Анн Бренон - Сыны Несчастья
За ужином гость и хозяин дома сидели на почетных местах, а вокруг них собралась вся семья. Вернулись другие сыновья Белибаста, и трое старших — Гийом, Раймонд, Бернат и я — сидели за столом вместе с отцом и Мэтром Жираром. Двое или трое младших теснились на лавках возле очага вместе с детьми и женщинами. По крайней мере, с теми, которые имели время сидеть. Эстелла и Гайларда прислуживали за столом, и только старуха–мать пользовалась привилегией сидеть на месте. Мы ели жареное мясо, овечий сыр, пили козье молоко из кубков для воды и молодое вино с нескольких лоз виноградника Раймонда Белибаста. Мэтр Жирар с властным подбородком, нависающим над пышным камзолом, тщательно уложенными над нахмуренным челом волосами, говорил резким голосом, с акцентом, похожим на острый выговор французов. Мне иногда казалось, что я слышу Мессира Жиллета де Вуазена. Но у сеньора Арка, как мне казалось, было больше тепла в голосе.
Прокурор архиепископа повернулся к Эн Белибасту и, нахмурив брови сильнее обычного, затронул больную тему выпаса скота. В этом году не стоит даже и заикаться о том, чтобы платить за дорогостоящие права выпаса на территории сеньории Арка. Монсеньор Нарбонны желает, чтобы все отары на землях его сеньории отныне паслись вместе, под контролем его людей, в горах Терменез, где травы вполне достаточно.
— Выжженой летом, — рискнул проворчать Эн Белибаст.
Мэтр Жирар остановил его резким жестом. Права выпаса людей из Кубьер принадлежат только их господину, и являются для него существенным и необходимым источником доходов. Я бросил взгляд в сторону Берната, чувствуя своим левым плечом, как напряглось его правое плечо, поймал его мрачный черный взгляд. Это информация или предупреждение? И вот прокурор Монсеньора архиепископа Нарбонны заявил нам, что Монсеньор инквизитор Каркассона, брат Жоффре д’Абли, для большей эффективности назначил и направил в нашу местность двух монахов из монастыря Братьев–проповедников в Каркассоне, Жерода де Бломака и Жана дю Фогу, как своих представителей, для поддержки деятельности Инквизиции еретических извращений. Мы, которые лучше, чем кто–либо, знали о последствиях этих расследований, ударивших по нашим друзьям в Лиму, оставались бесстрастны, как мрамор… Затем последовало сообщение, что Монсеньор Нарбонны тоже не хочет оставаться в стороне. Что он не собирается забывать о том, что по традиции до недавнего времени все следствия и суды по делам ереси велись обычным трибуналом епископов и архиепископа этой епархии. И мы узнали, что вследствие этого, Монсеньор Нарбонны лично желает поддержать все расследования, предпринятые Братьями–проповедниками на землях, находящихся в его владениях. Чтобы тщательно очистить их от проказы ереси. Мы всё прекрасно поняли. Все собравшиеся за этим столом верующие в еретиков — не говоря уже о сарацинах. Мы все сидели как на иголках, с нетерпением ожидая, когда же, наконец, прокурор завершит эту изнурительную трапезу.
Когда Мэтр Жирод со своими лакеями поднялся почивать в прекрасные комнаты на солье, Раймонд, Бернат и я, при свете луны, пересекли мощеный двор, пробрались вглубь сада, со стороны реки, где был огромный дощатый, покрытый черепицей сарай. Мы трижды постучали и открыли заскрипевшую дверь. Наконец, в полутьме, освещаемой лишь тусклым светом калели, я увидел ласковое лицо доброго человека Амиеля из Перль, покрытое благородными морщинками. Я бросился к нему, прижался лбом к его плечу, приветствовал его, как следует приветствовать добрых христиан, трижды поцеловал его в лицо, и трижды попросил его благословения и благословения Божьего. И когда он поднял руку, я почувствовал, как на меня снизошло глубокое умиротворение, и слезы навернулись мне на глаза. И тогда в темноте, позади доброго человека, я различил его товарища Раймона Фабре, юного Рамонета, которого мы прошлым летом видели во время нашей вылазки в Монтайю. Он показался мне более зрелым, возмужалым, а его плечи под просторным капюшоном выглядели шире. Он смотрел на меня с такой уверенностью, что я просто его не узнавал. Я хотел дружески приветствовать его, протянув к нему руки, но он жестом остановил меня, сказав с легкой улыбкой, что он уже сделался добрым христианином в прошлом месяце, далеко отсюда, на севере Тулузэ, и что его крестили Старший, Пейре из Акса, и его братья, добрые люди Пейре Санс из Ла Гарде и Фелип из Кустауссы. И я немедленно склонился перед ним, прижался лбом к его плечу и попросил благословения.
