Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

— А что вы будете делать по прибытии в Лондон?

— Меня пригласили работать в сфере вещания.

— Значит, мы будем по-прежнему слышать ваш голос.

«Простительная любезность в этой компании, которую украшает моя подруга. Но мы здесь слушаем только немецкое радио. Наш народ любит Германию, пусть даже из-за ненависти к англичанам. Колониализм — это верхушка капитализма, его заключительная стадия. Наше собрание у профессора создаёт простор для раздумий, и хотя мы склонны оправдывать его благодаря его интеллектуальному духу, однако существует конфликт между нашей любовью к нему самому и нашим отвращением к его национальности. Надеемся, что война положит конец и нацизму, и колониализму. И тогда я отдамся одной только любви».

Они вернулись на веранду, где были зажжены фонари, и госпожа Форстер тут же сказала:

— Вот и пианино. Кто-нибудь почтит нас своей игрой?

Один студент попросил её:

— Будьте любезны, сыграйте вы для нас…

Она поднялась с лёгкостью молодости, которая вот уже много лет как покинула её, села за пианино и открыла какие-то ноты, начав играть. Никто из студентов не был знаком с западной музыкой и не имел к ней пристрастия, но все внимательно слушали ради приличия и любезности. Ахмад попытался извлечь из своей любви магическую силу, которая бы открыла перед ним закрытые дотоле двери в эту музыку, однако он позабыл о мелодии, едва взглянув украдкой на лицо девушки. Один раз глаза их встретились и они обменялись улыбкой, которая не скрылась от остальных. Опьянённый восторгом, он сказал себе: «Да, если я упущу свой шанс сегодня, то это конец». Сразу после того, как госпожа Форстер закончила играть, один из студентов исполнил восточную мелодию, затем все отдались беседе, которая продолжалась довольно долго.

И когда на часах уже было около восьми вечера, студенты попрощались с профессором и начали расходиться. У извилины дороги в эту чрезвычайно прекрасную и нежную ночь Ахмад прильнул к высоким деревьям, скрытым в тени, пока не увидел, как она в одиночку идёт по улице в сторону своего дома. Он выскочил из-за поворота, преградив ей дорогу. Она в изумлении остановилась и спросила:

— Разве вы не ушли с остальными?

Он сделал глубокий выдох, словно чтобы дать выход кипевшим в груди чувствам, и спокойно ответил:

— Я отстал от каравана, чтобы встретиться с вами!

— Интересно, и что они подумают о вас?

Он пренебрежительно ответил:

— Это их дело!

Она медленно пошла, а он пошёл рядом. И тут его длительное терпение дало свои плоды. Он спросил её:

— Прежде чем вернуться, я хочу спросить вас: позволите ли вы мне посвататься к вам?

Она подняла на него свою прелестную головку, словно в ответ на такой сюрприз, однако не вымолвила ни слова, как будто ей нечего было сказать. Улица была пустынной, а свет от фонарей тускнел за синей краской — мерой предосторожности при воздушных налётах.

Ахмад снова заговорил:

— Позволите ли вы мне?

Тихим голосом, в котором проскальзывал упрёк, она ответила:

— Эта ваша манера разговаривать просто ошеломила меня!

Он мягко рассмеялся и сказал:

— Прошу прощения за это. Я просто думал, что наша долгая дружба позволит мне говорить откровенно и не смутит вас.

— Вы имеете в виду нашу дружбу и взаимопомощь в учёбе?

Ему не понравились её слова, однако он произнёс:

— Я имею в виду свои тайные чувства, которые приняли форму дружбы и взаимопомощи в учёбе, как вы выразились!..

Весёлым, но всё же тревожным голосом она сказала:

— Ваши тайные чувства?!

Он с искренним упрямством пояснил:

— Я имею в виду свою любовь! Любовь не скрыть. Обычно мы не говорим о ней открыто, но счастливы, когда слышим признание…

Помедлив, чтобы вернуть самообладание, она сказала:

— Всё это такой сюрприз для меня…

— Мне жаль слышать это…

— Почему вам жаль? На самом деле я и не знаю, что сказать…

Он рассмеялся:

— Скажите: «Я разрешаю вам», а остальное предоставьте уже мне…

— Но… Но… Я ничего не знаю. Простите. Мы и впрямь были друзьями, но вы не заговаривали со мной о… Я имею в виду, обстоятельства не позволили вам рассказать мне о себе!..

