Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 1
– Подберите их, эй!
– Чьи метки на них?
– Судить!
– Чьи стрелы, спрашиваю?
– Признавайтесь сами, потом будет поздно!
Трое из младших, виновато опустив головы, слезли с лошадей.
– Сюда выходите! – орал Сача Беки, в хищно искривленных губах тая озорную улыбку, опущенным пальцем указывал перед собой. – Вы что, от страха раньше времени умираете? А ну, шевелитесь! Сейчас я вас быстро оживлю!
Виновные, понуро переминаясь на кривых ногах в рваных гутулах, встали перед рядом старших. За их спинами, съезжаясь в кучу, толпились остальные.
– Десять кнутов по голым спинам, – предложил Тайчу, младший брат Сача Беки. – Чтобы другим неповадно было.
– Десять много, – возразил Унгур. – Пять как раз будет.
– Мало пять!
Спор, поначалу вялый от жары и усталости, вдруг распалился собачьим лаем, посыпалась ругань.
– Пятнадцать кнутов, не меньше! – оглядывая всех со злобным оскалом на круглом лице, кричал Сача Беки. – Чтобы им надолго запомнилось!
– Ты что, взбесился?
– Хватит и десяти.
– Ребра-то у них ягнячьи…
– Тогда в рубахах бить.
– Порвутся рубахи, потом на нас будут показывать.
– Разговоров на весь курень будет.
– Я говорю, пятнадцать! – не собирался уступать Сача Беки. – По голой спине!
– Даже десяти будет много, – сказал Тэмуджин, до этого молча посматривавший на провинившихся. – На кровь слетятся оводы, раны загниют.
– Верно, так мы всех оводов со степи приманим, от них и так прохода нет.
– Без кнутов обойдемся.
– А как?
– Сбросить их в воду вон с той кручи.
Спорщики переглянулись.
– Если потонут, значит, грехов у них много, сами будут виноваты.
На этот раз зароптали младшие.
– Что это за наказание? – недовольно зашумели они.
– Да они плавают лучше собак!
– А тогда почему нас позавчера били?..
– Одним один закон, другим другой…
– Искупаться и так можно было…
Ропот среди младших усиливался.
– А ну, закройте свои грязные рты! – рявкнул Сача Беки, больше всех не терпевший неповиновения младших. – Вы что, еще перечить нам вздумали?
Вынув из ножен свою огромную мадагу[9] и, помахивая ею, тронул коня на толпу младших.
– Сейчас кому-нибудь вскрою печень… что-то я проголодался.
Младшие шарахнулись от него прочь, опасливо оглядываясь на сверкающий на солнце, гладко отточенный клинок. Сача Беки, подумав, убрал нож и взялся за длинную, из восьми тонких ремешков витую плеть. Почти не размахиваясь, неуловимо резким ударом он достал ближнего, заставив его скорчиться от боли.
– Мы поняли!
– Поняли все! – торопливо закланялись остальные.
– Говорят, восточные черти уймутся только когда им покажешь кнут, – ворчал Сача Беки, засовывая плеть за оттопыренное голенище гутула[10]. – Оказывается, правду говорят люди.
Провинившиеся с засиявшими лицами, не скрывая счастливых улыбок, зашагали к берегу. У высокой кручи их повалили на землю, взяли за руки и ноги. Раскачав, с криками сбросили в темную глубину омута.
Барахтаясь в водорослях, отплевываясь, те по-собачьи выползали на берег.
Тронулись дальше.
По пологому склону невысокой сопки, усеянной по верхушке крошевом древних камней, они перевалили к руслу Онона, когда вдруг сзади донесся отдаленный тяжелый рокот. Глухой звук, стремительно приблизившись, лопнул оглушительным громом где-то рядом, словно у них над ушами враз забили семьдесят больших барабанов. Ребята недоуменно повернули головы назад, и лица их вытянулись в испуге. Сзади их, захватив всю северную половину неба, взметнулась огромная гора грозовой тучи. Угрожающе нависнув тяжелым брюхом прямо над ними, белоснежными боками она вздыбилась в немыслимую высь.
С пугающей быстротой, подобно дыму под степным ветром, туча заполняла небо над холмами, накрывая их черной тенью. С порывом ветра резко дохнуло прохладой. В другое время ребята, может быть, и обрадовались бы концу этой обезумевшей жары, но сейчас всем стало жутко: казалось, кто-то огромный и страшный смотрит на них изнутри этой темной тучи.
Новый грохот сотряс воздух, заставив присесть перепуганных лошадей.
– Вперед! – первым опомнился и пронзительно закричал Тайчу, подбадривая себя и ребят. – Кто на самом деле быстрее, наши кони в галопе или небесная туча в погоне?!
– Стойте! – сзади, сквозь загрохотавший топот копыт, раздался чей-то голос. – Стойте все на месте!
Передние натянули поводья, оглянулись, недовольными взглядами выискивая кричавшего.
