Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
Приветствуя её, Камаль сказал:
— Не преувеличивайте, тётя. Я же учитель, а учитель любит делать такие дела осторожно, в тайне. И не забывайте, что будучи на каникулах, я посещаю вас несколько раз в неделю вместо одного раза. Разве я не был у вас позавчера? Я прихожу к вам всякий раз, как…
«Всякий раз, как меня снедает тревога. Именно тревога толкает меня сюда чаще, чем похоть».
— Всякий раз, как что, дорогой?
— Всякий раз, как освобождаюсь от работы…
— Скажи лучше что-нибудь другое. Ох, ну и времена настали! Наши деньги делали из золота, а ваши уже делают из железа и меди. У нас была настоящая, живая музыка из плоти и крови, тогда как у вас — радио. Наши мужчины появились из чресел Адама, тогда как ваши — от Евы. Что вы на это скажите, учитель девочек?
Она затянулась кальяном, затем запела:
Учитель девочек, научи их
Играть на инструментах и петь.
Камаль засмеялся, наклонился к ней и чмокнул в щёку одновременно и ласково, и шутливо. Она воскликнула:
— У тебя колючки, а не усы! Да поможет Аллах Атийе!
— Она же любит колючки…
— Кстати, вчера у нас был клиент-офицер полиции. Я не хвастаюсь. Многие наши клиенты видные господа. Или ты полагаешь, что своими визитами ты даёшь нам подаяние?!
— Госпожа Джалила, вы такая славная [84]…
— Я люблю тебя, когда ты захмелеешь. Хмель выхолащивает из тебя солидность учителя и делает тебя немного более похожим на своего отца. Но лучше скажи мне вот что: ты разве не любишь Атийю?… Она тебя так любит!
«Как могут эти сердца, превратившиеся в камень под действием грубой жизни, вообще любить кого-то?» Но вот какие сердца выпали на его долю, были ли они щедры на любовь или хотели её? Его любила дочка хозяина лавки жареных закусок, но он отверг её любовь. Ещё он любил Аиду, но она отвергла его. Словарь его жизни не ведал об ином значении любви, кроме как боль. Та самая удивительная боль, что разожгла в его душе бурное пламя, в котором он увидел тайны жизни. Позади него остались лишь обломки. Насмешливо комментируя её слова, он сказал:
— Да будет вам сопутствовать крепкое здоровье…
— Она работает в этой сфере после своего развода!
— Слава Богу, кроме которого хвалить за дурное больше некого!..
— Слава Богу в любом случае.
Камаль многозначительно улыбнулся. Джалила поняла, какой смысл он вложил в эту улыбку, и будто бы в знак протеста сказала:
— Ты находишь, что я слишком уж часто воздаю хвалу Богу?.. Эх ты, сын Абд Аль-Джавада. Слушай, у меня нет ни сына, ни дочери, и я сыта этим миром. Прощение дарует только Аллах.
Удивительно, что рассказ этой женщины так часто смешивался с мелодией, внушённой набожностью!..
Камаль принялся украдкой поглядывать на неё, осушив остаток своей рюмки. Чары алкоголя подействовали на него уже с первой же рюмки. Он поймал себя на том, что вспоминает прошлое, найдя в вине возвышенную радость. Как же много радостей бесследно скрылось! В самом начале похоть была для него и восстанием, и победой, но со временем стала приземлённой философией. Затем время и привычка потушили упоение от неё. Часто бывало и так, что он колебался между небом и землёй, до того, как между небом и землёй пролегло сомнение.
Раздался звонок в дверь и вошла Атийя, звонко смеясь и постукивая туфельками.
Такая вся светлая, гибкая, упитанная. Она поцеловала руку хозяйки, бросила весёлый взгляд на две пустые рюмки и шутливо сказала Камалю:
— Ты мне изменил!
Она склонилась к уху хозяйки и что-то прошептала, затем смеясь, поглядела на Камаля и прошла в комнату, что располагалась справа от гостиной. Джалила толкнула его и сказала:
— Вставай, свет очей моих…
Он взял свою феску и проследовал в комнату. Назла тут же возникла на пути, неся в руках поднос с бутылкой, двумя рюмками и лёгкой закуской. Атийя сказала ей:
— Принеси нам две порции шашлыка от Аджати, я голодна!
Он снял с себя пиджак и с облегчением вытянул ноги, затем присел и поглядел на неё, пока она снимала туфли и платье. Затем перед зеркалом оправила на себе сорочку и причесала волосы. Ему нравилось её полное гибкое белое тело. А Аида, интересно, каким телом обладала она? Он часто вспоминал её, но в его воспоминаниях она представала какой-то бесплотной. И даже когда он воссоздавал в памяти её стройность, смуглость и изящество, она представала перед ним как символическая идея. А то, что обычно закрепляется в памяти, вроде таких прелестей, как грудь, ягодицы и бёдра, он не помнил, поскольку чувства его были обращены к другому. Сегодня, если бы какая-нибудь красотка, обладающая и стройностью, и смуглой кожей, и изяществом, показала ему себя во всей красе, он бы не дал ей и двадцати пиастров. Тогда как он мог любить Аиду? И почему память о ней была под надёжной защитой величия и святости, несмотря на его презрение ко всему?!
