Наоми Френкель - Смерть отца
– Минуточку, Георг, минуточку, – Александр кладет свою руку на руку друга, обращая его внимание на юношу, через черные волосы которого тянется пробор. Тот поднялся на сцену, садится к роялю. Это известный молодой куплетист, и шепот через все столы сопровождает его появление.
– Он еврей, – шепчет Георг Александру. – И такие, как он, худшие из худших. Они-то и возбуждают ненависть к евреям. Он из восточной Европы, еще основательно не выучил немецкий язык, и уже представляет себя рупором германской культуры.
Парень спел с большим вкусом несколько веселых куплетов и снискал аплодисменты публики. Троица в коричневых рубахах, сидящая недалеко от Александра и Георга, намеренно нагло протянула ноги, сунула руки в карманы, громко разговаривая, словно все происходящее на сцене их абсолютно не интересует. Две блондинки присоединились к ним и безостановочно хохочут. Они сильно шумят, но никто не делает даже попытки их утихомирить, а куплетист продолжает на сцене петь свои куплеты.
– Эти все – ассимилянты из ассимилянтов, – продолжает шептать Георг Александру, – чувствуют они себя немного более уверенным на земле Германии, и уже отрицают свое прошлое и свое происхождение. Эти типы мне отвратительны!
Куплетиста просят продолжать выступление. Он отвешивает поклоны возбужденной и пьяной публике, улыбается и провозглашает:
Вот, Геббельс. Снова захромал.
До чего человечек – мал,
А на весь мир закатил скандал…
– Молчать! – гремит голос. – Прекратить!
Из-за одного из столов вскочил мужчина, ударив по столу кулаком:
– Заткнись!
Александр следит за столом, у которого сидели три штурмовика. Стол пуст. Троица с девицами исчезла. Этот единственно пустой стол в ресторане, заполненном публикой, беспокоит Александра.
Окрик мужчины напугал публику. Испуганные лица отражаются в зеркалах.
– Каждый имеет право говорить, что пожелает. Никто нам не будет диктовать ни слова, ни мелодии, – слышен чей-то голос из среды замолкшей публики.
– Грязные жиды!
– Не унизят ваши мерзкие рты имена немцев!
Резким ударом раскрываются входные стеклянные двери. Привратник в своих белых ливреях отброшен в сторону. Группа мужчин в гражданской одежде врывается внутрь. Александр еще успевает заметить их грубые руки, не привыкшие держать изящные рюмки с вином, стоящие на столах, и большие ноги, не приученные ступать по полу роскошного ресторана. Он ищет среди них штурмовиков, но не находит. Неожиданно гаснет свет.
– Убирайтесь отсюда! – приказывает голос. – Немедленно оставить этот жидовский ресторан.
– Еврейские потаскухи! Еврейские сутенеры!
Устрашающие крики. Звук разбивающихся рюмок и бокалов. Удары. Летящие стулья.
– Успокойтесь! – женский голос из темноты.
Осколки стаканов на полу. Резкий запах разлитого вина.
– Ни шагу, – шепчет Георг Александру, – оставайся здесь в углу и прижмись к стене.
Топот ног по всему ресторану. Где-то вспыхнул карманный фонарик и погас. Выстрел!
– Убийство! Убийство! – голос рассекает воздух, подобно острому ножу.
С улицы доносятся громкий гудок клаксона.
– Полиция!
– Не выходить! Не выходить! Стоять смирно!
Вспыхнул свет. Шеренга полицейских стоит у входа. В ресторане полный хаос. Свет падает на испуганные лица. Около пустого стола сидит гигант с огромными ручищами. Александр готов поклясться, что этот человек был среди банды ворвавшихся в ресторан. Человек ранен в голову. Кровь течет по его лицу в рот, закрывшийся в испуге при приближении полицейских.
– Меня ранили! Меня ранили! – воет человек, и непонятно, к кому он обращается. Полицейские проходят мимо него.
– Руки вверх! – командует офицер полиции всем, находящимся в ресторане.
Шепот проходит по ресторану. Шальная пуля от выстрела пробила стекло и сразила случайного прохожего. Георг и Александр стоят у стены с поднятыми руками. У куплетиста с пробором, стоящего у сцены, пальто порвано, галстук стянут, лицо в синяках от ударов, рот открыт, как будто лишь в этот момент он кончил петь куплет. Рядом с ним высокая, узкая, затянутая в черный блестящий шелк женщина, прижалась к нему, дрожа всем телом. Ворвавшиеся мужчины исчезли среди посетителей ресторана. Александр различает среди них лишь этого раненого гиганта с узким лобиком, сидящего у пустого стола. Дрожь внезапно пробегает по всей публике. Полицейский извлек из кармана молодого куплетиста пистолет.
– Не я стрелял, – отчаянный крик из уст куплетиста, – пистолет не мой. Не знаю, как он оказался в моем кармане.
