Наоми Френкель - Смерть отца
– Эмиль, – кладет она руку на его плечо, – может, я и не улавливаю смысл твоих слов. Я далека от всего этого. Но понимаю, что это глубоко в твоей душе. Эта вера тебе очень дорога, и это я уважаю… Только прошу тебя, Эмиль, подожди, сделай это для меня, погоди, пока все это свершится… Когда это свершится, будет все так просто и открыто, и ты сможешь, не таясь, осуществить то, к чему стремишься. Не в подполье, Эмиль. Или, если ты хочешь, оставь полицию. Мой отец поможет тебе найти другую должность. Не будет мне ни минуты покоя, если ты будешь продолжать служить и находиться в этом двойственном положении!
Эмиль громко смеется. Потом замолкает и говорит, тяжело глядя на Эдит:
– Ты наивна, дорогая моя, ужасно наивна. Слушай меня. Даже если я захочу исполнить твое желание, я уже не смогу этого сделать, – он вплотную приближается к ней и шепчет ей на ухо: – Тот, кто однажды вошел в круг их организации, не выйдет оттуда без того, чтобы подчинить им навсегда свою душу. Это судьба, я знаю больше, чем надо, Эдит. Я накрепко повязан с полицией Республики. Повязан по рукам и ногам, – и он погружает лицо в ее волосы.
Дрожь проходит по телу Эдит. Нечто необъяснимое в его шепоте рождает страх в ее сердце. Эмиль чувствует эту дрожь, сжимает ее, то ли пытается ее успокоить, то ли ищет в ней собственное успокоение. Он поворачивает к себе ее лицо и целует. Мягко касаются губы ее глаз и губ. Эдит еще такого не ощущала. Словно бы она держит в объятиях другого человека. Впервые она берет его голову в свои ладони и целует в губы. Исчезли все сдерживающие чувства.
– Эдит, – шепчет ей на ухо счастливый Эмиль, – ты пойдешь сейчас со мной туда, не так ли? Сделай это для меня, Эдит.
Скамья опустела. Остался на ней забытый тонкий белый платок Эдит. Ветер затих. Пустой парк погрузился в безмолвие.
В доме Леви звонит телефон. Женский голос просит к трубке Гейнца.
– Гейнц! – кричит Фрида. – Гейнц, телефон.
Никакого ответа.
– Гейнц, – говорит Бумба, – пошел на чердак искать чемодан. Он завтра едет к знакомому «вечного банкрота».
– Госпожа, – говорит Фрида в трубку, – позвоните, пожалуйста, через пятнадцать минут. Мы поищем Гейнца.
– Я пойду за ним, – вызывается Бумба.
– Пойду сама, – говорит Фрида.
Гейнц ищет свой маленький чемодан. Он собирается завтра поехать на латунное предприятие, чтобы встретиться с Габриелем Штерном. Зажигает свет и столбенеет: на комоде сидит Иоанна и мигает глазами.
– Трулия, что ты здесь делаешь?
– Я пишу дневник, Гейнц.
– Пишешь в темноте?
– Нет. В темноте я размышляю.
– О чем ты так много думаешь, Трулия?
– Ах, Гейнц, – вздыхает Иоанна, – о стольких вещах приходится думать, – и взвешивает про себя, стоит ли рассказать любимому брату о графе и о любви к нему. Ей так хочется об этом поговорить с кем-то, и она вспоминает, как насмехался Гейнц над Эмилем, женихом Эдит.
«Гейнц – не за любовь», – решает Иоанна. Весьма этим опечаленная, смотрит она на брата. У Гейнца нет времени удивляться несчастному лицу маленькой сестренки. Он ищет в углу любимый свой чемодан и не находит его.
– Иоанна, ты видела такой маленький коричневый чемодан?
– Видела. Он не здесь. Я дала его моему инструктору Джульетте. Ему надо было ехать в Кельн, создать там ячейку Движения, у него не было чемодана, так я…
– Но, Иоанна, – сердится Гейнц, – без разрешения.
– Гейнц, – Иоанна соскакивает с комода и черные ее глаза сверкают, – почему ты так привязан к частному имуществу. Ты буржуа, для которого вещь дороже всего. Это качество явно в проигрыше.
– Трулия, – громко смеется Гейнц, – отстань от меня, Трулия.
– Телефон! – врывается голос Фриды на чердак. – Гейнц, через несколько минут тебе снова позвонят.
В полном изумлении смотрит Фрида на сидящую на комоде Иоанну. Она обжигает ее холодным взглядом с головы до пят, не произнося ни слова.
Иоанна вся сжимается. Отношения между ней и Фридой ухудшились. Фрида требует у нее извинений за то, что она оскорбила ее в тот день, когда вернулась домой остриженной. Но Иоанна не понимает, чем она ее оскорбила, и готова снова сказать ей, что та не понимает ее, потому что она христианка. Она не попросит за это прощения, даже если ее выгонят из дома. И так она крутится по дому, и Фрида с ней не разговаривает. И Иоанна чувствует себя очень несчастной.
– Телефон, Гейнц, телефон!
В эту минуту слышится назойливый звонок.
– Герда! – говорит Гейнц в трубку. – Ты хочешь со мной поговорить? Сейчас же. Через полчаса я буду на вокзале.
Долгое время Герда ходит по шумным улицам, окружающим вокзал, что находится около зоопарка. Десятки раз она останавливалась у телефонных будок, и все не решалась войти, и снова кружилась по улицам. Долго стояла перед огромным кинотеатром, разглядывая портреты кинозвезд, висящие на стенах. Зашла в скромное кафе. В зеркале смотрело на нее ее изображение: лицо бледное и усталое, сеть мелких морщинок вокруг глаз, кожа посеревшая и постаревшая. Только здесь, среди прилично одетых празднующих людей она увидела, насколько ее одежда небрежна и неряшлива. Стыд охватил ее: Гейнц всегда гордился ее красотой.
«Да не все ли мне равно, какой меня увидит Гейнц, пусть я и разочарую его своим посеревшим лицом? – сердится Герда на себя и на свое отчаяние. – Главное, чтобы помог мне и Эрвину, даже если я уже не так красива».
Герда собралась пойти к телефону, но, не сдвигаясь с места, замерла перед зеркалом. В церкви напротив звонят колокола. Восемь часов.
«Восемь! – вскакивает Герда с места. – Если сейчас не позвоню, он выйдет из дома».
Гейнц приедет. Улыбка облегчения появляется на усталом ее лице. Стоя перед сверкающими стеклами кинотеатра, Герда извлекает из кармана гребень, тщательно расчесывает волосы и прячется в толпе.
«Чтоб не думал, что я его жду, – и снова сердится на себя. – Что это я так суечусь, можно подумать, что готовлюсь к чему-то важному».
Знакомый ей черный автомобиль останавливается на площади перед вокзалом.
– Герда!
Гейнц видит все, и сеть мелких морщинок на ее лице, и потертое ее пальто. Видит и не видит. Это Герда, единственная женщина, которая вызывает в нем тягу, не к ее телу, а к личности. Он с радостью берет ее под руку.
– Куда, Герда? Куда ты желаешь пойти.
– Куда? – Герда смущена.
Его такой ухоженный вид угнетает ее. «Неравная пара», – щемит горечью ее сердце. И чувствуя его изучающий взгляд, она быстро роняет:
– Гейнц, мне надо с тобой поговорить по срочному делу.
– Разреши мне повести тебя, – говорит он мягким голосом, сжимая ее руку.
– В такое место, где немного людей и можно говорить о не очень симпатичных для чужого уха делах.
Он ведет ее к широкому проспекту Принцев, одному самых роскошных в столице.
– Гейнц, я тебя знаю. Обязательно поведешь меня в одно из дорогих мест, но я не хочу этого. Я не встретилась с тобой для приятного вечернего времяпровождения… и вообще, не готова войти в такое место, – глаза ее оглядывают старое свое пальто и стертые плоские туфли.
– Пожалуйста, Герда, – отвечает Гейнц со счастливой улыбкой на лице, – положись на меня.
Она продолжает, молча, идти рядом с ним, ощущая его рыцарство и мужскую галантность.
Входная дверь высится среди блоков мрамора. Черными буквами также на мраморе написано: «К пылающим свечам». Свечи в посеребренных подсвечниках горят вдоль покрытых шпалерами стен и на столах. Вдалеке – огонь в камине. На низких сиденьях расположились пары вокруг открытого огня. Столы и кресла отделены от стоящих рядом столов и кресел ширмами. Пламя свечей придает лицам романтическое выражение. Мягкий ворс ковров поглощает каждый шорох, и глубокая тишина царит в баре. Издалека доносятся приглушенные звуки балетной музыки. Время от времени встает пара и танцует. Отсвет колеблющегося пламени свечей падает на танцоров. Гейнц ведет Герду в самый темный угол. Они закрыты со всех сторон цветными ширмами, и на столе, перед ними – свечи в высоких подсвечниках.
– Красиво здесь, Герда?
– Красиво, – усмехается она, но лицо ее печально.
Свечи посылают полосы света на хрустальные рюмки, которые приносит официант. И темнота углубляет боль и беспокойство на лице Герды.
– Ты больна, Герда? – даже широкая шерстяная кофта не может скрыть худобу ее тела.
– Нет, Гейнц, я абсолютно здорова. Но Эрвин, Эрвин болен.
– Эрвин болен, – повторяет Гейнц как бы между прочим. Не хочет он в эти минуты говорить об Эрвине.
– Да, Гейнц. Именно об этом я пришла с тобой поговорить.
– А-а, из-за Эрвина, – Гейнц откидывается на спинку кресла.
– Гейнц, Эрвин болен. Не настоящей болезнью… Но нервы его совсем распустились.
– Нервы у него распустились? – Гейнц выпрямляется в кресле. Он внимательно слушает Герду.
– Были у него очень сложные проблемы в партии. Сложные и опасные.
– А-а, – прерывает ее Гейнц, – проблемы пройдут и нервозность исчезнет.
