Дмитрий Колосов - Император вынимает меч
Должно быть, этолиец понял, что зарвался. Он покачал головой и, ничего не ответив, прижал палец к губам.
Пир был в самом разгаре, когда Теодот потихоньку покинул царя. Он отправился к воротам, обращенным в сторону неприятеля. Здесь торчали с десяток воинов, Теодот поманил двух ближних к нему.
— Пойдете со мной!
— Но… Но…
— Это приказ! — отрезал Теодот. Понизив голос, он шепнул подбежавшему офицеру:
— Царь поручил мне проверить, насколько беспечны наши враги. Я возьму с собой этих бравых парней.
Офицер с сомнением скользнул взглядом по «бравым парням», явно мечтавшим лишь о том, чтоб ускользнуть от внезапно свалившейся на их головы чести, но спорить не стал. Как мог он ослушаться царского повеления!
— Ступайте! — велел он новоиспеченным героям, ремесленникам из Селевкии — горшечнику Патроклу и золотарю Клеофану. Те хотели было затянуть свое «но…», однако офицер грозно повторил:
— Ступайте!
Бравым парням не оставалось иного, как подчиниться приказу. Дрожа каждым членом и поминутно оступаясь в невидимых по темноте промоинах, они последовали за отважным во хмелю генералом. После недолгой прогулки троица подошла к едва различимому во тьме вражьему стану. Здесь Теодот оглядел своих спутников, чьи лица были бледнее луны, уже норовящей скользнуть за горизонт.
— Отлично! — шепотом одобрил он. — Два настоящих идиота. Как раз то, что нужно! Даже самый опытный глаз не отличит вас от недоносков, набранных Птолемеем. Слушайте меня, парни! Сейчас мы войдем в лагерь. Ваше дело помалкивать, а если вдруг спросят, кто вы такие, скажете: воины полка Андромаха. Запомнили?
— Да! Да! — в голос клацнули челюстями Патрокл с Клеофаном.
— Вот и отлично! Тогда вперед! И да сопутствует нам Дионис!
Теодот двинулся прямо к воротам и ударил в них ногой. Ответом было молчание, и тогда этолиец ничтоже сумняшеся закричал:
— Эй, сонные крысы! А ну, открывай дверь!
Ворота, заскрипев, приотворились, и оттуда показалась голова в шлеме.
— А ты кто такой?
— Гемокл-александриец со своими людьми. По поручению Андромаха мы осматривали окрестности!
Ворота отворились пошире. Караульный изучил незнакомца, но не нашел в нем ничего, что вызывало бы подозрение. В том не было ничего удивительного. Воины Антиоха были облачены в те же одежды, что и воины Птолемея, ну а распознать в Теодоте лазутчика караульный не мог хотя бы по той простой причине, что невозможно знать в лицо каждого из восьмидесяти тысяч воинов, составлявших армию Птолемей. А вид у Теодота был самый что ни на есть невозмутимый, более того, на физиономии дерзкого этолийца уже появлялись признаки нетерпения. Потому поколебавшись, караульный решил не наживать себе неприятностей.
— Идите. Только мне надо доложить о вас. Как ты сказал, тебя зовут?
— Гемокл-александриец!
С этими словами Теодот, а следом и его спутники — двое, мокрые от страха — вошли во вражеский стан.
Генерал вел себя уверенно, словно и впрямь был тем самым Гемоклом, чьим именем представился. Он уже несколько дней наблюдал за вражеским лагерем и точно знал, где располагается царский шатер. А, будучи по прошлой своей службе осведомлен о той небрежности, с какой несут охрану телохранители Птолемея, Теодот решился на дерзкий поступок. Убить царя в его собственном шатре прямо посреди лагеря! На подобное не отваживался еще никто, и потому сие мероприятие было вдвойне по душе честолюбивому этолийцу.
Все прошло на удивление гладко. Ни один человек не окликнул идущих сквозь стан воинов. Часовые у шатра мирно посапывали. Теодот бестрепетной рукой прикончил обоих, после чего обернулся к помертвелым от ужаса спутникам.
— Станьте у входа и ждите! — Затем он исчез, чтобы через несколько мгновений вернуться. Сунув окровавленный меч в ножны, Теодот негромко бросил:
— Вот и все. Теперь нужно лишь выбраться!
Надо ли говорить, что лазутчики без хлопот это проделали, покинув лагерь через другие ворота, где, как и в первый раз, никто даже не подумал остановить некоего Гемокла-александрийца.
Уже взошло солнце, когда ликующий генерал вернулся в свой лагерь. Он думал, что одним ударом закончил войну. Он полагал…
Он просчитался, поразив в темноте царского лекаря, в то время как сам Птолемей мирно дрых в объятиях любовницы Агафосиклеи. Что говорить — не повезло! Но дерзкая выходка этолийского генерала имела далекие последствия, ибо именно она подвигла владыку Египта отважиться на битву против коварных врагов.