Это был Кокэчу, сын сотника нукеров Есугея, их ровесник. Два года назад он стал учеником у шаманов и с тех пор редко водился с друзьями. И сегодня, увязавшись с ними на охоту, он все держался в сторонке, помалкивал среди младших.
Понукая поводьями своего белого жеребца, он торопливо обогнал их, перегородив всем дорогу.
– Что случилось? – Тэмуджин, откинувшись назад, левой рукой с трудом удерживал разгоряченного жеребца.
– Не шевелитесь! Молнией ударит… – обычно бесстрастное лицо Кокэчу на этот раз, казалось, было взволнованно.
Недолго помолчав, будто раздумывая, он быстро сказал:
– Пусть младшие отъедут в сторону.
– А ну, все туда, быстро! – Унгур вытянул руку, указывая влево. Дождавшись, он снова повернулся к Кокэчу. – Ну, что?
Наезжая мордами лошадей на шамана, ребята пригнулись вперед, выжидающе глядя на его тонкие, поджатые губы.
– Не нужно было бросать их в воду, – негромко сказал тот, качнув головой в сторону отъехавших. – Так приносят жертву хозяевам вод, а это не была жертва, вы по дурной своей прихоти баловались, наказывая их. А ведь знаете, что большой грех играть с водой. Боги воды рассердились на вас и, видно, хотят самих наказать.
– А чего же ты раньше молчал? – недоверчиво посмотрел на него Сача Беки.
– Ты не маленький, чтобы тебя на каждом шагу дергать за загривок, – говоря наставительным тоном, Кокэчу ни на кого не смотрел, но все поняли, что он говорит для всех. – Перед тем как сделать шаг, подумай, к чему придешь. Для этого тебе дана голова, а не только чтобы носить лисий малахай.
– Нет, ты скажи нам, почему нас сразу не предупредил? – не унимался Сача Беки. – Может быть, ты не знал? А какой же ты тогда шаман? Или ты потихоньку дожидался, когда мы богов рассердим, чтобы потом поучать нас?
– Ладно, некогда нам спорить, – перебил его Тэмуджин и обратился к Кокэчу: – Что будем делать?
– Боги великодушны. Слезайте с коней и молитесь вместе со мной.
Испуганно оглядываясь по сторонам, накрепко наматывая на руки поводья лошадей, ребята повиновались. Глядя на старших, нехотя сползали на землю и младшие.
Кокэчу распростер руки в стороны, обратил свое худое лицо к небу. Крупные капли тяжело забили по лбу его и щекам, но глаза шамана, неподвижно уставившись в мутную пелену разъяренного неба, оставались широко открытыми.
– Семеро великих синих хозяев небесных вод… услышьте нас! Мы дети рода кият-борджигинов: Сача Беки, сын Хутугту-Юрги, Унгур, сын Мунгэтэ-Кияна, Тэмуджин, сын Есугея…
Кокэчу долго перечислял тех, кто был здесь. Тэмуджин слушал и удивлялся его памятливости: всех он назвал с родовыми коленами от старших до младших ветвей, от белых до черных костей, и ни разу не сбился.
«Видно, часто он с богами разговаривает, научился, – впервые с почтением, словно на старшего, посмотрел он на бывшего друга. – Даже складнее, чем какой-нибудь старик говорит, те хрипят, кашляют, а он…будто горный ручей журчит»
Новый удар грома рассеял мысли Тэмуджина.
– Явите великую милость, простите наше ничтожество, от глупости свершили грех, теперь жалеем и каемся…
Дождь, усилившись, ливнем хлестал по каменистой земле, заглушая голос Кокэчу. В какое-то время сумерки сгустились так, что не стало видно кустов дэрэса, скучившихся в десяти шагах от них. Ребята со страхом оглядывались по сторонам, боясь потерять друг друга.
Долго еще стояли они, словно оторванные от всего мира, крепко сжимая поводья вздрагивающих лошадей как последнее свое спасение и воздевая руки к небу. Голос Кокэчу с трудом боролся с шумом дождя, все звонче, надрывнее гремел сквозь плеск воды, грязными ручьями стекавшей под их ногами в низину…
Вдруг разом все оборвалось. Гроза быстро отошла в сторону и теперь бушевала над соседним холмом. Там, казалось, само небо обрушивалось на землю. Сквозь плотную стену водяных струй яростно били молнии, гром заглушал непрерывный тяжелый шум, доносящийся словно от камышистого озера ветреной ночью.
Из-за края тучи робко выглянуло солнце. Блеснуло раз, другой, будто лучами ощупывая себе дорогу, и, осмелев, вылезло на волю. Синее небо, омытое и посвежевшее, снова распахнулось над степью.
Едва опомнившись, ребята торопливо повскакали на коней. Далеко над холмами гроза уходила на восток.
– Земля хоть немного пропиталась, – пригнувшись в седле и зачем-то укорачивая стремена, сказал Сача Беки. – А я все думал, как бы молния не ударила. Думал, сейчас пронижет меня сквозь темя прямо в сердце… – и сконфуженно замолчал, почувствовав неприязненные взгляды братьев.
