Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

— Ты уничтожил всё то, что делает человека человеком….

— Уж лучше скажи, что существование вероучения тысячу с лишним лет это не признак его силы, а скорее признак унижения людей, ибо это противоречит смыслу обновления жизни. То, что подходило мне, когда я был ребёнком, не годится мне, когда я стал мужчиной, и должно измениться. Человек долгое время был рабом природы и других людей, а с помощью науки и изобретений он сопротивляется преклонению перед природой. Преклонению перед другими людьми он сопротивляется с помощью прогрессивных школ мысли. Всё же остальное — это разновидность тормозов, препятствующих свободному движению вперёд колёс человечества!

Абдуль Муним, который в этот момент испытывал неподдельную ненависть к самой мысли о том, что Ахмад его брат, заявил:

— Быть атеистом легко, так же как и решение о бегстве даётся легко: бегства от своих обязанностей, которые предписаны верующему по отношению к своему Господу, к себе и к остальным людям. Нет иного доказательства атеизма, что было бы сильнее доказательства веры. Мы не выбираем одно или другое своим умом, мы делаем выбор своим нравом…

Тут в разговор вмешался Ридван:

— Не поддавайтесь яростному спору между вами. Лучше вам как братьям занять одну сторону…

Хилми Иззат, на которого иногда находили необъяснимые волны бунтарства, выпалил:

— Вера… Гуманность… Будущее! Всё это пустые слова. Одна только система, основанная на науке — вот и всё, что должно быть. Нам следует верить только в одно — в уничтожение человеческой слабости в различных её проявлениях. И какой бы жестокой ни казалась наша наука, она служит цели привести человечество к идеалу, сильному и чистому!

— Это и есть новые принципы «Вафда» после заключения соглашения?!

Хилми Иззат засмеялся, что вернуло его в естественное состояние. Ридван сказал за него:

— Он настоящий вафдист, но время от времени на него находят странные новые идеи, и тогда он призывает к массовым убийствам, что наверняка указывает на то, что прошлой ночью он не смог нормально выспаться!

Реакцией на весь этот ожесточённый спор было воцарившееся молчание, которому Ридван только обрадовался. Он окинул взглядом пространство вокруг, и принялся наблюдать за несколькими коршунами, что парили в небе, да за кучкой пальм. Каждый высказывал своё мнение, даже если это были нападки на Творца. Однако сам Ридван был вынужден скрывать то, что бушевало в глубине его души: это останется страшной тайной, угрожавшей ему. Он подобен изгою или чужаку. Но кто поделил людей на нормальных и ненормальных? Как можно быть противником и судьёй в одном лице? И почему мы часто глумимся над несчастными?.. Ридван сказал Абдуль Муниму:

— Не раздражайся. У религии есть Господь, который стоит на её защите. А ты через девять месяцев, самое большее, станешь отцом!

— Правда?!

Ахмад, дразня брата, чтобы потушить остатки его пыла, сказал:

— Мне легче противостоять гневу Аллаха, чем твоему гневу!

Затем Ахмад сказал про себя: «Злится он или нет, но по возвращении в Суккарийю он найдёт сострадательное сердце. Разве нельзя вообразить, что и я вот так однажды вернусь домой и застану Алавийю Сабри на первом этаже в Суккарийе?»

Он засмеялся, однако никому и в голову не пришло, какова истинная причина его смеха…

21

Дом Абдуррахима-паши Исы выглядел непривычно активным: в саду находилось множество людей, и на веранде также сидели люди. Многие входили и выходили. Хилми Иззат подтолкнул локтем Ридвана, когда они подошли к дому, и с облегчением сказал:

— Вопреки тому, что утверждают газеты, мы не лишены сторонников…

Когда они стали пробиваться сквозь толпу внутрь, несколько молодых людей выкрикнули: «Да здравствует солидарность». Лицо Ридвана покраснело от возбуждения. Он так же, как и они, был пылким бунтарём, хотя с тревогой спрашивал себя, не подозревает ли кто-нибудь из этих людей о неполитической цели его визитов сюда?.. Однажды он вверил Хилми Иззату свои опасения, и тот ответил ему: «Сомнением одержимы лишь трусы! Ступай твёрдо, с высоко поднятой головой, и не заботься больше чем следует о том, кто что думает, как и надлежит тем, кто готовит себя к общественной жизни».

Вестибюль был переполнен сидящими в очереди людьми: тут были и студенты, и рабочие, и некоторые члены «Вафда». В центре же сидел сам Абдуррахим-паша Иса, непривычно мрачный, серьёзный и суровый. Аура солидного политического деятели окружала его.

Когда оба молодых человека подошли к нему, он поднялся, чтобы со всей солидностью поприветствовать их, и пожал им руки. Затем он сделал им знак присесть. Один из тех, что сидели в вестибюле и который прервал разговор при появлении юношей, продолжил:

— До чего же потрясено было общественное мнение, когда стали известны имена новых министров, среди которых нет Нукраши [85]!

Абдуррахим-паша Иса сказал:

— В момент отставки кабинета мы подозревали нечто подобное, особенно после того, как разногласия стали известны настолько, что о них заговорили даже в кофейнях. Но Нукраши не таков, как другие члены «Вафда». «Вафд» многих отстранил, и ни у кого не было такой поддержки. Нукраши это нечто иное. Не забывайте, что Нукраши это ещё и Ахмад Махир [86]. Оба они — это «Вафд». «Вафд», который боролся и воевал. Можете спросить о том виселицы, тюрьмы и бомбы. И на этот раз нет никакого разногласия, очерняющего тех, кто выбывает; под вопросом только честность режима и бомбардировки. И если случится то, чего все опасаются, и «Вафд» расколется, то не Нукраши и Махир будут дезертирами, а все остальные его члены!

— Макрам Убайд [87] показал своё истинное лицо наконец!

Эти слова показались Ридвану странными: ему было нелегко поверить в то, что стержень «Вафда» подвергается подобным нападкам, находясь среди искренних вафдистов. Тут высказался ещё один человек:

— Макрам Убайд это и есть главный источник всего этого зла, ваше превосходительство паша…

Абдуррахим-паша заявил:

— Другие тоже не так невинны…

— Однако именно он не выносит соперников. Он хочет контролировать Ан-Наххаса сам, без сотоварищей. И если освободилось место Махира и Нукраши, то на его пути больше ничего не стоит…

— Если бы он мог устранить Ан-Наххаса, он бы и его устранил.

Один из пожилых людей, что сидел в вестибюле, сказал:

— Прошу вас, не преувеличивайте так. Все реки возвращаются в свои русла.

— После того, как сформировано правительство без Нукраши?

— Всё возможно…

— Такое было возможно во времена Саада. Но Наххас упрямец, и если ему что-либо придёт в голову…

Тут в вестибюль быстрыми шагами вошёл человек. Паша поприветствовал его со своего места и оба они горячо обнялись. Паша спросил:

— Когда ты вернулся? Как дела в Александрии?

— Замечательно… Замечательно. Нукраши ждал просто бесподобный приём народа на вокзале Сиди Джабир. Целые толпы образованных людей от чистого сердца выкрикивали его имя. Все были в ярости, ратуя за честность режима. Они кричали: «Да здравствует честный Нукраши… Да здравствует Нукраши, истинный сын Саада…». Многие также кричали: «Да здравствует Нукраши, лидер нации…»

Мужчина говорил так громко, что многие из сидящих в вестибюле подхватили произнесённые им лозунги и начали скандировать их, пока не вынудили Абдуррахима-пашу махнуть им рукой, призывая соблюдать спокойствие. Тогда прибывший продолжил:

— Общественное мнение взбешено действиями кабинета. Оно в ярости из-за изгнания оттуда Нукраши. Наххас потерпел непоправимый ущерб, согласившись поддержать шайтана вместо этого чистого ангела…

Абдуррахим-паша заметил:

— Сейчас у нас август. Университет откроется в октябре. Пусть открытие Университета будет решающим событием. Уже сейчас нам следует готовиться к демонстрациям. Или Наххас образумится, или может убираться ко всем чертям…