Это был второй день нового, 93-го года эры Селевкидов, день, знаменательный уже одной своей датой.[20] Поутру цари, не сговариваясь, стали выстраивать армии. Ни тот, ни другой в ратном деле не были искушены и не имели при себе генералов, в ратном ремесле искусных. Потому и построение полков, и план предстоящей битвы монархи избрали схожий, попросту говоря — самый простой. Фланги заняли конница и слоны, центр — фаланги и пельтасты. Птолемей стал на левом крыле. Проведав об этом, Антиох занял правое, чтобы лично сражаться против царственного соперника.
Но вот все замерло. Застыли в ожидании сигнала воины, всадники осаживали горячащихся в предчувствии схватки коней, слоны настороженно посматривали на своих столь же громадных противников. Как положено, полководцы и генералы кричали какие-то слова, ободряя дух своих воинов. Но, право, им нечего было сказать. Ни один, ни другой не могли похвалиться былыми заслугами и твердили боле о доблести предков.
— Во славу наших дедов и прадедов, покоривших восточных варваров! — кричал Антиох. — Во славу Никатора и Деметрия Полиоркета!
— Не посрамим памяти Александра и наследовавшего ему Птолемея Сотера! Не посрамим! — вопили Сосибий и разряженный, словно павлин, Птолемей.
Солнце уже стремилось к зениту, когда Антиох отдал приказ атаковать. Вперед устремились слоны под командой Филиппа, навстречу им двинулись африканские элефанты. Закованные в броню громадины разбежались, сшиблись. Махуты кололи слонов стрекалами, воины на башенках, закрепленных на могучих морщинистых спинах, обменивались калеными стрелами, били врагов длиннющими сариссами. Антиох имел перевес в слонах, к тому же его слоны, индийские, превосходили африканских как размером, так и свирепостью. Птолемеевы элефанты не выдержали удара и побежали, сминая подступавшую сзади конницу. Антиох привычным движением рванул меч.
— За мной!
Царская агема зашла в спину растерявшимся египетским всадникам и опрокинула их. Гиганты-соматофилаки насквозь пронзали врагов ксистонами, с треском раскалывали покатые египетские шлемы.
— Круши!
Поле сражения затянуло клубами пыли, прикрываясь которой нанесли удар антиоховы наемники, опрокинувшие стоявших на краю египетской фаланги пельтастов. Те побежали. Антиох во главе конных полков погнался за ними.
— Победа! Победа! — ликующе кричал царь.
— Победа! — вторили ему соматофилаки, без устали разя врагов. — Вперед, вороненок! Победа!
Победа…
Но это была еще не победа. Ни один из монархов не имел четкого плана действий, почему их стратеги действовали на собственный страх и риск. Птолемею повезло, что в его войске оказался генерал, отважившийся на дерзкий маневр. Командовавший на правом крыле Эхекрат предпринял успешную атаку и после недолгого боя обратил в бегство противостоявшие ему неприятельские полки. При виде этого египтяне приободрились. Помахивая мечом, Сосибий лично повел в бой фалангу. Наемникам-эллинам и египтянам противостояли опытнейшие сариссофоры Антиоха, но они растерялись, видя поражение одного крыла войска и ничего не ведая о судьбе другого. Меж тем египтяне, воодушевленные уже тем, что им дали оружие, сражались отчаянно, искупая неумение яростью. И сирийцы попятились. Строй их, в начале баталии ровный, словно гипподамова перспектива, сломался, и в образовавшиеся бреши ворвались размахивающие мечами египтяне. Тщетно стратеги Никарх и Теодот пытались восстановить порядок. Воины не слушались их призывов. Бежали наемники, бежали фалангисты-сирийцы, бежали, бросая серебряные шиты, украшенные изображеньями элефантов, гипасписты, бежал сброд, набранный по городам и весям. Неслись во всю прыть своих ног «бравые парни» Патрокл с Клеофаном. Все бежали, и невозможно уж было остановить это бегство.
Воины расставались с оружием, ища спасения в ретираде. Египтяне с криком преследовали их, а Сосибий уже разворачивал сохранивших строй наемников навстречу возвращавшимся к полю битвы гиппархиям Антиоха. Четыре тысячи отборных всадников еще могли повернуть ход битвы, но Антиох не решился атаковать ощетинившуюся копьями фалангу. Он вздыбил коня и погнал его прочь…
Так закончилась битва, нелепая по течению своему и ничего так и не решившая. Потери обеих сторон были невелики,[21] и одолевшие не чувствовали себя победителями, а проигравшие — побежденными. Но Антиох убедился, что ему далеко до гения Александра Великого, и пыл поумерил: нелепо и даже опасно царю наступать дважды в одну кучу дерьма. И потому Антиох решил:
