Регина Дефорж - Под небом Новгорода
— Они страдают, как все живущее во славу Бога на земле. Мне понятен язык растений — моих друзей, начиная от самого могучего дуба и до самой слабой былинки. Я понимаю и язык животных, начиная от всеми нелюбимого и всегда преследуемого волка и до скрытной ласки.
Филипп уселся на пень, задумчиво глядя на старика.
— В детстве я, как и ты, тоже разговаривал с деревьями в дубравах моей страны. Я поверял им свои печали и радости; поговорю и мне становится легче. Я был уверен, что они понимают меня.
— Ты прав. Если бы ты был более внимателен, то услышал бы все их тайны.
— Но я вырос и уже давно не доверяю ни дереву, ни человеку.
— Может, пришло время сделать это? Тот, кто многие годы живет в чаще леса, способен все понять.
— Ступай своей дорогой, старый! Нечего тут понимать!
— Как слуга Божий, отшельник этих мест, я обязан помогать всем тем из моих ближних, кто скорбит. Твоя, как вижу, тоска велика. Не хочешь ли снять с души часть ноши?
— Если бы и хотел, то не могу.
— Что ж, не настаиваю. А не хочешь ли помолиться со мной?
Филипп поднялся.
— Куда ты идешь? — спросил его старец.
— Туда, где можно помолиться.
— А ты посмотри вокруг. Здесь все сделано Творцом. Разве эти деревья не образуют свод его храма? А мох — не тот же ковер? А пение птиц — не его гимны? Бог — везде. Воздух, которым мы дышим, наполнен его любовью. Так что помолимся, сын мой, чтобы Господь дал покой душевный. Вставай на колени!
Они долго молились. Когда Филипп встал с колен, на сердце уже было не так тяжело и голова просветлела. Он искренне поблагодарил монаха. Тот же, благословив, отпустил Филиппа.
* * *Когда Филипп присоединился к поезду, уже наступила мягкая, жаркая летняя ночь. Небо было густо усеяно звездами. Иные покидали небосклон и, оставляя за собой светящийся след, падали на землю. Караван остановился на опушке у реки, в которой при свете полной луны с удовольствием поплескались Анна и камеристки. На берегу жарились на кострах птица, зайцы и кабанчики, убитые по дороге рыцарями и оруженосцами.
Спрятавшись под ивами, склонившимися до самой воды, Рауль де Крепи глаз не спускал с королевы. Увидев обнаженное тело молодой женщины, граф безумно возжелал ее. Напрасно Анна высокомерно относилась к нему и отвергала все его попытки к сближению, тогда как всячески привечала Оливье из Арля, делившего ложе с ее же собственным супругом. Настанет день, и де Крепи будет обладать ею. Он покажет, что может сделать мужчина с женщиной. Как и многие другие, она будет стонать от его ласк и еще пощады попросит.
Близкий шорох оторвал Рауля от приятного созерцания. Насторожившись и взяв в руки широкий охотничий нож, Рауль затаил дыхание. Заслоненный стволом небольшого дерева, какой-то писец, задрав рясу, мастурбировал, с вожделением глядя на собственное отражение в воде. Раулю забавно было наблюдать за толстым монахом, доставлявшим себе скромное удовольствие. Когда же наконец монах кончил, издав при этом тонкий поросячий визг, Рауль не смог сдержаться и рассмеялся.
От страха несчастный монах чуть не свалился в реку: он поскользнулся, но устоял на ногах. Со все еще задранной рясой, монах, не долго думая, пустился наутек. Этот шум всполошил королевскую охрану. Воины перешли реку, но увидели только лишь примятую траву да сломанные ветки.
С помощью служанок Елена насухо вытерла и одела королеву. Анна отказалась надеть верхнее, слишком тяжелое для этого жаркого вечера платье. Расслабленная, она позволила себя причесать. Откинувшись назад, ни о чем не думая, Анна наслаждалась приятной усталостью в теле, мягкостью ночи и красотой неба Франции. С неба время от времени скатывалась падающая звезда. Анна старалась сейчас не вспоминать Новгород, не думать о своей потерянной стране!
Подобрав складки широкой головной накидки, которой Ирина покрыла ее косы, Анна встала. При свете костров, одетая в красное платье, с красной накидкой на голове, она сейчас была похожа на пламя. Все посмотрели на королеву.
Анна подошла к столу, где была разложена еда. Усевшись на складной, с высокой спинкой стул, она приняла от молодого оруженосца металлическую чашу с ароматной водой. Анна ополоснула в ней пальцы. Другой молодой придворный протянул королеве кусок белой материи.
Дичь была хорошо прожарена, а мясо зайца, сдобренное лесными травами, показалось вполне сочным. Она полакомилась также персиками и курагой, привезенными из Персии и присланными братом Всеволодом; затем выпила доброго вина, подаренного графом Провансальским.
