Валерий Воскобойников - Повесть о неустрашимом Зигфриде и могущественных нибелунгах
— Подумай сама, — говорила Кримхильда гневно, — если мы были вашими вассалами, почему же тогда не платили вам дань? Ты сказала, сестра, глупость, и пора тебе укоротить свой надменный язык!
— Не лучше ли тебе унять свой чванливый нрав! Мне легко доказать, кого из нас больше чтут люди. Здесь каждый покорен моей воле, ты же — всего лишь моя раба. Пора тебе это напомнить! — вскричала Брюнхильда.
Обе они, глядя друг на друга с ненавистью, вскочили одновременно.
— Хорошо же, Брюнхильда! Пусть так и будет, как ты сказала. Ты захотела, чтоб все увидели, кто из нас чей вассал? Скоро служба, и я войду в храм первая. Пусть все знают, кто из нас знатнее!
С этими словами Кримхильда направилась в свои покои. Но Брюнхильда успела крикнуть ей:
— Да коли так, иди же от меня в храм отдельно, если решила пренебрегать вассальным долгом!
— Да уж не после тебя! — ответила ей Кримхильда со злой усмешкой.
Она спешила в свои покои с одной мыслью: прикажет дамам принарядиться. Прикажет каждой надеть такие платья, такие украшения, чтобы навсегда затмить роскошную эту чванливую гордячку. Да в свите у Кримхильды любая дама может одеться богаче бургундской королевы! А все оттого, что у них есть клад нибелунгов, который Зигфрид отвоевал не языком, а своим знаменитым Бальмунгом, и подарил ей на свадьбу. Вот и она приготовит подарок Брюнхильде. То будет такой подарок, от которого чванливая чужеземка навсегда проглотит язык!
Шла Брюнхильда, окруженная своей свитой, к храму, и горожане дивились: отчего она одна, без сердечной подруги? Еще сильнее они удивились, когда вышла из дворца Кримхильда. Столь ярких, роскошных нарядов из аравийских шелков в Борисе еще не видывали. А уж платье самой Кримхильды затмевало дневное светило.
«Не случилось бы распри, если две королевы врозь!» — только и успели подумать жители, как обе свиты столкнулись на высоком каменном крыльце храма.
— Не заступайте нам путь, Кримхильда! — выкрикнула разгневанная хозяйка города и страны. — Помните, что вы — всего-навсего супруга нашего вассала!
— Хороша королева, если вассалы берут ее в наложницы! — зло засмеялась Кримхильда.
— Позволь узнать, Кримхильда, кого же ты посмела назвать наложницей? — растерялась королева. — Уж не меня ли?
— Тебя! Своею чванливостью ты долго добивалась этой правды. Или ты не знаешь, кто в ту ночь был с тобою в постели? Уймись и подумай, кто может зваться рабыней: я — жена короля, великого Зигфрида, или его наложница?
— Кримхильда! Об этих твоих словах сегодня узнает Гунтер. Думаешь, он стерпит такое поношение нашей чести!
— Скажи ему, скажи! Будто он не знает и сам! Тебя я долго жалела, прикидывалась не ведающей правды. Но безумной своею гордостью ты принудила меня открыть тебе все, коли ты и в самом деле потеряла тогда разум и не сообразила, кто был с тобою в ту ночь! Могу ли я дружить с той, которая считает меня своею подданной? Прочь с дороги, наложница!
И Кримхильда царственно, гордо вошла в храм.
Дамы молча стояли кругом. Молодые воины отвернулись, словно не видели ссоры, не слышали тех небывалых оскорблений, которые одна королева высказала другой.
Растерянная Брюнхильда, прислонившись к стене, горько рыдала.
Дамы поднесли ей платок. У одной нашлось успокоительное снадобье. Брюнхильда вошла в храм, но думала лишь об одном — о невозможной клевете, о своем бесчестье!
Служба была бесконечной. А еще, совсем близко, впереди справа, стояла окруженная своими придворными жена Зигфрида. И столь ненавистной показалась Брюнхильде даже спина той, которая заслоняла в этот миг весь свет. Была бы она сейчас в своем Изенштайне, не раздумывая всадила бы кинжал в эту спину, отбросила бы ногой упавшее тело и прошла бы мимо, больше не вспомнив о нем. Но приходилось слушать заунывную службу, постоянно упираясь взглядом в клеветницу.
Наконец можно было покинуть храм.
«Нет, я не уйду. Я дождусь ее выхода. И пусть ответит она за свои слова. Они с Зигфридом оба ответят!» — думала королева.
И тут появилась Кримхильда.
Брюнхильда сразу заступила ей путь:
— Нет, постойте! Вы должны ответить за свою клевету. Что дало вам право называть меня так?
— Освободите дорогу, — проговорила Кримхильда. — Наложница вы и есть. — И Кримхильда покрутила перед нею пальцем с перстнем.
То был золотой перстень с брильянтом, от которого исходил магический свет. Еще бы Брюнхильде не помнить свой перстень! Он был ее любимым. Она его берегла, надевала на праздники. А потом он пропал.
