Виктор Гюго - Девяносто третий год
Робеспьер задумался на минуту и потом проговорил, обращаясь к Симурдэну:
— Ну, так вот, гражданин Симурдэн, человек этот уже три недели как в Бретани.
— Его нужно объявить стоящим вне закона, нужно назначить цену за его голову.
— И то и другое уже сделано.
— Нужно обещать тому, кто его схватит, большую сумму денег, да не ассигнациями, а золотом.
— Это уже сделано.
— Затем его нужно отправить на гильотину и отрубить ему голову.
— Это будет сделано.
— Кем?
— Вами.
— Мной?
— Да, Комитет общественного спасения назначит вас своим делегатом в Вандее, и притом с самыми обширными полномочиями.
— Принимаю, — лаконически ответил Симурдэн.
Робеспьер обладал драгоценным для государственного человека качеством — быть быстрым в своих решениях. Он вынул из лежавшей перед ним кипы бумаг белый лист, в заголовке которого были следующие слова: Французская республика единая и неделимая. Комитет общественного спасения. Симурдэн продолжал:
— Да, я принимаю. Против неумолимого — неумолимый. Лантенак свиреп — и я буду свиреп. Борьба не на жизнь, а на смерть с этим человеком. С божьей помощью я избавлю от него республику. — Здесь он остановился и затем прибавил: — Все равно: ведь я священник, я верую в Бога.
— Теперь все это устарело, — заметил Дантон.
— Я верую в Бога, — повторил Симурдэн невозмутимым голосом.
Мрачный Робеспьер одобрительно кивнул ему головою. Симурдэн спросил:
— При ком я буду состоять делегатом?
— При начальнике экспедиционной колонны, высланной против Лантенака, — ответил Робеспьер. — Только я предупреждаю вас, что это дворянин.
— Вот тоже вещь, которой я не придаю ни малейшего значения. Что же такое, что дворянин? Велика важность! — воскликнул Дантон. — О дворянине можно сказать то же, что и о священнике: если он за нас, то он хорош. Знатность рода, это, конечно, предубеждение; но именно потому-то ей и не следует придавать одностороннего значения. Скажите, Робеспьер, разве Сен-Жюст — не дворянин? Флорель де Сен-Жюст, черт побери! Разве Анахарсис Клоц — не барон? Разве наш друг Карл Гессен, не пропускающий ни одного заседания клуба башмачников, не принц и не брат царствующего ландграфа Гессен-Ротенбургского? Разве друг Марата Монто{199} — не маркиз де Монто? В Революционном трибунале заседает один священник — Вилат{200} и один дворянин — маркиз Леруа де Монфлабер. А между тем оба они — люди вполне благонадежные.
— Вы еще забыли, — вставил свое слово Робеспьер, — председателя Революционного трибунала Антонеля{201}, настоящее имя которого — маркиз Антонель.
— А разве не дворянин Дампьер, — продолжал Дантон, — недавно погибший под стенами Конде в рядах республиканских войск? Разве не дворянин Борепэр, который предпочел пустить себе пулю в лоб, не желая впустить в Верден пруссаков?
— Однако все это не мешает тому, — проворчал сквозь зубы Марат, — что, когда Кондорсе{202} сказал: «Гракхи были знатного рода», Дантон крикнул Кондорсе{203}: «Все дворяне — изменники, начиная с Мирабо и кончая тобой».
— Гражданин Дантон, гражданин Робеспьер, — раздался серьезный голос Симурдэна, — вы, может быть, имеете основание полагаться на дворянство, но народ на него не полагается, и он имеет на то право. А когда на священника возлагается обязанность наблюдать за дворянином, то на него возлагается двойная ответственность, и священник должен быть непреклонен…
— Совершенно верно, — вставил Робеспьер.
— И неумолим, — добавил Симурдэн.
— Хорошо сказано, гражданин Симурдэн, — заговорил Робеспьер. — Вам придется иметь дело с молодым человеком, и вы, конечно, будете импонировать ему, будучи вдвое старше его. Нужно руководить им, но в то же время и щадить его. Он, по-видимому, не лишен военных дарований: относительно этого предмета сходятся все донесения. Он только что прибыл с нашей восточной границы, где показал чудеса храбрости. Он прекрасно умеет командовать. В течение двух недель он отлично действует против этого старого маркиза Лантенака. Он не перестает теснить и гнать его перед собою: вероятно, вскоре он прижмет его к морю и сбросит его туда. Лантенак хитер, как старый полководец, а наш военачальник по-юношески смел. Немудрено, что у него уже появились враги и завистники. Так, например, генерал Лешелль, несомненно, ему завидует.
— Этот Лешелль, — перебил Дантон, — непременно желает быть главнокомандующим, а между тем Шаррет бьет его на каждом шагу.
— А между тем, — продолжал Робеспьер, — он ни за что не желает, чтобы кто-нибудь другой, кроме него, разбил Лантенака. Истинное бедствие в этой Вандейской войне — это соперничество отдельных начальников; солдаты же наши — это герои, которых ведут в бой неумелые начальники. Простой гусарский ротмистр Шамбон вступает в Сомюр в сопровождении одного только трубача, наигрывающего на своей трубе «Ça ira»; он мог бы продолжать таким же образом и взять также Шалэ, но он не имеет инструкций и останавливается. Нужно произвести радикальные перемены в составе лиц, начальствующих в Вандее. Теперь там дробятся, разбрасываются силы республиканцев, а разбросанная армия — это уже не армия: это — камень, превращенный в щебень. В Парамейском лагере остались только одни палатки. Между Третье и Динаном без всякой пользы расставлено до ста небольших отрядов, которые, будучи соединены, могли бы составить целую дивизию и прикрыть все побережье. Лешелль, которого поддерживает Паррен, отозвал войска со всего северного побережья, под тем предлогом, что следует защищать южный берег, и таким образом открывает доступ во Францию англичанам. Поднять и вооружить полмиллиона крестьян и подготовить высадку англичан во Франции — вот план Лантенака. Молодой начальник экспедиционной колонны преследует, теснит и бьет этого Лантенака без позволения Лешелля, своего начальника; и вот Лешелль на него доносит. Мнения относительно этого молодого человека очень разноречивы: Лешелль желает его расстрелять, а марнский депутат советует произвести его в генералы и назначить на место Лешелля.
— Этот молодой человек, — сказал Симурдэн, — мне кажется, обладает большими способностями.
— Да, но у него один недостаток, — заметил Марат.
— Какой же? — спросил Симурдэн.
— Он слишком мягок, — ответил Марат. — Он тверд в бою, но затем чересчур мягок. Он прощает, милует, защищает монахинь, спасает жен и дочерей аристократов, отпускает на свободу пленных и священников.
— Это большая ошибка, — пробормотал Симурдэн.
— Не ошибка, а преступление! — воскликнул Марат.
— Иногда! — согласился Дантон.
— Часто! — заметил Робеспьер.
— Почти всегда! — настаивал Марат.
— Да, если имеешь дело с врагами отечества — всегда, — сказал Симурдэн.
Марат обратился к Симурдэну с вопросом:
— А что бы ты сделал с республиканским полководцем, который освободил бы роялистского генерала?
— В этом отношении я согласен с Лешеллем: я бы велел его расстрелять.
— Или отправить на гильотину, — поправил его Марат.
— Это дело вкуса, — заметил Симурдэн.
— А по мне, так и то и другое одинаково хорошо! — воскликнул Дантон, громко расхохотавшись.
— И ты, наверное, получишь либо то, либо другое, — пробормотал сквозь зубы Марат; и, переводя взор с Дантона на Симурдэна, он продолжал:
— Итак, гражданин Симурдэн, если бы республиканский вождь оказался слишком мягким, ты бы велел отрубить ему голову?
— В двадцать четыре часа.
— В таком случай, — объявил Марат, — я согласен с мнением Робеспьера, что следует послать гражданина Симурдэна в качестве комиссара Комитета общественной безопасности при начальнике экспедиционной колонны прибрежной армии. А как фамилия этого начальника?
— Это один бывший дворянин, — ответил Робеспьер и принялся рыться в бумагах.
— Ну, так пускай же поп следит за дворянином, — засмеялся Дантон. — Я не доверился бы одному попу и не доверился бы одному дворянину; но когда они вместе, они взаимно будут наблюдать друг за другом, и дело пойдет как по маслу.
Брови Симурдэна еще более нахмурились; но, находя, по всей вероятности, замечание это в сущности более или менее основательным, он не возражал Дантону и проговорил строгим голосом:
— Если республиканский военачальник, за которым я должен наблюдать, сделает хоть один сомнительный шаг — смертный приговор ему обеспечен!
— А вот и его имя, — проговорил Робеспьер, все это время рывшийся в бумагах. — Гражданин Симурдэн, военачальник, за которым вам поручается наблюдать, — бывший виконт. Фамилия его — Говэн.
— Говэн! — воскликнул Симурдэн, бледнея. Эта бледность не укрылась от взоров Марата.