По знаку королевы Госслен де Шони, стоявший на почтительном от нее расстоянии, приблизился.
— Вы не видели любезного Оливье? Мне хотелось бы послушать музыку, — сказала ее величество.
— Я не видел его с восхода солнца, ваше величество, но прикажу его привести немедленно.
— Спасибо, мессир Госслен. Скажите, а как поживает ваш сын? Он уже поправился после падения с лошади?
— Он совсем здоров и сидит в седле, как будто ничего и не случилось. А за беспокойство о моей семье я сердечно благодарю вас.
— Кстати, Елена мне сказала, что у вас в доме есть человек, на редкость уродливый и очень преданный моему сыну. Это так или нет?
— Совершенно верно, ваше величество. Я поручил ему охранять юного принца. Правда, этот мой человек очень страшен, но изуродовала его человеческая рука, он вовсе таким не родился. Лицо его ужасно, но душа прекрасна. Я очень его уважаю и привязан к нему.
— Редкая в ваших устах похвала. А скажите, мессир Госслен, верны ли дошедшие до меня слухи о войне между Нормандией и нами?
— Видите ли, дело в том, что по своему положению я не отношусь к тем, кто посвящен в тайны государя, однако же сам я мало верю этому. Слишком много нитей связывает наши земли. Путешествие, которое вы совершаете, лучшее тому доказательство.
— Да услышит вас Господь!
— Госпожа королева, позвольте мне пожелать вам доброго вечера. — Рауль де Крепи возник в нескольких шагах от Анны. Он подошел так тихо, что она и не услышала его приближения.
— Добрый вечер, граф.
— Путешествие не утомило вас? И как ваше купание?
— Благодарю за беспокойство. Все очень хорошо, спасибо.
Рауль притворился, будто не понимает, что его выпроваживают.
— Я слышал, — сказал он, — вы пожелали послушать музыку, ваше величество. Вот отличные музыканты. Они прибыли от двора германского императора. Не хотите ли их послушать?
Анна кивком головы выразила согласие.
Трио музыкантов, двое мужчин и женщина, сыграли медленную и размеренную мелодию, не имевшую ничего общего с веселостью провансальской музыки, которую Анна так любила.
Уж не музыка ли заставила Оливье покинуть свое убежище?
Он появился, подпрыгивая, танцуя и играя на флейте. Растерявшиеся музыканты, взяв еще несколько аккордов, перестали играть.
— Продолжайте! — крикнул разъяренный Рауль.
— Нет, пусть прекратят, — сказала ее величество. — Я предпочитаю слушать Оливье. Елена! Принеси-ка мои гусли.
— Сестра моя, королеве Франции неприлично так выставлять себя, — сказала, подойдя, графиня Фландрская.
— Адель, милая, не браните меня. Сегодня такой чудесный вечер. Так хорошо, но я отнюдь не забываю, что королева. Мой отец, Ярослав Мудрый, Великий князь, не гнушался петь при народе. Он говаривал, что в песне человек выражает свое счастье быть сотворенным Богом. Также он говорил, что музыка приближает людей к Богу, благодаря ей они становятся лучше.
— Вы всегда переубедите, — сказала, смеясь, золовка.
Адель Фландрская сделала придворным дамам и рыцарям знак приблизиться.
Дамы устроились на подушках, принесенных служанками, рыцари остались стоять позади дам.
* * *Убедившись, что все в порядке, Филипп отошел от возка, где отдыхали кормилицы и ребенок. Он приблизился к собравшимся.
Филипп сейчас находился в нескольких шагах от своей любимой и упивался ее красотой. С первыми же звуками гуслей Филипп закрыл глаза и погрузился в воспоминания. О совместных поездках верхом, об играх, о длинных летних днях, долгих зимних ночах, о ее тонкой руке, о ее улыбке и нежных глазах. Грустные эти воспоминания не вызывали сейчас в нем того страдания, которое прежде обращало Филиппа в дикого зверя. Они вызвали только лишь тихую тоску по родине. Затем Анна запела.
Сначала запела она по-французски, потом перешла на провансальский язык и, наконец, — на русский. Филипп ожидал этого испытания и подготовил свое сердце к нему. Но то, что прежде не смогла сделать колыбельная Елены, удалось гимну жатвы, который они в былые времена часто пели с Анной вместе. Эта песня придала Филиппу сил и уверенности: вдруг показалось, что открывается другой мир, где и ему будет место. Он поклялся сейчас сам себе стать одним из тех рыцарей, о подвигах которых ему рассказывал Госслен де Шони. Из любви к Анне Филипп поклялся стать лучшим из всех рыцарей. Конечно, Филипп не забыл, что дал клятву никогда не пытаться сделать так, чтобы Анна его узнала. Но он решил, что станет другим, — этот другой ведь не связан никаким обетом…