— Не отвечает ли на ваш вопрос этот перстень? Его принес Зигфрид в ту ночь. Или вы его не узнали?
— Мой перстень! И горе той злой руке, которая посмела его у меня похитить. Теперь-то я вижу, чья была эта рука!
— Лучше тебе бы смолчать! Долго я жалела тебя — нет, не украла я перстень. Его принес мне Зигфрид после той ночи. Теперь посмотри на пояс. Неужели ты скажешь, что пояс тоже сняла с тебя я? — Как жесток был смех Кримхильды в этот момент. — Зигфрид принес и перстень, и пояс. Пусть все узнают, что ты — всего лишь его наложница!
Пояс, ее пояс, великая тайна, которой ее одарили боги, был теперь на Кримхильде. Тот пояс, который давал ей могучую, нечеловеческую силу, пока она не лишилась его. Брюнхильда не могла понять, почему он очутился на Кримхильде.
Она стояла, раздавленная неожиданной клеветой, позором, все это слышала свита, а Кримхильда гордо удалялась к своим покоям.
— Зовите короля! Я буду стоять здесь, пока он не придет, пока не услышит от меня, как я на этом месте была оклеветана, опозорена его сестрою! — И она зарыдала вновь.
Гунтер, окруженный знатнейшими вассалами, пришел скоро. Ему лишь сказали:
— Королева рыдает у храма. Ее оскорбили! Остальное объяснять побоялись.
— Любовь моя, кто посмел нанести вам обиду! Где он, этот обидчик? Он сегодня же поплатится жизнью!
— Король, мне больно, мне стыдно рассказывать о том бесчестье, которому я предана! Ваша сестра здесь говорила при всех, будто тайно, до вас, я была наложницей Зигфрида!
— Какая глупая ложь! — перебил ее Гунтер. — Да стоит ли страдать из-за подобных наветов!
— Она, эта ваша сестра, показывает всем драгоценные перстень и пояс, я их носила когда-то и не знаю, кто у меня их похитил. Король! Вы один мой защитник. Вам я отдала свою любовь и жизнь. Только вам поклялась быть верной до смерти. Умоляю вас, муж мой, защитите меня от позора!
— Где Зигфрид? Почему нет Зигфрида с нами? — Король был растерян. — Постойте, любовь моя! Мы призовем к ответу Зигфрида. Пусть он повинится в своем бахвальстве здесь, перед всеми нами, или пусть скажет, что слова жены его — дерзкая, глупая ложь!
* * *На высоком крыльце у храма, вокруг короля с королевой, столпились знатные воины страны, дамы из свиты. Все ждали Зигфрида.
Зигфрид шел быстро, почти бежал. Издалека он увидел хмурые лица мужей, плачущих дам и понял: случилось несчастье.
— Брат мой, Гунтер, вы просили меня прийти, и вот я с вами — быстро, как мог. Что за беда приключилась? Почему плачут дамы? Я могу вам помочь?
— Ваша жена, Зигфрид, осмелилась опозорить королеву. Не стал бы я повторять ту напраслину, которую она возвела на мою супругу, но слова те были сказаны Кримхильдой при всех. И мы ждем от вас объяснения. Ваша жена осмелилась утверждать, будто королева до вступления в брак со мной была вашей наложницей и будто бы вы в том похвалялись своей жене.
— Мой дорогой король, друг мой! Стоит ли слушать домыслы женщин, сказанные ими в сердцах! Не говорил я тех слов Кримхильде и готов поклясться в этом великой клятвой!
Рыцари молча переглянулись.
— Зигфриду можно верить, — начал было Гизельхер, но Гунтер прервал его:
— Клятва твоя будет уместна здесь, при всем собрании бургундских рыцарей!
Зигфрид поднял руку.
— Клянусь! — произнес он громко. — Никогда не похвалялся я теми мерзостями, о которых сказала ваша сестра. Клянусь, что королева Брюнхильда никогда не была моею наложницей. Клянусь, что я весьма сожалею о том, что в злобном гневе своем жена моя оскорбила прекрасную королеву, чей муж — мой верный друг.
— Теперь можно верить, — сказал Гунтер.
Витязи, стоявшие вокруг во время клятвы, согласно кивнули.
— Обещаю, король, Кримхильда никогда больше не произнесет слов, от которых нам бы пришлось иметь срам. Надеюсь, дружба наша более не омрачится распрями женщин.
Но бывают обиды, которые не забываются. Обида Брюнхильды была из таких. На родине, в Исландии, она была королевой. И все покорялось одному ее взгляду, одному слову.
Здесь, на чужой земле, стала она одинокой, бессильной. Вассалы, дружина — остались в Изенштайне. Силу, дарованную богами, она потеряла в обмен на любовь. Она мечтала о мести, но король — ее муж и защитник — не собирался наказывать собственную сестру. Похоже, он просто боялся этого Зигфрида. Иначе разве разговаривал бы он так с мужем той, которая посмела при всех ее обесчестить!
