Русская миссия Антонио Поссевино - Федоров Михаил Иванович

Нередко в то время, когда Истома с герцогом Сорским прогуливались по Апостольскому дворцу, мимо проходили иноземцы, которые, косясь на русского гонца, о котором в Риме знали уже все, не стесняясь обсуждали свои дела. И снова путевые заметки Истомы обогащались молочным межстрочьем.

Шевригин каждое воскресенье, а частенько и среди недели уезжал из дворца, направляясь куда-то в тесное переплетенье узеньких римских улочек. Герцог Сорский, который уже оставил надежду склонить русского Северингена к более тесному общению, лишь посмеивался: ясно же, что северный гость посещает весёлых римлянок, зарабатывающих себе на хлеб насущный любовью. Он изредка напоминал, что в таких заведениях следует особенно тщательно беречь свой кошелёк, и не лучше ли оставлять золото во дворце? В ответ тот лишь хлопал серо-голубыми глазами и не говорил ничего. Ну ясно же, что глупец!

А Истома, купив по пути несколько бутылок слабенького вина и кое-какую снедь, направлялся на съёмное жильё, где его уже поджидали Орацио и Джованни. Он привязывал своего коня у входа и давал мелкую монетку одному из местных ребятишек, чтобы тот позвал его в случае, если кто-то попробует украсть животное. И весь вечер, а порой и часть ночи пил вино в компании с ватиканским художником и человеком, работающим вместе с Христофором Клавиусом — приближённым папы Григория XIII. С людьми, каждый из которых был ежедневно вхож в Апостольский дворец и уже лишь по одному этому мог видеть и слышать много такого, что было интересно русскому гонцу. А вернувшись во дворец герцога Сорского, Шевригин доставал перо, бумагу и только что купленную бутылку свежего молока.

В то время, пока Истома, по мнению герцога Сорского, развлекался, при Папском дворе шла работа. Кардинал Комо, позёвывая, читал новую записку Поссевино папе: "…остаётся четвёртая часть мира, обращённая к Северу и Востоку, в которой необходимо правильно проповедовать Евангелие. Божественное провидение указало, что для истинной веры может открыться широкий доступ, если это дело будет проводиться с долготерпеливым усердием теми способами, с помощью которых так много других государств приняло на себя иго Христово…" Кардинал пробовал говорить о делах московских с бывшими при дворе папы поляками, как людьми, наиболее сведущими в оных, но ничего путного от них не услышал. Лишь одно — загоним быдло в стойло — и только. Кардинал поделился результатом беседы с Поссевино, по чьему совету и был затеян разговор, а тот лишь равнодушно кивнул, словно ожидая, что результат будет именно таким.

Брат Гийом, напротив, имел с бывшим секретарём генерала иезуитов [92] несколько продолжительных бесед. Поссевино интересовался всем: и отношением русских разных сословий к религии, и состоянием торговли, и градостроительством, и фортификацией, и военным делом, и тайным сыском. Особо спрашивал о тех людях, которые были скрытыми сторонниками католичества — кто по убеждению, а кто за деньги.

Иезуит очень серьёзно отнёсся к предстоящей миссии и, внимательно выслушав брата Гийома и записав заинтересовавшие его места, тщательно изучил все доступные ему в Риме письменные источники, рассказывающие о Руси. Начал он с записок Герберштейна [93], путешествовавшего в Московию в первой четверти шестнадцатого века, но по прочтении оных решил, что сведения эти значительно устарели, и перешёл к Альберто Кампензе [94]. Но тот писал исключительно с чужих слов, поэтому иезуит решил основательно изучить записки Алессандро Гваньини [95] и Иоганна Кобенцля [96], чьи сведения были куда свежее, и к тому же они лично видели то, о чём писали. Не оставил вниманием и записки Паоло Джовио, который хоть и жил полвека назад, и в Русском царстве не бывал, однако был хорошо знаком и имел долгие беседы с русским посланником при папском дворе Деметрием Эразмием [97], о котором отзывался как об исключительно образованном и просвещённом человеке.