Страх объял всех в зале.
– Хоть бы не визжал, а сохранял достоинство, – шепчет Александр.
Растерянная брюнетка стоит и не может вымолвить слово.
– Марго! Марго! – умоляет юноша, – скажи им, Марго, что я не стрелял, ведь я тебя прикрывал рукой.
Женщина не говорит ни слова.
Полицейский подходит к Георгу и Александру, проверяет у них карманы.
Куплетиста проводят через зал в полицейский автомобиль. Взгляды провожают их. Страх, облегчение, жалкая радость в глазах посетителей ресторана. Дверь за полицейскими закрывается, и в зале начинается суматоха. Мужчины из ворвавшейся банды внезапно возникают, берут с собой раненого великана, и с тем же шумом, с каким сюда ворвались, уходят. Санитары «скорой помощи» бинтуют легкораненых. Около раздевалки толкотня и взволнованные голоса. Люди бегут из ресторана, как от погони. Александр бросает последний взгляд на осколки вокруг, смотрит на часы. Странно, только десять минут прошло с момента, как он сидел спокойно с Георгом за столом, только десять минут отделяют сверкающий роскошью ресторан от хаоса, который сейчас пред глазами. Он кладет часы в карман и вздыхает.
– Что ты думаешь делать? – спрашивает его на улице Георг.
– Поеду завтра на предприятие по производству латуни – отвечает Александр, – ностальгия у меня по месту, где я родился и рос. Вот уже месяц я в Германии, а так и не выбрался туда. У меня там друг юности – Габриель Штерн.
– Положение куплетиста ужасное, – как бы самому себе говорит Георг, не обращая внимании на слова Александра. – Я уверен, что он не стрелял.
Александр останавливается.
– Полагаешь, что нас ждет новый процесс Дрейфуса?
– Думаю, что да.
– Да, – усмехается Александр, – вероятно, так и будет. Процесс Дрейфуса, и героем будет молодой куплетист с крашеными волосами. Любая трагедия в наше время превращается в фарс.
– Пойдем, выпьем еще кофе у Кренцлера, – говорит Георг.
* * *В большом и уважаемом кафе на улице Под Липами – Унтер ден Линден – сидят Эмиль Рифке и Эдит. На столе, перед Эмилем, графин вина. Он отпивает маленькими глотками кофе из чашки. Она одета в темный костюм. В последнее время она предпочитает скромную одежду. Множество взглядов устремлено на эту элегантную женщину, похожую на сбывшийся сон, сидящую за обычным столом. Эмиль нервно барабанит пальцами по столу.
– Уйдем отсюда, Эдит.
– Куда, Эмиль?
Эмиль охватывает ее тонкую руку и смотрит на нее умоляюще.
– Я договорился с хозяйкой нашей старой гостиницы. Комната в нашем распоряжении.
– Мне больше не нужны эти темные дыры. Почему ты не приходишь ко мне?
– Эдит, но ты ведь знаешь. Я не чувствую себя комфортно у тебя, я скован в вашем доме под строгими взглядами твоих отца и деда.
– Что ты так их побаиваешься? Они не против наших отношений. Отец согласен, чтобы мы повенчались в церкви.
Впервые после длительного перерыва Эдит напоминает ему о венчании и вообще женитьбе. Лицо Эмиля краснеет.
– Об этом, – говорит он торопливо, – надо говорить тихо и подробно. Так или иначе, ты можешь сегодня пойти со мной?
– Нет.
В голосе непривычная для нее решительность. Эдит из тех женщин, которые слабы, когда не уверены в себе. Но когда они приходят к окончательному решению, они умеют твердо стоять на своем. Эмиль Рифке с удивлением смотрит на замкнутое лицо.
– Почему ты так странно себя ведешь в последние недели, Эдит?
– Потому что у меня есть к тебе вопрос. Ответь честно.
– Спрашивай.
– Ты нацист, Эмиль?
Эмиль откидывается назад, явно озадаченный столь прямым вопросом. Лицо его становится гневным.
– Я офицер республиканской полиции, как тебе известно.
– Это не ответ на мой вопрос, – тихо отвечает ему Эдит, и в ее твердом взгляде нет ни тени милосердия.
– Слушай, Эдит, – приближает он к ней лицо, – мы должны поговорить. Ты полагаешь, что я избегаю разговора с тобой? – он повышает голос. Спокойное, непроницаемое лицо Эдит выводит его из себя.
– Наоборот, поговорим.
– Не здесь, Эдит, – Эмиль окидывает взглядом посетителей кафе. Все столики заняты. В проходах между столиками крутятся люди, ища свободное место. – Пошли.
– Минутку, Эмиль.
Оркестр играет мелодии из оперетт Кальмана. Эдит улыбается. Глаза ее блуждают между людьми, словно что-то ищут, и она говорит мягким мечтательным голосом:
