Слав Караславов - Низверженное величие
Теперь между ними встала стена из молчания и дум…
21Делиус хотел встретиться с Адольфом Бекерле. Посол предложил прийти к нему в кабинет около десяти вечера. Окна были затемнены. Красивая герань, любимый цветок Бекерле, издавала странный тяжелый запах зелени и мокрой почвы. Лампа горела вполсилы, чтобы свет от нее не был виден снаружи. У ног Бекерле лежала собака, высунув красный язык и следя умными глазами за гостем. Делиус не спешил перейти к сути дела. Несколько флегматичный, неповоротливый, он так удобно устроился в мягком кресле, словно хотел тут заночевать. Новости, сообщенные им неофициально, были весьма тревожными. По его данным, партизанское движение приобретало устрашающий размах. Коммунисты упорно пробивались в войска, и уже были случаи, когда новобранцы убегали в горы. Вырисовывалась хорошо организованная сеть сопротивления; страна была разделена на зоны со строго определенным руководством. Эти подробности сообщили ему свои люди и сотрудники господина Гешева. Разумеется, тут еще не вся истина, она может быть и более черной, но он, Делиус, должен обо всем поставить посла в известность. Кроме того, Делиуса беспокоила деятельность министра иностранных дел. Будучи послом Болгарии в Анкаре, тот поддерживал оживленную связь с английским посольством. Делиус сообщал об этом куда следует. Для сведения. Но теперь обозначились контуры всей игры министра. Делиус попытался (с помощью Севова) предупредить регентов, прежде всего Филова и князя Кирилла. В последнее время Киров все чаще советуется с легальной оппозицией, с господами Мушановым, Буровым и даже с Кимоном Георгиевым. Эти игры могут привести к нежелательным результатам. Киров публично намекал, что рейх проиграет войну. Такое высказывание, исходящее от представителя правительства союзной страны, говорит о многом. Он, Делиус, не может сказать ничего подобного об остальных министрах и господине Божилове, но ясно, что не хватает сильной, как у покойного царя, руки. Неплохо бы сделать определенное внушение регентам.
— Не то… — Делиус взял рюмку коньяка, отпил и сказал — Будет поздно…
— Для кого? — не понял Бекерле.
— Я говорю, господин Бекерле, что время нас опережает.
— Понимаю, майор Делиус, вполне понимаю ваши тревоги; в сущности, и я уже некоторое время замечаю подобные вещи, но достаточно ли одного внушения…
— На первое время достаточно, но, если надо будет, поищем и другие средства…
— Какие?..
— Смена министров, военных и, может, даже премьер-министра..
— Но это означает правительственный кризис…
— Кризис, господин Адольф Бекерле, по мнению некоторых, есть и сейчас.
— По чьему мнению, доктор Делиус?
— По мнению людей господина профессора Цанкова, к примеру… Генерала Жекова… по мнению профессора Контарджиева… и по мнению коммунистов, и это несмотря на то, что Панков и другие смотрят на вещи каждый со своей колокольни…
Бекерле ничего не ответил. Всех этих людей он знал близко и мог бы спокойно добавить к ним профессора Станишева, но он не считал, что внушение хоть сколько-нибудь поможет. Надо организовать поездку регентов в Главную ставку фюрера. Надо вести с ними беседы на самом высоком уровне. Грубое вмешательство может повести к отзыву посла, как случилось раньше с его предшественником Рихтгофеном. Адольф Бекерле пододвинул коробку сигар и предложил гостю закурить, но тот отказался, заметив, что вечером воздерживается от курения. Трудно засыпает! Сигары были знаком завершения беседы, и доктор Делиус встал:
— Недавно мы с полковником Геде решили посетить вас.
— Мне будет очень приятно, доктор Делиус. — И Бекерле подал руку.
Закрыв на ключ входную дверь, Бекерле подошел к окну с геранью и долго вдыхал ее приятный, свежий запах. В визите Делиуса было что-то скрытное. Недавно от профессора Станишева он услышал то же самое, но без недомолвок. Профессор назвал правительство Божилова переходным; он делал ставку на князя и на Филова и страшно боялся выборов в Великое народное собрание. Цанкова и Мушанова профессор считал людьми, которых интересует только пост премьер-министра. Он плохо отозвался о Багрянове, утверждал, что тот распространяет пораженческие слухи, будто рейх проигрывает войну. По его мнению, Македония — единственное звено, удерживающее в союзе с Германией и пана, и холопа. Тот, сказал он, кто гарантирует Болгарии Македонию и Беломорье, поведет ее за собой. Слушая его, Бекерле не раз делал иные выводы и все больше утверждался в мысли, что профессор, может, и светило в своей сфере, но в политике разбирается слабо, не понимает ни больших вопросов, ни компромиссов. В своих рассуждениях он дошел до непочтения к мертвому царю, назвав его ужасно амбициозным и глупо честолюбивым. Царь-де пытался слишком много доказать себе самому, не считаясь со своими физическими ресурсами. Он, мол, делал неразумные вещи, лишь бы показать, на что способен. Станишев рассказал об одном случае, когда царь пригласил его на прогулку по горам. На целых пятнадцать минут царь опередил группу. И царь сказал об этом, когда они поднялись на вершину. Тогда Станишев неблагоразумно ответил, что вряд ли царь поступил правильно. Ведь вот уже прошло пятнадцать минут, а дыхание у него все еще не выровнялось. Замечание задело царя, и Станишева больше на прогулки не приглашали. По мнению профессора, не было бы ничего удивительного, если бы царь сам покончил с собой, узнав, что готовится в Италии. Ведь он все же итальянский зять…
При этих словах Бекерле вспомнил, что после возвращения от фюрера царь принял его и в беседе сказал, что виделся также с принцем Филиппом, зятем итальянского короля Виктора Эммануила и мужем его дочери Мафальды. Царь, по мнению Станишева, думал, наверное, что отход Италии от Германии вряд ли пройдет без последствий и для его политики колебаний и хитростей. В этих рассуждениях была известная логика, но в устах профессора Станишева они звучали неубедительно, ибо он и при жизни монарха не упускал случая критиковать его за то, что он позволил итальянцам освоить болгарские земли около Тетова, Кичева и Дебера. По мнению профессора, смерть царя породила нескончаемый поток слухов и догадок. Гораздо важнее, подумал Бекерле, что его смерть отняла у Германии доброго друга, который умел вести страну по пути великого вождя. Кое-кто считал его мягким человеком, а теперь вдруг оказалось, что у него была твердая, неколебимая рука. В противном случае доктор Делиус не тянул бы так со своим визитом… Делиус, кстати, попытался еще выяснить у посла, верны ли слухи о каких-то переговорах о мире с русскими. Бекерле заверил, что это пустая болтовня. И вдруг почувствовал, как Делиус угас.
Бекерле подошел к столу, пододвинул стул, сел, чтобы написать шифрорадиограмму рейхсканцлеру фон Риббентропу. Он изложил настоятельную просьбу о том, чтобы фюрер пригласил к себе принца Кирилла…
Ответ привез фон Альтенбург. Германское правительство приглашало регентов, а после них — премьер-министра и министра иностранных дел. Бекерле настаивал, чтобы поездки осуществились сколь возможно раньше, что и подчеркнул посланник, передававший приглашение. Регенты медлили с ответом. В принципе приглашение было принято, но даты поездок не были определены. Князь испугался и закапризничал. Вначале он говорил, что надо подождать окончания траура. Потом он был уязвлен тем, что гестапо подслушивало его разговоры. Все это Бекерле узнавал окольными путями. Неясность начала серьезно беспокоить его. Особенно нервировала игра министра иностранных дел Кирова вокруг признания республики Сало во главе с Муссолини. Бекерле вынужден был попросить Филова о встрече; хорошо, что благоразумие взяло верх и Киров поспешил ответить. Эти на первый взгляд мелочи свидетельствовали о ненадежности отношений. От беседы с Филовым у Бекерле осталось впечатление, что между регентами идет борьба за главенство. Князь претендует на первую роль, но ему не хватает опыта и воли. Севов ушел в тень, но не прервал связи с князем. Напротив, у Бекерле было ощущение, что Севов возглавил какую-то разведку князя. Некоторое время назад князь вдруг стал действовать, как его брат, и в этом видна рука Севова. Филов может многое испортить, если не позовет Севова.
Бекерле располагал сведениями, что Филов, заваленный работой по регентству, прервал отношения с этим вездесущим человеком. Севов знал многие тайны монарха, поддерживал старые знакомства, а они весьма полезны для такого политика, как Филов, который сегодня стоит ближе всех к рейху; нельзя недооценивать и жены Севова. Она была чистокровной австрийской немкой и имела много влиятельных родственников и знакомых. Бекерле еще при первом визите к Филову хотел предупредить его. Но потом решил предоставить это своей жене. Она часто посещает мадам Филову и легче найдет возможность сказать ей нужное слово. В прошлом, когда Филов еще не был регентом, Бекерле решил преподнести ему приятный сюрприз по случаю дня рождения. Чтобы узнать желание Филова, он «мобилизовал» Бебеле, которая «вытащила» из него, что он и жена мечтают о хорошей спортивной автомашине. И эта мечта скоро сбылась. Рейхсминистр Риббентроп оказался волшебником. Когда машина прибыла к дому господина Филова, ее встречала целая толпа любопытных. Черный «хорх», обитый изнутри красной кожей, был презентован юбиляру личным адъютантом рейхсминистра Риббентропа, сказавшим краткое слово. Этот подарок стал началом дружески откровенных отношений, продолжающихся по сей день.