Спустя три недели после официального приёма Шевригина в Апостольском дворце папа собрал в своём кабинете кардинала Комо, Антонио Поссевино и брата Гийома. Предложил приглашённым садиться, что подчёркивало расположение понтифика и неофициальность встречи, не подлежащей документированию, и начал речь:

— Братья мои во Христе, волею Господа нашего удача улыбнулась Святому престолу. В то время как протестантская зараза, несмотря на все усилия католических лекарей, продолжает, подобно проказе, разъедать тело паствы нашей, мы обращаем взоры на восток, где сложилось положение, благоприятное для истинной веры. Усилиями католических воинов Речи Посполитой Московское царство, этот оплот восточных схизматиков, находится в бедственном положении. Государство истощено многолетней войной и едва ли выдержит новые удары. Московский правитель царь Иван запросил нашего посредничества при заключении мира с Речью Посполитой, обещая при этом весьма внимательно подойти к заключению унии между католической и православной церквями. И разумеется, при доминировании католичества. Поэтому я решил, что следует отправить посольство Святого престола в Москву и поспособствовать заключению мира. В случае удачи мы получим обширные земли на востоке и миллионы новых католиков. А это, без сомнения, позволит одержать победу над протестантскими державами, пока они окончательно не укрепились в своих заблуждениях. При необходимости мы сможем вернуть их в лоно истинной церкви военным путём, а затем совместными усилиями противостоим распространению магометанства — не менее страшной опасности для истинных христиан, чем протестанты. Успех Московской миссии может стать переломом в нашей борьбе за торжество католицизма.

Папа замолчал. Он не сказал ничего такого, чего присутствующие не знали бы. Всё это было говорено и написано не раз — ещё до прибытия Томаса Северингена. Идея витала в воздухе, постепенно опускаясь, уплотняясь, и вот она уже стала почти осязаемой, реальной. Настолько реальной, что оставалось лишь отправить посольство в Московское царство, правитель которого сам запросил помощи, и учредить там новый диоцез святой церкви. А попутно учредить и новые учебные заведения, в первую очередь иезуитские, ведь иезуиты показали себя в деле защиты католичества лучше других монашеских орденов.

— А если поляки не согласятся? — подал голос кардинал Комо. — Уж больно они ненадёжны.

За время его недолгого общения с представителями Речи Посполитой у кардинала сложилось о них крайне нелицеприятное мнение.

— Посольство возглавит наш легат Антонио, — папа указал на Поссевино, — его богатый опыт по части дипломатии всем известен.

— А в Швеции… — начал было кардинал Комо.

— А в Швеции, — перебил его папа, — во время его присутствия всё шло так, как нам надо, и не заладилось лишь после того, как брат Антонио покинул страну.

Кардинал замолчал.

— Прошу высказаться, — послышался негромкий голос, и все повернулись в сторону брата Гийома.

— В послании царя Ивана указывается, что король Речи Посполитой Стефан Баторий прежде был князем Трансильвании, которая является вассальной по отношению к империи османов. И сейчас он может быть настроен к туркам благожелательно. Не повлияет ли это на переговоры? Ведь царь Иван предлагает заключить союз против них.

— Брат Гийом, ты напрасно беспокоишься об этом, — вмешался в разговор Поссевино, который прежде слушал всех молча. — Мне довелось встречаться с ним в Вильно [98]и иметь продолжительную беседу. Стефан Баторий — чрезвычайно умный, дальновидный и уравновешенный человек, не склонный к сомнительным решениям и поступкам.

Он прекрасно понимает, что король без поддержки подданных — ничто. Это повсеместно в Европе, а для Речи Посполитой, где королей выбирают, присуще в наибольшей степени. Южные польские земли немало страдают от набегов крымских татар — этих вассалов турецкого султана, и если монарх станет прямо или косвенно защищать турецкие интересы, он быстро потеряет поддержку, а там и до бунта недалеко. И ещё он понимает, что быть королём большего самостоятельного государства куда лучше, чем князем малых земель, вынужденным подчиняться приказам извне.