— А разве вы не знаете меня?

— Конечно, я знакома с вами. Но есть другие вещи, которые вам следует знать…

«Наверное, вы имеете в виду традиционные вещи? Они более подходят для сердца, которое никогда не было в плену у любви!..»

Он почувствовал раздражение, но от этого стал ещё более настойчивым:

— Всё придёт со временем…

Полностью восстановив над собой контроль, она спросила:

— А разве сейчас не время?

Он вяло улыбнулся:

— Вы правы. Имеете в виду будущее?

— Конечно!

Это её «конечно» привело его в ярость. Он-то надеялся услышать прекрасное пение, вместо которого услышал привычную нудную лекцию!.. Но как бы там ни было, ему не следовало терять уверенность в себе. Его холодная любимая не знает, как же он счастлив будет, если сделает счастливой её!..

— После окончания учёбы я найду работу…

Помолчав некоторое время, он сказал:

— И однажды у меня будет неплохой заработок!

Она смущённо пробормотала:

— Это всё общие слова…

Пряча за маской спокойствия свою боль, он произнёс:

— Моё жалованье будет в пределах обычной нормы, где-то около десяти фунтов…

Воцарилось молчание. Возможно, она взвешивает и обдумывает. Вот он — материалистический подход к любви! Он мечтал о сладостном безумии, но что получил?

«Удивительная страна — подталкиваемые эмоциями, люди бросались в политику, но в любви следовали трезвому расчёту бухгалтеров!»

Наконец до него донёсся нежный голос:

— Давайте отложим доход в сторону. Не хорошо планировать свою жизнь на основе оценки того, кто из близких и родных вам людей исчезнет из неё…

— Я хотел сказать вам, что у моего отца есть недвижимость…

С напряжением, оправдывающим некоторые колебания до того, она сказала:

— Давайте будем реалистами…

— Я уже сказал, что найду работу, и вы тоже сможете найти работу…

Она странно засмеялась:

— Ну нет, я никогда не буду работать. Я не для того поступила в университет, чтобы работать, вроде остальных моих однокурсниц…

— В работе нет ничего постыдного…

— Конечно, однако мой отец… На самом деле, мы все согласны с этим: я не буду работать.

Накал его эмоций остыл. Он погрузился в размышление. Наконец он вымолвил:

— Пусть так и будет. Я буду работать…

Более нежным голосом чем обычно, как будто делая это нарочно, она сказала:

— Господин Ахмад, давайте отложим это обсуждение. Дайте мне время подумать…

Он слабо рассмеялся и сказал:

— Мы рассмотрели этот вопрос со всех сторон. Но вам всё-таки требуется время, чтобы подготовить отказ!

Она смущённо ответила:

— Я должна поговорить с отцом.

— Само собой разумеется. Но мы можем прийти к общему мнению раньше этого!

— Хотя бы немного времени!..

— Сейчас у нас июнь. Вы уедете на курорт, и встретимся мы лишь в октябре на факультете?!

Она настаивала:

— Нужно время для обдумывания и консультации с отцом!

— Вы просто не хотите говорить со мной…

Она вдруг остановилась и одновременно настойчиво и решительно заговорила:

— Господин Ахмад! Вы во что бы то ни стало решили заставить меня говорить, и я надеюсь, что вы воспримите мои слова великодушно. Я раньше много думала на тему замужества, но не в отношении вас, а в целом. И пришла к выводу — и мой отец согласен в этом со мной, — что я не смогу поддерживать свой уровень жизни, если у меня будет менее пятидесяти фунтов в месяц…

Он проглотил горькое разочарование, не ожидая — даже при самом плохом раскладе — что оно может быть настолько горьким, и спросил её:

— Разве госслужащий — я имею в виду в возрасте, когда обычно вступают в брак — может обладать таким огромным жалованьем?

Она не ответила ему, и он продолжил:

— Вы хотите богатого мужа!