Мы все вместе устроились на соломе, двое добрых людей сели на тюки, а мы — трое их верующих — у их ног. Мы едва различали в темноте лица друг друга, мы шептались. Добрый человек Амиель начал говорить нам добрые слова о наших друзьях, Мартине и Монтоливе Франсе. Беглые добрые верующие живут теперь в мире, под чужим именем, под самой Тулузой, в каммас, принадлежащем добрым верующим, и их там регулярно навещают Мессер Пейре из Акса и его сын, добрый человек Жаум, так что они еще могут служить Церкви. Добрый человек Амиель повернулся ко мне, в свете калели его зрачки блестели. Он попросил меня передать эту обнадеживающую весть в Арк, Раймонду Пейре — Сабартес и другим добрым верующим. Бернат сразу же стал говорить о том, к чему могут привести допросы инквизитора Каркассона, особенно после ареста Гийома Пейре — Кавалье, о злой воле архиепископа Нарбонны, стремящегося конкурировать с Братьями–проповедниками в их темных делах.
И когда добрый человек хотел успокоить и утешить нас доброй святой проповедью, которой мы ожидали, Раймонд Белибаст поднял руку. В дверь сарая снова постучали. Это была Эстелла, его жена. Она вошла, скромно потупив глаза, и попросила нас выйти, Берната и меня. Но мне хватило времени, чтобы передать доброму человеку Амиелю большой кошель, который я принес с собой, еще раз быстро приветствовать его и Рамонета, и мы вышли. В свете луны я увидел, как вслед за Эстеллой в сарай проскользнули две фигуры — эти люди пришли со стороны реки. Двое верующих из Кубьер, имевшие нужду в добрых людях, и потому будет лучше, если мы не будем знать, кто они. Я услышал, как скрипнула, закрываясь за ними, дверь. А потом опять стало тихо, раздавался только стрекот кузнечиков. Я похлопал Берната по плечу, и кивнул в сторону дома, указав ему на слабый холодный свет, падавший из щели между бревен на уровне комнаты, где бодрствовал или спал Мэтр Жирар, прокурор Монсеньора Нарбонны.
ГЛАВА 19
КОНЕЦ АВГУСТА 1305 ГОДА
До самого Кубьер… той ночью мы шли все вместе, еретик, Раймонд Белибаст и я, через лес и непроходимую чащобу, а ночь была очень темной, так что почти ничего нельзя было видеть. И той ночью еретик часто падал и ранил себе ноги из–за острых камней на дороге и колючек. И каждый раз при этом он говорил: Святой Дух, помоги мне.
Показания Пейре Маури перед Жаком Фурнье, июнь 1324 годаЛетом 1305 года — Пейре еще не знал, что это будет его последнее лето в Арке — отары паслись отдельно на летних пастбищах. Стада из Кубьер были в Терменез, и щипали выжженную от жары траву господина архиепископа. Отары Арка разделились на маленькие группы. Пейре Маури вместе со своими кузенами Марти и юным Жоаном Мауленом, братом Эглантины, оставался всё лето недалеко от бастиды, на северных склонах широкой долины, и пас своих овец вместе с овцами Раймонда Маулена и Раймонда Пейре — Сабартес. Дни шли за днями. Донеслись вести, что освободили Гийома Пейре — Кавалье, но эта новость никого особо не обрадовала. Несчастный попытался обойти дома друзей, уверяя всех, что он никого не выдал инквизитору и ни на кого не донес, но совершенно разорился, покупая милости тюремщиков каркассонаского Мура, чтобы просто не умереть с голоду. Несмотря на это, все чурались его, словно представ перед неумолимым инквизитором, он сделался разносчиком Несчастья.
Лето, казалось, никогда не закончится. Но относительная близость поселка отнимала у этого лета, с точки зрения Пейре Маури, большую часть его прелести. Ему приходилось постоянно поддерживать контакты с жизнью в долине, особенно для того, чтобы встречать старых знакомых с высокогорья, молодых голодных людей из Монтайю или Праде, приходивших в долину, чтобы наняться на сезонные сельскохозяйственные работы — жатву или косьбу. В том году работа на пастбищах у Пейре как–то не клеилась, не приносила обычной радости, и он пообещал себе, что следующим летом непременно пойдет в высокие горы Сабартес с собственной отарой. Потом он молча злился, думая о том, что архиепископ Нарбонны никогда больше не выпустит отары Кубьер за пределы своей сеньории. А потом радовался, думая о том, что зимой, если Бог так захочет, его сестра Гильельма войдет в дом Белибастов из Кубьер. Если Бог так захочет, а захочет ли так князь мира сего? Тот, который поселил падших ангелов в темницах из плоти и грязи. Который делает всё, чтобы люди жили в забытьи и слезах… Что хорошего от него ждать?
