Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб
Атрис занял место Сулеймана в клане. Поначалу он был верен ему и даже навещал его… Он полностью выдавал ему его долю из отчислений и умело управлял кланом, говоря ему:
— Вы наш господин и корона на нашей голове…
Но затем обязанности руководства кланом отвлекли его от посещений больного — так он говорил, — и в дом Ас-Самари он захаживал только ради того, чтобы отдать Сулейману причитающуюся ему долю отчислений. Вскоре после этого он объявил себя главой клана и забрал себе долю Сулеймана, не встретив недовольства ни одного из помощников. Напротив, они даже питали надежду, что с его помощью освободятся от последних считанных обязательств, которых придерживался Сулейман в отношении харафишей.
Очень скоро клан вернулся к тому положению, что существовало ещё до эпохи Ашура Ан-Наджи: контроль над переулком вместо служения ему. Единственная служба, которую выполнял клан — это защита себя от остальных кланов. Но и в этом плане Атрис был вынужден заключить перемирие с некоторыми из своих врагов, и союз — с другими. Даже собираемые отчисления он заплатил клану Хусейнийя, дабы избежать заведомо проигрышной для себя битвы. Чем больше его презирали за пределами переулка, тем больше он творил беззаконий в переулке, и тем заносчивее становился с его жителями. Он пренебрегал собственной сестрой Фатхийей, женился и разводился не раз, вместе со своими людьми завладел всеми отчислениями, при этом осыпая харафишей бранью и наказаниями, а знать разжаловал, по словам шейха Саида Аль-Факи, до такой степени, на какую их понизил сам Всемогущий Аллах.
Сулейман Ан-Наджи не только потерял главенство над кланом, но и самого себя. Он больше никем не был; исчезли все стимулы и смыслы. Цепляясь за ускользающую надежду на исцеление, он вопрошал аптекаря Ридвана Аш-Шубакши, тестя своего сына Бикра:
— Нет ли у вас лекарства от такого состояния, как у меня?
Но тот, скрывая своё презрение к нему, отвечал:
— Гомеопатия использовала всё возможное, что только могла…
Ридван Аш-Шубакши сказал себе: «Он желает вновь вернуть себе силы и контроль над кланом, да будут прокляты он и его семейство».
Сулейман обошёл всех угодников Божьих, всех святых — как живых, так и мёртвых, сообщая им по секрету свою надежду, и продолжал тащиться на своих двух клюках или неподвижно сидеть на кресле, словно горшок с варёными бобами. Пред ним предстала мудрая истина, которую он не знал прежде никогда: он сказал себе, что человек есть всего-навсего жалкая игрушка, а жизнь — только сон. Атрис полностью игнорировал его, как игнорировали и его люди, как и харафиши, которые без всякой жалости считали его главным виновником своих бед.
Затем несчастье проникло и в сердце его дома. Казалось, что госпожа Санийя испытывает недовольство, находясь рядом с ним. Она передала заботу о нём служанке и мрачно созерцала жизнь, впрочем, в той же мере, насколько и сама жизнь была сурова с ней. Она нисколько не забыла о своём сыне-беглеце Хидре. Её отношения с Ридваной охладились. Стала чаще отлучаться из дома, находя себе отдушину у соседей, отчего Сулейман испытывал чрезвычайные страдания, говоря себе, что солнце словно исчезло за облаками, и никто не испытывает великодушия к немощному человеку.
Однажды он заявил ей:
— Твоё отсутствие в доме стало переходить все границы.
Она же в ответ сказала:
— От него больше ничего не осталось.
Ему часто приходила в голову мысль дать ей развод, однако было и опасение того, что в доме Фатхийи он не найдёт того покоя, который ему был необходим. Потому он терпеливо глотал унижение и презрение.
Как-то в кафе компанию ему составил шейх Саид Аль-Факи. Он приветливо глядел на него, но в сердце было полно затаённой старой обиды. Дружеским тоном он сказал:
— Мастер Сулейман, нам так тягостно видеть вас в таком состоянии…
Тот уставился на него бессмысленным взглядом, и шейх продолжил:
— Но как ваши друзья мы обязаны быть правдивыми и искренними с вами…
Чего хотел этот человек?
— Моё мнение состоит в том, мастер, что вам следует развестись с госпожой Санией.
Веки его задрожали, руки затряслись. Саид же заявил:
— Это мой вам совет как старого друга…
Сулейман пробормотал:
— Зачем?
Шейх лишь произнёс в ответ:
— Больше я не добавлю ни слова…
Его реакция не была более столь выразительной. Боль его стала какой-то абстрактной. Когда он смеялся, то не чувствовал радости, а когда плакал — не испытывал печали. Но развод необходим. Ему предстоит пройти этот путь до конца — до тупика.
Из кафе он отправился в дом, который арендовал для Фатхийи сразу после того серьёзного переворота в его жизни. Он вызвал официального представителя властей и развёлся с госпожой Санией. Бикр встревожился и заявил ему:
— Так не должно было случиться…
Отец сказал:
— Теперь ты должен заботиться о своей матери, Бикр!
Бикр закричал:
— Следует вырвать языки сплетников!
Они разошлись почти как враги. Сулейман стал тратить то, что накопил, говоря:
— Да сделает Аллах так, чтобы смерть моя пришла до того, как руки мои дотянутся до Бикра…
В течение всего этого времени торговые и финансовые дела Бикра шли в гору. У него появились дети от Ридваны: Ридван, Сафийя и Самаха. Развод матери потряс его, а до ушей его дошли болезненные слухи, так что ему пришлось поговорить с ней о её поведении и обо всём происходящем вокруг этого. Санийя разозлилась и послала проклятия всему переулку, заклеймив его позором, продолжая творить всё, что хотела, без всякой удержи и запретов.
Ко всему этому Бикр забеспокоился о своей супружеской жизни. Он никогда не чувствовал, что обладает Ридваной, хотя и не переставал самоотверженно любить её. Она же не была ни послушной, ни понимающей его, ни внемлющей ему. В ней сидел гнев, неизвестно откуда взявшийся и со временем только усилившийся. Она получала всё, что хотела, но не была в ответ ни благодарной, ни счастливой. Мир делался невыносимым для него, если она была черства или враждебна с ним. Он становился безумным, если в голову ему приходила мысль о том, что её любовь к нему неподобающе слаба. Чего ещё ей не хватает? Чего она хочет? Разве он — не идеальный муж? Он сторонился всего того, что вызывало у неё гнев, однако её могло спровоцировать что-то совсем неожиданное. Их совместная жизнь, казалось, не оставляла никакого воздействия на неё, как и то, что у них были дети. Он словно носил в себе некую гнойную рану, портившую ему весь вкус от жизни.
— Ридвана, ты способна превратить этот дом в гнездо счастья…
Она загадочно ответила:
— Разве он им не является?
— Но ты пренебрегаешь моей любовью, Ридвана…
Она лишь досадливо заявила:
— Ты думаешь лишь о собственных удовольствиях, забывая о том, что я — мать троих детей…
— Мне недостаёт тепла в награду за мою огромную любовь, — сказал он с сожалением.
Она засмеялась и вяло сказала:
— Ты жадный. Я и так делаю всё, что в моих силах…
Страдания и несчастья его пополнил разрыв прежде хороших отношений между его женой и матерью. С исчезновением Хидра Санийя изменилась, а Ридвана быстро ответила на это не самым лучшим, а скорее худшим образом. Обе питали неприязнь друг к другу и однажды сильно поссорились, так что Санийя резким, обвиняющим тоном сказала невестке:
— Сердце подсказывает мне, что Хидр ни в чём неповинен.
Ридвана ещё более яростно заявила ей в ответ:
— Вам лучше позаботиться о собственной репутации!
Санийя рассвирепела и швырнула в неё небольшой подсвечник, но промахнулась. А когда Бикр вернулся домой, то застал Ридвану кипящей от ненависти и гнева. Он направился к матери, чтобы упрекнуть её, но та сказала:
— Мой совет тебе как матери — разведись с ней.
Бикр был ошеломлён, а она язвительно продолжала:
