Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

Исмаил Латиф засмеялся и вытянул шею — как делал когда-то прежде, когда хотел бросить вызов, затем сказал:

— Иногда ты пишешь нечто такое, что противоречит этим словам. Как ты знаешь, я почитываю иногда журнал «Аль-Фикр» из уважения к тебе. Как-то раз я откровенно заявил тебе своё мнение: да, твои статьи сложны для понимания, да и журнал весь какой-то сухой, Боже упаси! Я не смог и дальше упорно покупать его, потому что жена не нашла в нём ничего интересного для чтения. Ты уж прости меня, но это её собственные слова!.. Я говорю, что иногда замечал, что ты писал то, что противоречит тому, что ты говоришь сейчас. Но я не утверждаю, что хорошо в этом разбираюсь — между нами — я не понимаю даже немногого из того, что ты пишешь. А потому не лучше ли тебе писать так, как пишут прославленные писатели? Если бы ты сделал так, то у тебя бы появилась большая аудитория и ты заработал бы кучу денег…

В прошлые годы Камаль стал бы упорно и бурно презирать это мнение, да он и сейчас презирал подобное, но уже не так бурно. Он даже сомневался в том, что испытывал презрение, но не из-за сомнений о том, что презрение неуместно, а потому, что иногда на него накатывало волнение: а ценно ли вообще то, что он пишет? А возможно, ему было неловко из-за самого этого сомнения. Вскоре он сознался себе, что сыт всем по горло, а мир кажется иногда устаревшим выражением, утратившим смысл.

— Тебе никогда не нравился мой ум!

Исмаил захохотал:

— Ты это помнишь?.. О, те деньки!

Да, те дни миновали, и пламя их перегорело. Но они оберегались его памятью, словно мощи покойной возлюбленной или коробка конфет со свадьбы Аиды, которую он хранил с той самой праздничной ночи…

— Ты не слышал ничего о Хусейне Шаддаде или Хасане Салиме?!

Исмаил вскинул свои густые брови и сказал:

— О, ты напомнил мне! Всё это случилось ещё в прошлом году, который я провёл вдали от Каира..

Затем он с возросшим интересом продолжил:

— По возвращении из Танты я узнал, что семье Шаддад пришёл конец.

В сердце Камаля вспыхнул мятежный гнетущий интерес. Он пытался скрыть внешнее проявление своих мук, и наконец спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Матушка сообщила мне, что Шаддад-бек обанкротился и биржа поглотила всё его состояние вплоть до последних грошей. Пришёл конец Шаддаду, и он не смог этого выдержать и покончил с собой!

— Что за ужас!.. И когда же это случилось?

— Несколько месяцев назад. Их большой особняк был потерян вместе с остальным имуществом. Тот самый дом, в саду которого мы провели незабываемое время…

Какое было время и какой дом! Какой сад, какие воспоминания! Какая забытая боль, какое мучительное забвение! Утончённая семья, великий человек, величественный сон. Разве его волнение не было слишком уж выраженным, даже больше, чем того требует ситуация?!

Камаль грустным голосом заметил:

— Бек покончил с собой, дом утрачен. Но что стало с его семьёй?

Исмаил раздражённо ответил:

— Мать нашего друга получает в месяц не более пятнадцати фунтов ренты от оставшейся собственности и переехала в скромную квартиру в Аббасийе. Когда моя мать навещала её, то вернулась и рассказала, насколько та в плачевном состоянии: эта дама, которая жила в невообразимой роскоши. Помнишь?

Конечно, он помнил это. Или Исмаил думает, что он забыл? Он помнит всё: и сад, и беседку, и счастье, что пело свои трели в воздухе. Он помнит и радость, и печаль. Да, тогда это была настоящая печаль. Слёзы стояли в его глазах. После этого он не имеет права оплакивать кофейню Ахмада Абдо, которая находится под угрозой исчезновения. Всё перевернулось с ног на голову.

— Это печально. Ещё более печально то, что мы не выполнили долг и не выразили свои соболезнования. Интересно, Хусейн ещё не вернулся из Франции?

— Он, несомненно, вернулся сразу после этой трагедии, как и Хасан Салим и Аида. Но никого из них нет сейчас в Египте.

— И как же Хусейн мог вернуться обратно во Францию, оставив свою семью в таком положении? И на что он живёт после банкротства отца?

— Я слышал, что он там женился. И вполне вероятно, что он также нашёл работу в течение столь долгого пребывания во Франции. Я ничего об этом не знаю. Я же не виделся с ним с тех пор, как мы попрощались с ним. Сколько с тех пор прошло?… Десять лет примерно. Не так ли?.. Это же так давно было. Но насколько это меня расстроило!

«Да, насколько… насколько». Слёзы всё ещё были заперты в глубине души Камаля. Глаза его словно с тех пор и не раскрывались, покрывшись ржавчиной. Сердце его истекало слезами скорби. Он вспомнил, что это самое сердце выбрало своей эмблемой скорбь. Теперь эта новость так его потрясла, что настоящее полностью отошло для него на задний план, обнаружив прежнего человека, который питал истинную любовь, как и истинную скорбь. Неужели таков конец той старой мечты? Банкротство и самоубийство?!.. Как будто было предопределено заранее, что это семейство даст ему пример того, что даже боги могут пасть!.. Банкротство и самоубийство. А если Аида всё ещё живёт в довольстве благодаря положению её мужа? Что стало с её королевским высокомерием?.. Затронули ли эти события её младшую сестру?..

— У Хусейна была младшая сестра. Как её звали?.. Я иногда вспоминаю её имя, но чаще оно выскальзывает у меня из головы.

— Будур. Она живёт вместе с матерью и делит с ней все трудности новой жизни…

«Представь себе жизнь семейства Аиды в скромных условиях!.. Жизнь, которую они ведут, похожа на жизнь прочих людей вокруг них. Есть ли у Будур залатанные носки?.. Ездит ли она на трамвае?.. Ох… Не обманывай себя. Сегодня ты скорбишь, но независимо от твоего мнения о классовой системе и её различиях, ты ощущаешь, что ввиду всех этих перемен с этой семьёй происходит страшных крах, и тебе нелегко знать, что твои идеалы валяются в пыли. Ты можешь испытывать удовлетворение, что от твоей любви в итоге ничего не осталось. Да… Что осталось от прежней любви?.. Если сказать, что ничего, то сердце станет биться со странной нежностью, когда по радио повторяют одну из песен тех времён, несмотря на банальность слов, смысла и мелодии. Что же это означает? Но не так быстро. То была память о любви, а не сама любовь. Мы влюбляемся в любовь в любом состоянии, особенно когда лишены её. В этот самый момент я чувствую, что погружаюсь в море страсти, ибо потаённый недуг выделяет свой яд во время непредвиденной слабости. Что с этим делать? Пока сомнение, ставящее под вопрос все истины, осторожно останавливается перед любовью, и не потому, что она выше всяких сомнений, а из уважения к печали и в стремлении сделать прошлое истиной».

Исмаил вновь вернулся к этой трагедии, приведя её во всех деталях, пока, казалось, сам не устал от неё. И тоном человека, утомлённого всей историей и желающего как можно скорее её закончить, он произнёс:

— Постоянным является один Аллах. Но всё это и впрямь грустно. Но хватит уже с нас несчастий…

Камаль не пытался просить его продолжать. Сказанного и так было достаточно, и он испытывал потребность в тишине и созерцании. Он плакал молча, невидимыми слезами, которые лились из сердца. Давно страдающий от любовного недуга, он был поражён тем, что излечился наконец от него. Он с удивлением сказал себе: «Девять или десять лет прошло с тех пор?.. Как много и в то же время как мало. Интересно, как сейчас выглядит Аида?».. Как бы ему хотелось долго-долго смотреть на неё, чтобы узнать секрет волшебного прошлого, даже более того — свой собственный секрет. Теперь она виделась ему скорее только как мимолётный образ, что нет-нет да и пронесётся в памяти вместе с повторяемой старинной песней, или на картинке в рекламе мыла, или во сне, когда он в страхе шепчет: «Вот же она!» Но на самом деле она была не больше, чем блик кинозвезды или незаметно просочившегося воспоминания. Он просыпается, и что видит вокруг себя?! Он не чувствовал, что сидит здесь более, ибо душа его страстно желала предпринять путешествие по духовному неизведанному миру. Камаль сказал Исмаилу: