Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб
— Невестка всё никак не обоснуется здесь.
Мать с улыбкой сказала:
— Она это сделает, когда родит. Я знаю девушек подобного сорта — из богатых семейств. Не хотел бы и ты, чтобы я сосватала тебе подобную невесту?
— Не раньше, чем мне будет двадцать, — ответил ей Хидр.
И глядя на персидские глаза, уставившиеся на него с ковра, подвешенного к стене, он добавил, слегка поколебавшись:
— И я предпочитаю золотистые волосы и голубые глаза…
Санийя вытянула перед его глазами свою угольно-чёрную косу и с улыбкой спросила:
— Являются ли по-прежнему повелителем времени чёрные волосы?!
Между Ридваной и Хидром завязалась братская дружба. Он помогал ей всякий раз, как Бикр отправлялся в деловые поездки. В это же время он познакомился с её младшей сестрой, Вафой. Она была миниатюрной, сияюще красивой, однако волосы её были каштанового цвета, а глаза — медового. Ему пришло в голову, что Ридвана так или иначе пытается предложить ему её в жёны, и он испугался, что его отказ рассердит её. Однажды мать спросила его:
— Тебе нравится Вафа?
Он решительно ответил:
— Она замечательная девушка, но не для меня…
Мать с сожалением пробормотала:
— А я считаю её и впрямь замечательной…
Тут он заявил матери:
— Я боюсь, что Ридвана рассердится, если узнает…
Мать ответила:
— Ридвана гордая, она не выставляет сестру на продажу. А брак — это наша удача и судьба…
Бикр уехал в деловую поездку на несколько дней.
А когда вечером того же дня Хидр вернулся из магазина, то застал Ридвану, которая стояла при входе в свой флигель. Они поздоровались. Когда он хотел уйти, она сказала ему:
— Я хочу кое в чём с тобой посоветоваться…
Он последовал за ней в гостиную и сел на диван. Она села напротив него в кресло и принялась молча смотреть на него, словно не зная, как начать разговор. В воздухе повеяло запахом дурманящих благовоний, и он прислушался к шёпоту тишины. Чтобы подтолкнуть её к разговору, он сказал:
— Я готов проконсультировать тебя…
Она не ответила, но когда заметила, что ожидание его затянулось, сказала:
— Я даже не знаю, что сказать. Тебе разве так быстро надоело быть со мной?
— Нет, совсем нет. Я здесь, чтобы помочь тебе.
Она смутно ответила:
— Мне больше ничего и не нужно…
Он ждал, чувствуя волнение в лучах её сияющих глаз. В голове его роились предположения. Может быть, случилось что-то, что он упустил из виду, не придав тому значения? Или она собирается сделать какое-то смущающее предложение? Он сказал:
— Я в твоём распоряжении.
Она ответила каким-то странным голосом:
— Тебе не знакома ситуация, в которой я нахожусь, и потому тебе простительно то, что ты так спешишь…
— Позволь мне успокоить тебя…
— Возможно ли это?
— Почему нет?… Должно быть возможно.
Она спросила, избегая его взгляда:
— Ты когда-нибудь пробовал вкус поражения в своей жизни?
— Нет, не думаю. Но о каком поражении идёт речь? От врага?
— У меня нет врага. Это поражение изнутри.
Он в смущении покачал головой, и она сказала, на этот раз уже более смело и ясно:
— Поражение, что человек терпит от самого себя, принимает своё разрушение, если хочешь…
Он нахмурился:
— Боже упаси… Будь со мной откровенна, я тебе как брат…
Она решительно прервала его:
— Нет, мои братья в другом доме…
— Но я тоже твой брат…
— Нет. Но почему бы тебе не послушать всё с самого начала?
Он разгорячённо ответил:
— Я весь внимание.
С явным волнением она начала:
— Это случилось ещё тогда, когда я была девчонкой и жила в доме отца — однажды я увидела тебя, потом видела время от времени ещё несколько раз, и слышала, как говорили, что ты — сын главы клана, Сулеймана Ан-Наджи.
Он молча кивнул головой, получив в то же время какое-то неясное, тревожное послание. Ридвана же продолжала говорить:
— Я никогда не видела Бикра. Так уж получилось. Я не знала даже, что он твой родной брат. Никого нельзя ни в чём винить…
Тревожные предупреждения усилились. Страхи витали в наполненном ароматами благовоний воздухе. Перед ним предстали лица матери, отца, Бикра… Явилась вся семья, чтобы послушать удивительный рассказ…
— Почему ты ничего не говоришь?
— Я слушаю.
Она смущённо рассмеялась:
— Но мой рассказ уже кончился.
— Я ничего не понял.
— Ты не хочешь понять.
— Нет, наоборот, — сказал он со скрытым отчаянием.
Глядя на него хитрым дерзким взглядом, она сказала:
— Тогда я, подражая тебе, скажу лишь, что однажды моя мать рассказала мне, что госпожа Санийя Ас-Самари попросила мою руку для своего сына.
Она подняла глаза на потолок, так что шея её, длинная и белая, как серебряные канделябры, вытянулась. Что-то в нём закричало, что такая пленительная красота создана для того, чтобы убивать, и что это горе тяжелее, чем сама земля, и более всеобъемлюще, чем воздух, и что человек сможет свободно вздохнуть, лишь убежав от неё. Она призналась ему со сладкой, нежной покорностью:
— Так тяжело мне было скрыть свою радость!
Затем таким тоном, будто напевая песню:
— У меня и сомнений не возникло, что это ты!
Он вздрогнул, но продолжал хранить молчание, а она смело точила его взглядом:
— Вот и вся моя история. Ты понял?
Он дрожащим голосом заговорил:
— Тебе повезло, что тебе достался лучший из двух братьев.
С мягкой настойчивостью она сказала:
— Ты всего-лишь прислушиваешься к голосу страха…
— Это голос безопасности.
— Ты всегда был приветлив со мной.
— Да, конечно, ведь ты — жена моего любимого брата.
Она встала и изящно подошла к нему, слегка наклонившись, так что её аромат овладел им, и сказала:
— Расскажи, что чувствуешь в глубине сердца.
Он испуганно встал и тихонько отошёл от неё подальше:
— Я был с тобой откровенен во всём.
— Ты просто боишься!
— Нет.
— Ты боишься брата, боишься отца, боишься себя.
— Перестань мучить меня.
— У стен нет ушей и глаз…
Он бросился к двери, пробормотав:
— Прощай…
Он покинул гостиную со слепыми глазами, разумом и сердцем.
Хидр избегал видеться с ней. Даже обедал он в своём магазине, отговорившись, что и ужинать будет вне дома по вымышленному приглашению. Санийя ничего не заметила, и эти несколько часов в доме Ас-Самари прошли спокойно и мирно.
Печаль и тревога бушевали в сердце Хидра. Что ему делать? Он остался один, покинутый всеми, со своей проблемой, о которой ему даже не с кем посоветоваться. Душа толкала его покинуть этот переулок, но вот только куда ему идти? И под каким предлогом? У него были свои принципы, и Сулейман издавна говорил, что он пошёл в своего деда, унаследовав дух Ан-Наджи, хотя ему и не хватало силы и авторитета последнего, в отличие от брата Бикра, который любил свою торговлю со всеми рисками и возможностями.
Он страдал, но при этом ничего не делал, уныло и неуверенно уступив судьбе.
Когда Бикр вернулся из своей поездки, то направился сначала в магазин, прежде чем идти домой. Хидр тепло встретил его. Бикр ликовал, сияя от успеха, и сказал:
— Прибыльная сделка, хвала Аллаху…
Хидр улыбнулся в знак приветствия, и Бикр спросил его:
— Как идут дела?
— Замечательно…
И тут он снова спросил:
— Ты не такой, как обычно. Что с тобой?
Хидр содрогнулся, и придумал в качестве отговорки лёгкое недомогание. Как после всего этого они снова могли ладить друг с другом? Он записал детали сделки в канцелярскую книгу, но мысли бились в его голове. Выдать ли ему секрет — это преступление — или сохранить его от него — но тогда и это тоже преступление. Как ему спрятаться?! Бикр встал и сказал:
— Я утомился. Мне лучше пойти домой…