— Как же жарко, уфф…
— Если нас разберёт от алкоголя, нам будет уже всё равно, жарко там или холодно…
— Не пожирай меня глазами, сними свои очки!
«Разведённая и с детьми, она прячет своё мрачное уныние за буйством. Эти ненасытные ночи высосут из неё женственность и человечность, так что она и сама того не заметит. В её дыхании смешались поддельная страсть и ненависть, а это худшая форма порабощения. Алкоголь потому и является спасением от мучений, а также спасением от мыслей!»
Она распласталась рядом с ним и потянула белую руку к бутылке, наполнив обе рюмки. В этом доме за такую вот бутылку брали вдвое дороже настоящей цены. Всё здесь было дорого, за исключением женщин, за исключением человека. И если бы не алкоголь, невозможно было бы отвлечься от вытаращенного с отвращением взгляда всего человечества, хотя в нашей жизни есть место проституткам и совсем иного рода, вроде министров и писателей!
Когда вторая рюмка наполнила его нутро, мелькнули первые вестники забвения и восторга. «Я желал эту женщину так давно, что даже и не знаю, с какого времени. Страсть это деспотичный правитель, тогда как любовь это нечто иное. Свободная от страсти, она предстаёт в странном обличье. Если мне когда-нибудь будет дано отыскать и то, и другое в одном человеческом существе, я познаю стабильность, к которой стремлюсь. Потому-то я по-прежнему вижу жизнь в виде разрозненных элементов, которым не хватает гармонии. Мне нужен брак и для общей моей жизни, и для частной, и я не знаю, какая из них основа для другой. Но я уверен, что несчастен, несмотря на тот стиль жизни, что обеспечил мне возможность иметь как интеллектуальные, так и телесные удовольствия, словно поезд, что стремительно движется вперёд, но и сам не знает, ни откуда, ни куда он направляется. Страсть — это своенравная красотка, которую быстро поражает пресыщение. Сердце же кричит, с болезненным отчаянием, тщетно разыскивая вечный источник блаженства. Потому жалобам нет конца, а жизнь это гигантский обман. Нам следует соответствовать её тайной мудрости, чтобы с удовлетворением принять этот обман. Мы похожи на актёра, что и сам осознаёт свою выдуманную роль, исполняемую на сцене, но несмотря на это, поклоняется этому искусству».
Он одним залпом опустошил третью рюмку, а Атийя залилась смехом. Она от всего сердца любила напиваться, хотя алкоголь мог сделать с ней что угодно. Если бы он во-время не остановил её, она бы начала громко смеяться, дебоширить, плакать, и блевать. Вино заиграло в его голове, и он задрожал от восторга и поглядел на неё, широко улыбаясь. Сейчас она была всего-навсего женщиной, а не проблемой. Да и проблем будто бы и не было в помине. И само бытиё — наиболее сложная проблема в жизни — больше не было проблемой. «Ты просто выпей и отдайся поцелуям…», подумал он.
— До чего ты мила, когда смеёшься без всякой причины!
— Если я смеюсь без причины, то ты должен знать, что некоторые причины более серьёзны, чтобы их упоминать…
17
Закутавшись в пальто, Абдуль Муним вернулся в Суккарийю, подбадривая себя время от времени против лютой зимней стужи. Стояла кромешная темнота, хотя на часах ещё не было и девяти. Едва он подошёл к лестнице, как дверь в квартиру на первом этаже раскрылась и наружу выскользнула мягкая тень, поджидавшая его. Сердце его заколотилось, пока пылающие глаза высматривали её в темноте. Он проследовал за её тенью, поднимаясь вверх по лестнице неслышными шагами, стараясь ступать беззвучно. Он разрывался между желанием уступить соблазну и волей, понуждавшей взять под контроль свои нервы, которые, видимо, намерены были изменить ему и покончить с ним. Тут он вспомнил — только сейчас — что она заранее назначила ему свидание в эту ночь, и он мог вернуться домой раньше этого срока или наоборот, позже, чтобы уклониться от встречи с ней. Но он полностью забыл об этом!.. У него не было времени для раздумий и принятия каких-либо мер. Ему придётся отложить это и подумать позже, когда он останется один в своей комнате. В тот момент он либо одержит триумф, либо унизительное поражение. Он поднимался по лестнице вслед за ней, так и не приняв никакого решения и подвергнув себя этому испытанию. Ничто не могло заставить его забыть страданий этой извечной борьбы. Наверху лестничной клетки ему показалось, что её тень стала настолько огромной, что заполнила собой всё пространство и время. Скрывая своё волнение и намереваясь сопротивляться во что бы то ни стало, он сказал:
