Фау-2 (ЛП) - Харрис Роберт
— Почему? Вы бы предпочли, чтобы я сгорел вместе с ракетой?
— Разумеется, нет. Мне просто любопытно, почему патруль СС сообщил, что в момент взрыва вы находились в закрытой зоне у берега, довольно далеко от места запуска.
— Я, очевидно, передавал сигналы британской подлодке.
Когда Зайдель не сдержал смешок, Бивак резко повернулся к нему:
— В этом нет ничего смешного, лейтенант!
— Я это понимаю. Шток был моим другом. Не вам читать мне нравоучения.
— Довольно, господа, — оборвал их Хубер. И, обращаясь к Биваку, пояснил: — Доктор Граф прибыл из Пенемюнде как технический связной офицер — в связи с множеством доработок ракеты. Его присутствие на каждом запуске не требуется — это физически невозможно.
— Я не утверждаю, что доктор Граф виновен, — ответил Бивак, — но если бы он был там, возможно, заметил бы неисправность ракеты. Очевидно же, что неисправность была. Возможно ли, что это был саботаж?
— Крайне маловероятно, — сказал Хубер. — Практически невозможно. Хотя безопасность — в ведении СС.
Все обратили взгляды к командиру СС. Дрекслер, несмотря на свою внушительную фигуру и высокое звание, говорил с подчеркнутой вежливостью — его репутация не позволяла иного.
— Меры безопасности очень строгие. Ракеты тщательно охраняются с момента выхода с завода — из Нордхаузена — и вплоть до доставки сюда. На всём пути они под присмотром технических частей. Да, в начале кампании были случаи саботажа со стороны иностранных рабочих на заводе, но мы приняли жёсткие меры — и с тех пор подобных инцидентов не зафиксировано.
Жёсткие меры, подумал Граф. Лучше даже не представлять, что это значило. Ему хотелось сказать: послушайте, вы что, сошли с ума? Эта ракета — самый сложный инженерный проект в истории, и никто из её разработчиков не рассчитывал, что их будут собирать как сосиски — по одной каждые полтора часа. Но вслух он произнёс:
— Ракета проверяется и перепроверяется технической частью с момента прибытия на станцию. Так что если только штурмшарфюрер Бивак не считает, что среди наших солдат завелись диверсанты…
— Я этого не говорил!
— …значит, взрыв произошёл из-за технической неисправности. Или, точнее, из-за цепочки неисправностей, наложившихся друг на друга. Я осмотрел место с лейтенантом Зайделем, но там нет ничего такого, что дало бы нам прямую подсказку, что именно пошло не так. Нам остаётся только строго следовать предзапусковой процедуре и не сокращать её ни при каких обстоятельствах — даже если есть искушение запускать как можно больше ракет в день.
Хубер вспыхнул и злобно уставился на Графа, но промолчал.
— Шах, — сказал Зайдель.
Граф опустил взгляд на доску. Он думал о девушке в лесу под Вассенаром. Что она там делала? Он не жалел, что отпустил её. В нынешнем настроении СС, если бы он её сдал, расстрел был бы ещё лёгким исходом. Он положил палец на короля. Можно было снова сделать ход — потянуть время. Может быть, Зайдель ошибётся, он не самый сильный игрок. Но Графу стало лень. Он опрокинул фигуру.
— Сдаюсь.
— Наконец-то! — Зайдель быстро начал убирать фигуры, словно опасаясь, что Граф передумает. — Ещё партию?
— Прости, я слишком устал.
— Тогда по рюмке? — Он кивнул ординарцу: — Два коньяка.
— Коньяка нет, герр обер-лейтенант.
— А что есть?
— Кюрасао.
Зайдель сморщил нос:
— Пусть будет он.
Когда ординарец ушёл, Граф спросил:
— Это заведение сегодня утром…
— Что с ним?
Зайдель складывал фигуры в коробку.
— Кто эти женщины?
— Да кто угодно. Немного голландок, француженки, польки. Всё официально, армия его курирует.
— А где берут женщин?
— В основном узницы из лагерей. Есть и прежние профессионалки. А что?
— Звучит мрачно.
Зайдель пожал плечами:
— Все хотят выжить.
— Ты бывал там?
— Раз или два.
Ординарец вернулся с двумя стаканами ярко-синей жидкости.
Граф сказал:
— Похоже на медный купорос.
— И пахнет так же. — Зайдель сделал глоток. — Но на вкус не так уж плохо. Попробуй.
Он подождал, пока Граф пригубит.
— Что скажешь?
