такого поворота, внимательно посмотрел на него, после чего стал разговаривать с ним более уважительно, но все же поинтересовался, может ли тот осуществить все то, что обещает. Маленький человек ответил, что в этом можно не сомневаться, пригласил его к себе и показал сундук, в котором лежали более восьмисот тысяч франков.
Свадьба состоялась очень скоро, благодаря отцу нашего сумасшедшего. Я оставляю читателю самому решить, не перебарщиваю ли я, называя его так, после того, как я расскажу всю историю полностью. Он знал о себе все лучше, чем кто-либо другой, но счел, что карета, какой бы красивой она ни была, выглядит лучше, когда на ней изображен герб, а посему он выбрал такие, которые ему больше всего понравились, и разделил их на шестнадцать частей, каждая из которых имела отношение к самым лучшим домам. Потом он взял великолепную ливрею, привлекшую всеобщее внимание в Париже. В этом городе немало людей, которые живут за счет дураков, один из них, увидев, что тот пошел вверх, сделал ему генеалогическое древо, которое якобы доказывало, что он происходил по прямой мужской линии от семейства ле Дрё, младшей ветви королевского дома, а значит, он имел право носить в первой и четвертой четверти герба символы Франции, а во второй и третьей — символы дома Дрё. Он был восхищен подобным открытием и спросил меня, что я думаю по этому поводу. Это так ему нравилось, что я не решился спорить, но я подумал, что он совсем сошел с ума, когда в тот же день он заказал себе великолепную карету с гербами по бокам. Он поменял и всю серебряную посуду, также поместив на новую «свои» гербы. Чтобы ничего не забыть в доказательстве величия своего происхождения, и он составил контракт, согласно которому он стал называться Светлейшим принцем Л… де Дрё, добавив к этому свое имя Редон.
Как бы то ни было, маркиз де Прансак снова поменял свою ливрею, взял ливрею мадемуазель де Монпансье, с подкладкой, часть которой была зеленой, а часть — синей, увеличил свой штат на четыре пажа, несколько лакеев и даже стал выглядеть выше многих принцев, которые не могли иметь подобных карет. Теперь ему не хватало только обращения Ваше Высочество, чтобы стать настоящим принцем, но он уже сам начал верить во все это. Чтобы посмеяться, я первым так и стал его называть, и ему это так понравилось, что он не садился за стол без меня. Тот, кто устроил ему все это, тоже получил щедрую компенсацию, и он стал называть его Королевским Высочеством. Маркиз де Прансак находил, что он прав, и давал этому знаки надменным покачиванием головы. Но, желая доставить себе удовольствие, я начал ему противоречить. Я сказал, что только дети короля могут называться Королевскими Высочествами, что даже господа принцы де Конде и де Конти так себя не называют, и таких примеров множество. Эти слова немного поколебали самовлюбленность Его Высочества де Прансака, но мой противник продолжил обхаживать его и привел пример принца Оранского, называющего себя так. Я ответил, что только голландские газетчики его так называют. Я сказал, что мадам принцесса Оранская, как дочь и сестра короля Англии[68], может так именоваться, но никак не ее муж.