— Бензин с апельсиновым оттенком. — Тем не менее он осушил стакан. Поиграл им немного в руках, затем поставил на стол. — Пойдём?
— Куда?
— В это заведение.
Зайдель рассмеялся:
— Милый Граф, ты меня поражаешь каждый день. Ты серьёзно?
— Нет. Не совсем. Забудь, что я сказал.
— Но теперь ты мне подал мысль. — Зайдель осушил свой стакан. — Почему бы и нет? По крайней мере, выберемся из этого морга.
Граф чувствовал, как за ними наблюдают, пока они направлялись к двери.
Хубер окликнул их:
— Спокойной ночи, господа!
Они спустились по лестнице мимо чёрно-белых фото довоенных курортников и вышли на пустынную набережную. Ветер нёс запах соли и водорослей. Где-то хлопал навес. Стальной трос глухо стучал о металлический столб. Огромная громада «Палас-отеля» с башнями и куполами напоминала севший на мель океанский лайнер. Вид на пляж заслоняла бетонная стена с колючей проволокой.
«Кюбельваген» Зайделя одиноко стоял на пустом пятачке. Он включил затемнённые фары, завёл мотор и вывернул по мокрому асфальту. Граф высунул руку в окно и почувствовал брызги.
Зайдель спросил:
— У вас в Пенемюнде, наверное, были женщины?
— Конечно. Сотни.
— И? Какие они были? Молодые? Старые?
— В основном молодые. Секретарши. Ассистентки. Были и математики. Старшим инженерам разрешали привозить семьи.
Зайдель на секунду замолчал.
— Ты женат, если не секрет?
— Нет. А ты?
— Да. А что? Думаешь, имеет значение, если я пойду в бордель?
— Не для меня.
Зайдель рассмеялся:
— Ну если у вас там было столько женщин, ты, Граф, наверняка нашёл свою?
— Нашёл.
— И?..
— Её звали Карин. Она погибла во время авианалёта.
— Ах… Прости.
Граф снова высунулся в окно, подставил лицо ветру. За всё время в Голландии он впервые произнёс её имя вслух.
Атака Королевских ВВС на Пенемюнде, получившая кодовое название «Операция Гидра», была проведена в почти идеальных условиях: в ночь с 17 на 18 августа 1943 года, под безоблачным небом при полном месяце. В 23:00 восемь «Москито» сбросили сигнальные огни и пару десятков бомб над Берлином, чтобы ввести немцев в заблуждение, будто целью атаки станет столица. Люфтваффе подняли в воздух 150 истребителей. Пока они прочёсывали пустое небо над городом, а 89 батарей ПВО выпустили более 11 000 снарядов по мнимым противникам, ровно после полуночи, в 200 километрах к северу, 600 тяжёлых бомбардировщиков пересекли побережье.
Население Пенемюнде в ту ночь составляло почти двадцать тысяч человек: инженеры, учёные, техники и их семьи; механики, клерки, секретарши, машинистки, охранники, повара, учителя, строители и иностранные рабы — в основном французы и русские. Вечер того вторника был жарким и тихим. Рабочие-рабы были заперты в деревянных бараках за электрифицированным забором. Немцы гуляли по душистым сосновым рощам и сидели на песке. На пляже, с которого был виден корпус сборки ракет, играли в волейбол.
Граф заплыл далеко, лёг на спину, направив ноги к закату. Солёная вода легко держала его на поверхности. Достаточно было время от времени вращать руками, чтобы плавать без усилий. Поверхностный слой был тёплым после долгого лета, но внизу чувствовалась холодная глубина, и течение тянуло его к востоку, в открытое море. Движение волн заставляло тело изгибаться в такт. Он отдался течению настолько, насколько осмелился, потом перекатился на живот и поплыл обратно, изо всех сил работая руками против течения — туда, где Карин, её стройный силуэт обрамлённый закатом, ждала с полотенцем.
Он встретил её весной. Она была новой личной помощницей заместителя фон Брауна и непосредственного начальника Графа — доктора Вальтера Тиля. В её обязанности входило всё: от организации встреч вспыльчивого начальника до присмотра за его двумя детьми. Её все любили: она была красива, умела создавать уют. Когда он пригласил её на свидание и она согласилась — он был просто поражён. После войны она хотела преподавать в детском саду. Ей было двадцать три. Он уже решил, что женится на ней, собирался попросить её — возможно, именно в тот вечер, если бы всё пошло иначе. Но ей не нравилось, когда он уплывал так далеко, и её тревога в тот день проявилась в редкой для неё раздражительности.
